Спасибо Ване Неткачеву за очередной прекрасный текст!

Я попробовал выстроить краткую историю автоматического письма — в своем новом тексте на «Теллере». Она начинается с доалгоритмических практик — когда в машину для письма превращалось живое человеческое тело (спиритические сеансы и сюрреалистские компульсии). За ними следуют первые попытки формализации языка — от механической языковой машины Джона Кларка до хомскианских моделей языка как набора синтаксических правил. Последняя остановка — вероятностное письмо: когда машины учатся писать сами, опираясь на сочетаемость слов друг с другом. Это и простейшие цепи Маркова, и рекуррентные нейронные сети, и большие языковые модели.

Вот три оси, по которым проходят ключевые различия между этими типами письма:

(1) письмо и значение
(2) письмо и бессознательное, или психический аппарат языковой машины
(3) письмо и тело

Основной тезис в том, что автоматическое письмо отчуждает язык от тела — выводя его вовне как абстрактную функцию. Но, одновременно с этим, в машинном письме неизменно присутствует телесное измерение — или, вполне буквально, тело поэта, фиксирующего собственное бессознательное; или тела краудсорсеров, которые продают техногигантам свой языковой труд.

Как я провел этим летом

Начало сентября, причем неважно препод ты или студент, время бахвальства. Всевозможных списков, сколько ты всего успел сделать за прошедшее лето и какие у тебя большие планы на грядущий учебный год. Что могу сказать. У меня из летних достижений только полностью готовый текст диссертации. В остальном я, что называется, жила на полную катушку или на «прожиточный максимум» и немалую часть этого удовольствия составили прочитанные книги.

Как говорит моя лучшая подруга: «три вещи, благодаря которым я держусь: бешенство, никотин и философия». Мои три вещи выглядят так «долгий сон, сахар и художественная литература». Вот неполный (без массы научных статей и книг) список того, что я прочла с начала 2024 года:

Отцы и дети
Здравствуй, грусть
Услышанные молитвы
Завтрак у Тиффани
Господин из Сан Франциско
Окаянные дни
Прекрасный мир где же ты
Память девушки
Дневник улиц
Другие голоса другие комнаты
Лолита
Музыка для хамелеонов
Дядя Ваня
Чайка
Своя комната
Степь
Борис Годунов
Маленькие трагедии
Апология Нарцисса
Миссис Дэлоуэй
Пиратское просвещение
Мозгва
В плену у платформы
Госпожа Бовари
Отец Горио

Некоторые книги из списка заново открыла для себя со школьных времен, некоторые например Бальзака, Флобера или Капоте прочла впервые. Так вот ощущения до сих пор точь в точь как в студенческие или даже школьные времена. В этом отношении с художественной литературой до сих пор мало что может конкурировать. Разве что долгий сон

Вероятно, я еще долго буду вспоминать летнюю презентацию книги Ловинка в Пиотровском, где он сокрушался, почему на русский язык до сих пор не перевели его книгу Sad by Design о том, как платформы соцсетей «негативно влияют на подростков и провоцируют у них депрессию». Обсуждение ходило по кругу, из зала доносились взволнованные реплики в духе «я работаю с подростками и могу подтвердить, что они действительно слишком много времени сидят в телефонах», а я думала, что происходящее сильно напоминает слова мамы героя Басилашвили в финале фильма «Курьер»:

Я каждый день смотрю телевизор и уверяю вас, что очень хорошо знаю нашу молодёжь.

Этой осенью MIT Press выложили в открытый доступ относительно свежую книгу Sharenthood юристки из Гарварда Лии Планкет, где в очередной раз муссируется тема «безопасности наших детей в интернете». Только здесь критика в кои то веки направлена на родителей, злоупотребляющих постингом фотографий и другой информации о своих детях, а не на самих детей и подростков. Есть и глава про блогинг, точнее юридические последствия неуемного желания заработать на своих детях.

В целом же от подобных книг, причем неважно, где они были написаны и опубликованы — в США, Европе, Австралии или России — остается стойкое послевкусие освоенных грантовых денег. Тема «подумайте о наших детях» останется одной из самых горячих и продает не хуже секса, отношений и поп-психологии

Из чего состоит жизнь и чувства прекариата?

Из видов в окне очередной съемной квартиры

Из чужой, обычной старой, мебели и случайных вещей

Из своих вещей, что при переезде можно назвать только словом «пожитки»

Из фотографий счётчиков и счетов на оплату

Из паролей от вайфая, оставленных предыдущими жильцами

Из дороги от дверей квартиры до метро и другого транспорта

Из собственных секретных маршрутов по району

Из наблюдений за соседями

Из ночных супермаркетов «в шаговой доступности»

Из кодов от домофона, которые можешь продиктовать, разбуди тебя среди ночи, а съедешь с квартиры и забудешь через три дня

Словом, жизнь состоит из временных вещей. Из того, что невозможно присвоить.

Но случаются сбои. Бывают места, в которые влюбляешься с первого взгляда несмотря ни на что. Так было с 1-м Войковским проездом 16 к 1, где я прожила без преувеличения, счастливый год. В дом, квартиру, двор, вид из окна, в шум поездов соседней МЦК я влюбилась сразу. Чуть позже узнала, что в соседнем подъезде находится студия Юрия Норштейна, где он работает практически каждый день последние 30 лет.

За этот год я много сделала, пережила, прочувствовала. Когда в середине лета я узнала, что придется съезжать, то долго не могла поверить, смириться, принять этот факт, хотя это самая банальная вещь, которая может быть в Москве. Потом цены на аренду в Москве сошли с ума, мне пришлось пережить две самые сложные недели последних шести месяцев. Выплыла. Выжила. И даже успела полюбить новый вид из окна, на сей раз на Юго-Западе, вместо Северо-Запада, где прожила последние пять лет.

На старом месте остаются считанные дни. Наслаждаюсь последним, почти летним, солнцем, шумом поездов, кофе из кофейни на углу у супермаркета и вспоминаю, как в прошлом году пришла получать ключи от нового временного дома в такой же солнечный сентябрьский день

Хотя, что я опять выдумываю? Какая к черту любовь к северо-западу?Что за ересь? Район это просто район, где находится очередная съемная квартира, за которую ты отдаешь свои деньги наличными очередной старухе-москвичке в конце каждого месяца, а она пересчитывает их в свете тусклой лампочки в прихожей.

Прикипела я конечно не к району и виду из окна, а к тому, что прожила в этой квартире очень долго по московским меркам – целый год. Привыкла к комфорту, виртуозно устроила быт. Отвыкать тяжело и не хочется. К новому району чувств никаких не испытываю, ходить изучать что там и где, как в прошлые времена нет ни сил ни желания. Кое-как распихала вещи по шкафам, сделала уборку, подключила интернет – и на том спасибо.

Сейчас пойдут отписки, но мне все равно. Я давно так не выматывалась. Больше не могу беззаботно относиться к переездам как в прошлые годы. Переездов, к слову, было 17 или 18, я сбилась со счету. Силы на это кончились. Рано или поздно придётся восстать из пепла, но явно не сегодня

Ну мы

К такси Газданова я бы добавила разве что комнаты Лимонова в грязных нью-йоркских отелях, съемную квартиру в районе Белорусской, откуда его вынесли вперед ногами в марте 2020 года и 57 копеек на сберегательной книжке Шпаликова, найденной после того, как он повесился в модном ныне доме творчества Переделкино

ТРАГИКОМЕДИЯ РУССКОГО ПРЕКАРИАТА

Не уверен, что мы такой уж опасный класс, как о нём писал Гай Стэндинг. Я уверен, что мы класс - в смысле, мы cool, но опасны мы лишь для самих себя. Георгий Федотов в "Трагедии интеллигенции" (Вёрсты, 1927, №2) писал: "Наивным будет отныне все, что писал о России XIX век, и наша история лежит перед нами, как целина, ждущая плуга".
Наивным будет отныне всё, что писал о России XX век, и наша история лежит перед нами, как "копия-копии-копии, которых не существует". Надежда на конец света спряталась где-то во тьме лирический рассуждений о переездах, сменах квартир, сомнительных способах подработки и вполне осязаемой фейербаховской боли - потому что поход к стоматологу русский прекарий может себе позволить в случаях исключительных и особо важных (в этом мы конечно же с пролетариями одной крови).

Гайто Газданов продолжал работать таксистом даже в годы своей славы - когда его сочинения печатались в солидных изданиях, и его стали узнавать на улицах и кафе. Многие из нас успели навестить десятки подкастов, влезть в телевизор, сняться для документалок и вернуться назад в 4 стены, которые мы называем домом. Тот, кто ещё не успел - того эта участь ждёт впереди. Статьи в WOS-SCOPUS журналах - языческий ритуал во имя Хирша, во имя науки, во имя смутных надежд на...что? Люди, которые сейчас пишут что-то по творчеству Варшавского и его "Незамеченного поколения" - они сами будут заметны?

Фрустрация и увлечённость - наши спутники. У нас нет адекватного языка описания (как обычно, как последние лет 200 наверное), чтобы передать весь тот ужас, который часто поселяется внутри — эпоха такая. Драматическое, лирическое и трагическое позволительно нам лишь в тех случаях, когда мы находим удачную шутку. Во всех остальных ситуациях — только когда кто-то из нас может склеить ласты (и тогда факты о случившемся, номера-банковских-карт и неуклюживые благодарности).

Все уже успели свыкнуться с тем, что смерть - это уже что-то очень родное. Кто-то повесился, у кого-то друг умер (на фронте, от передоза или в петле). Члены семьи - это вообще мрак. Иногда удаётся где-то что-то поднять, уйти в положительный баланс - тогда на кладбище возле могилы будет возможность поделиться с усопшим какими-то хорошими новостями.

Алексей Павлов - офигенный специалист по аналитической философии и теологии - пытается синхронизироваться с жизнью через серию постов про лютеранство. Катя Колпинец - медленно заходит в социальную антропологию московских владельцев жилья. Саша Ветушинский as usual всюду и везде, потому что..."что наша жизнь?". Маша Рахманинова сражается с системой посредством распыления либертарной педагогики.

В итоге всё равно трагедии не получается. Очень не "федотовская" эпоха. Даже если речь про "Федота-стрельца". Мы пока не придумали шутку, которую смог бы использовать Жижек, рассуждая о лакановском прочтении Линча через Гегеля задом наперёд. Первое апреля ещё не скоро — а значит времени для суицида ещё очень много.

Сногсшибательный дебют Ильи Смирнова в Теллер блоге с текстом про Оземпик. Онтологическая пересборка, медицинский прорыв, семаглутид как медийный феномен, «оземпик персоналити», крах бодипозитива — все как мы любим.

Давно хотела посотрудничать и рада, что первый текст Ильи получился именно таким!