Сапрыкин - ст.

Первый раз я увидел его году в 95-м, как ни странно, в клубе «Птюч». Было у них такое обыкновение — в перерывах между сетами Зорькина и Компас-Врубеля устраивать поэтические вечера. Лев Семеныч читал что-то с карточек, раздраженным голосом совслужащего, недовольного, что ходят тут и отвлекают. Он умел впускать в свои тексты «голоса из хора» — будто идешь по длинному коридору, и из каждой двери что-то доносится. Потом много лет я каждый день видел один из этих текстов — в «Афише», кажется, Илье Ценциперу пришла в голову мысль нанести на стенах вдоль лестницы, с шестого этажа по первый, его цикл «Лестница существ». «Вот медленная свинка колышется, поёт». Нелепая цитата, как и любая отдельно выдернутая строчка из карточек. Помню, как раздражался даже, когда в фейсбуке, как ни вспомнят Льва Семеныча, вечно пишут — а это я, в трусах и майке, под одеялом с головой. Серьезный же поэт, почему всегда трусы и майка.
Про то, как он всех объединял и всё оживлял, уже много пишут, и всё совершенная правда. Гений места, душа любой компании — и тут совершенно не важно было, слышал ли ты его чтение карточек, как ты видишь его место на карте поэзии, согласен ли ты с его последней колонкой. Одно его появление — инъекция чистой радости, а если еще был стол и начинались разговоры… Лев Семеныч соединял не просто людей, но эпохи, у него всегда можно было спросить — а что говорил этот? и как вам тогда нравился тот? — или слушать без спросу рассказы о том и об этом. Он блестяще владел почти утраченным сейчас искусством застольного остроумия — с молниеносными реакциями и всегда уместными историями, выточенными до состояния коана или хокку. А если рядом была дама — как он умел быть галантен! Сегодня весь день вспоминаю то и это — как он ходит, почему-то одинокий и все же радостный, на открытии выставки про себя, как тихо поет что-то ночью в чистом теплом поле, как мы встречаемся в утреннем «Сапсане» и… Все дальнейшее никак не ложится в некролог. Вот как определить его талант? С ним просто было хорошо. Всегда и везде. И еще, несмотря на возраст и безбрежную память, в нем была какая-то ребячливость — запальчивая, веселая и отчаянная, и слово «смерть» совершенно с этим не вяжется. А это я, в трусах и майке, под одеялом с головой, бегу по солнечной лужайке, и мой сурок со мной.
И мой сурок со мной.
(Уходит)

www.tgoop.com/forevernotes/2364

27.6K viewsJan 14 at 14:19

Первый раз я увидел его году в 95-м, как ни странно, в клубе «Птюч». Было у них такое обыкновение — в перерывах между сетами Зорькина и Компас-Врубеля устраивать поэтические вечера. Лев Семеныч читал что-то с карточек, раздраженным голосом совслужащего, недовольного, что ходят тут и отвлекают. Он умел впускать в свои тексты «голоса из хора» — будто идешь по длинному коридору, и из каждой двери что-то доносится. Потом много лет я каждый день видел один из этих текстов — в «Афише», кажется, Илье Ценциперу пришла в голову мысль нанести на стенах вдоль лестницы, с шестого этажа по первый, его цикл «Лестница существ». «Вот медленная свинка колышется, поёт». Нелепая цитата, как и любая отдельно выдернутая строчка из карточек. Помню, как раздражался даже, когда в фейсбуке, как ни вспомнят Льва Семеныча, вечно пишут — а это я, в трусах и майке, под одеялом с головой. Серьезный же поэт, почему всегда трусы и майка.
Про то, как он всех объединял и всё оживлял, уже много пишут, и всё совершенная правда. Гений места, душа любой компании — и тут совершенно не важно было, слышал ли ты его чтение карточек, как ты видишь его место на карте поэзии, согласен ли ты с его последней колонкой. Одно его появление — инъекция чистой радости, а если еще был стол и начинались разговоры… Лев Семеныч соединял не просто людей, но эпохи, у него всегда можно было спросить — а что говорил этот? и как вам тогда нравился тот? — или слушать без спросу рассказы о том и об этом. Он блестяще владел почти утраченным сейчас искусством застольного остроумия — с молниеносными реакциями и всегда уместными историями, выточенными до состояния коана или хокку. А если рядом была дама — как он умел быть галантен! Сегодня весь день вспоминаю то и это — как он ходит, почему-то одинокий и все же радостный, на открытии выставки про себя, как тихо поет что-то ночью в чистом теплом поле, как мы встречаемся в утреннем «Сапсане» и… Все дальнейшее никак не ложится в некролог. Вот как определить его талант? С ним просто было хорошо. Всегда и везде. И еще, несмотря на возраст и безбрежную память, в нем была какая-то ребячливость — запальчивая, веселая и отчаянная, и слово «смерть» совершенно с этим не вяжется. А это я, в трусах и майке, под одеялом с головой, бегу по солнечной лужайке, и мой сурок со мной.
И мой сурок со мной.
(Уходит)

BY Сапрыкин - ст.