здесь были драконы

Из ответа Никиты Архипова узнал, что «в русскоязычном поле редактора считают чуть ли мессией, которая тащит на себе текст». Если это действительно так, то удивлен. У меня, как у читателя издаваемых русскоязычных философских текстов (не только переводов), сложилось впечатление, что именно с редактурой и даже скорее корректурой имеется систематическая проблема. Несомненно, есть и позитивные примеры, но в целом странный перевод терминов, опечатки или невычитанные ошибки кажутся обычным делом. Чего только стоят легенды, вроде «таналитической ттрадиции».

Здесь уместно прозаичное объяснение – сами философские тексты выматывают сильнее и требуют больше ментальных усилий. Поскольку вряд ли редакторам и корректорам философских работ обеспечивают такие условия, чтобы они работали прямо до победного, то мы и сталкиваемся с влиянием вездесущего фактора энтузиазма на конечный результат.

Никита же зря принял на свой счёт высказывание о том, что я не считаю профессиональным сведение философии Мейясу только к «После конечности». Адресовано оно было не ему, поскольку самого Никиту в этом трудно заподозрить по объективным причинам. Речь как раз таки о тех, кого он критикует, то есть о людях, которые в свое время сделали рассказы о Мейясу мини-этапом своей карьеры, делая ставку на «После конечности» (и введение Хармана). Ввиду этого я и не требую от Никиты обзора всего творчества Мейясу. Только подчеркиваю, что его критика особенно уместна именно в контексте того, как сложились дела с Мейясу на русском.

Что касается респектов, то «Метафизика и вненаучная фантастика» в переводе Архипова – это один из тех текстов, которые я рекомендую читать первым, если меня спрашивают, что почитать по Мейясу. К слову, второе, что рекомендую – это «Время без становления», но только за счет небольшого объема. Доклад о вненаучной фантастике, как мне видится, получился наиболее приятным для прочтения из переведенных текстов Мейясу. Возможно, Никита расскажет, считает ли он так сам. Кроме того, в докладе идеи про гиперхаос и контингентность иллюстрируется куда доходчивее, чем в «После конечности».

Также не думаю, что я подаю изменения в позиции Мейясу как совсем уж радикальные, поскольку они представляют собой модификацию спекулятивного материализма – то есть, той же самой позиции, которая была у него ранее. Другое дело, что кое-что заметно меняется: (1) с введением субъекталистов разделение на слабых и сильных корреляционистов оказывается излишним, а связанная с последними критика оказывается в непонятном состоянии то ли ещё актуальной, то ли уже ненужной; (2) из-за этого же получается, что корреляционизм – не единственная проблема для спекулятивных философов; (3) появляются чуть ли не «хорошие корреляционисты», которые легитимно описывают и объясняют мир, если не претендуют на необходимость своих выводов. Но есть и откровенные мелочи – «гиперфизика» вводится для троллинга Хармана, хотя сам ярлык подходит и к Мейясу. Но и тут неплохо, что Квентин допускает, что также может быть гиперфизиком по своим же критериям.

На мой взгляд, обновленная версия спекулятивного материализма в сравнении с прошлой выглядит лучше. Но есть и существенные проблемы. Связь с математикой оказывается какой-то совсем уж подвешенной и почти что необязательной. Да и против субъекталистов у Мейясу нет никакой явной аргументации, помимо указания на то, что они не являются спекулятивными философами и материалистами в понимании Мейясу.

Ситуация с рецепцией в итоге получается следующая: если всё это время это были рассказы о позиции Мейясу вообще, то тогда их недостатком оказывается центрированность на «После конечности»; если всё это время это были рассказы о «После конечности», то тогда Никита Архипов в своем прошлом посте указал на то, что является их недостатком. Естественно, одно не исключает другого, как и не относится буквально ко всем, кто что-то рассказывал о Мейясу. Так или иначе, о таких нюансах стоит знать, чтобы верно оценить подобные рассказы.

www.tgoop.com/here_was_dragons/231

2.4K viewsFeb 4 at 13:35

Из ответа Никиты Архипова узнал, что «в русскоязычном поле редактора считают чуть ли мессией, которая тащит на себе текст». Если это действительно так, то удивлен. У меня, как у читателя издаваемых русскоязычных философских текстов (не только переводов), сложилось впечатление, что именно с редактурой и даже скорее корректурой имеется систематическая проблема. Несомненно, есть и позитивные примеры, но в целом странный перевод терминов, опечатки или невычитанные ошибки кажутся обычным делом. Чего только стоят легенды, вроде «таналитической ттрадиции».

Здесь уместно прозаичное объяснение – сами философские тексты выматывают сильнее и требуют больше ментальных усилий. Поскольку вряд ли редакторам и корректорам философских работ обеспечивают такие условия, чтобы они работали прямо до победного, то мы и сталкиваемся с влиянием вездесущего фактора энтузиазма на конечный результат.

Никита же зря принял на свой счёт высказывание о том, что я не считаю профессиональным сведение философии Мейясу только к «После конечности». Адресовано оно было не ему, поскольку самого Никиту в этом трудно заподозрить по объективным причинам. Речь как раз таки о тех, кого он критикует, то есть о людях, которые в свое время сделали рассказы о Мейясу мини-этапом своей карьеры, делая ставку на «После конечности» (и введение Хармана). Ввиду этого я и не требую от Никиты обзора всего творчества Мейясу. Только подчеркиваю, что его критика особенно уместна именно в контексте того, как сложились дела с Мейясу на русском.

Что касается респектов, то «Метафизика и вненаучная фантастика» в переводе Архипова – это один из тех текстов, которые я рекомендую читать первым, если меня спрашивают, что почитать по Мейясу. К слову, второе, что рекомендую – это «Время без становления», но только за счет небольшого объема. Доклад о вненаучной фантастике, как мне видится, получился наиболее приятным для прочтения из переведенных текстов Мейясу. Возможно, Никита расскажет, считает ли он так сам. Кроме того, в докладе идеи про гиперхаос и контингентность иллюстрируется куда доходчивее, чем в «После конечности».

Также не думаю, что я подаю изменения в позиции Мейясу как совсем уж радикальные, поскольку они представляют собой модификацию спекулятивного материализма – то есть, той же самой позиции, которая была у него ранее. Другое дело, что кое-что заметно меняется: (1) с введением субъекталистов разделение на слабых и сильных корреляционистов оказывается излишним, а связанная с последними критика оказывается в непонятном состоянии то ли ещё актуальной, то ли уже ненужной; (2) из-за этого же получается, что корреляционизм – не единственная проблема для спекулятивных философов; (3) появляются чуть ли не «хорошие корреляционисты», которые легитимно описывают и объясняют мир, если не претендуют на необходимость своих выводов. Но есть и откровенные мелочи – «гиперфизика» вводится для троллинга Хармана, хотя сам ярлык подходит и к Мейясу. Но и тут неплохо, что Квентин допускает, что также может быть гиперфизиком по своим же критериям.

На мой взгляд, обновленная версия спекулятивного материализма в сравнении с прошлой выглядит лучше. Но есть и существенные проблемы. Связь с математикой оказывается какой-то совсем уж подвешенной и почти что необязательной. Да и против субъекталистов у Мейясу нет никакой явной аргументации, помимо указания на то, что они не являются спекулятивными философами и материалистами в понимании Мейясу.

Ситуация с рецепцией в итоге получается следующая: если всё это время это были рассказы о позиции Мейясу вообще, то тогда их недостатком оказывается центрированность на «После конечности»; если всё это время это были рассказы о «После конечности», то тогда Никита Архипов в своем прошлом посте указал на то, что является их недостатком. Естественно, одно не исключает другого, как и не относится буквально ко всем, кто что-то рассказывал о Мейясу. Так или иначе, о таких нюансах стоит знать, чтобы верно оценить подобные рассказы.

BY здесь были драконы