Фашизм, коммунизм и кейнсианство — три ответа на одну и ту же проблему: кризис рыночной экономики.

В случае кейнсианства это наиболее очевидно, так как оно не сопровождалось столь масштабными политическими и социальными потрясениями, как фашизм и коммунизм. Тем не менее, все три направления возникли в ответ на кризис свободно-рыночного капитализма.

Если объяснить максимально кратко, суть в следующем. Чисто свободно-рыночный капитализм быстро приводит к высокому уровню неравенства. Высокое неравенство подрывает покупательную способность населения, что, в свою очередь, замедляет оборот капитала и снижает налоговые поступления. Уменьшение налоговых поступлений ведет к саморазрушение государства. Однако единственным ответом на саморазрушение государства может быть только его укрепление. Но чтобы укрепить его необходимо преодолеть кризис. А чтобы преодолеть кризис нужно вмешаться в экономику, и раз и навсегда покончить с изжившей себя системой. Таким образом свободно-рыночный капитализм уничтожает сам себя.

Такое понимание фашизма, коммунизма и кейнсианства как способов выхода из кризиса свободно-рыночной системы объясняет, почему эти явления остались в прошлом. Когда ключевые механизмы борьбы с кризисами капитализма были встроены в экономическую систему, необходимость в отдельных "надстройках" отпала. Фашизм, коммунизм и кейнсианство, строго говоря, не исчезли, а трансформировались и интегрировались в современные модели экономической политики. Поэтому сегодня мы можем найти элементы каждого из них в любом государстве, которое преодолело стадию свободного капитализма.

И именно поэтому ничего из них больше невозможно, ибо оно уже есть перед вами. Но вы этого не видите, потому что думаете лишь о том, чем они различаются, а не о том, что у них общего.

Почему получилось так, что фашизм и коммунизм несли за собой мощный идеологический, политический и социальный багаж, а кейнсианство — нет? Иначе говоря, почему государственное регулирование экономики где-то прижилось без революций, переворотов и насилия, а где-то стало причиной масштабных потрясений?

Ответ на этот вопрос лежит на поверхности: фашисты и коммунисты были первопроходцами, а кейнсианцы — последователями. Весь современный опыт государственного регулирования экономики, по сути, является производным от идей коммунизма и фашизма.

Когда Ленин говорил о сломленном льде, открытом пути и показанной дороге, он был прав. Россия действительно стала первой в этом деле. Однако его ошибка заключалась в том, что он неверно понял, к чему вела Октябрьская революция. Ленин полагал, что она прокладывает путь к коммунизму, но на самом деле она ознаменовала начало эпохи государственного регулирования экономики.

Однако ни у Ленина, ни у Муссолини не было положительного опыта, который мог бы обосновать необходимость государственного вмешательство такого масштаба. Поэтому они были вынуждены прибегать к мистификации, идеологии и демагогии, чтобы оправдать свои действия.

Иными словами, невозможно убедить людей в необходимости радикальных перемен, ссылаясь на прошлое, ведь именно с прошлым вы стремитесь порвать.

Кейнсианцам в этом плане было намного проще, потому что к моменту их появления существовал наглядный опыт фашизма и коммунизма. Им оставалось лишь очистить его от идеологических и политических предрассудков, что они успешно и сделали.

Связывая фашизм, коммунизм и либеральную демократию в рамках эпохи государственного регулирования, мы создаем целостную диалектическую картину мира. В этой картине всё взаимосвязано: идеи и люди смешиваются и переплетаются, насильственный опыт одних открывает возможности для ненасильственного опыта других. Это мир, полный противоречий и единства, где реальность предстает такой, какой она есть, а не такой, какой её видят фашисты, коммунисты или либералы.

Пишут, что в связи с наступлением басмачей Автономная Администрация Северо-востока Сирии объявила всеобщую мобилизацию, квалифицировав происходящее как “революционную народную войну” (devrimci halk savaşı). Давно мы уже не слышали этого словосочетания, с середины 20 века наверное.

С аналогичным призывом к усилению самообороны (а самооборона, по разумению Абдуллы Оджалана, есть основа построения демократического общества, способного сопротивляться внутренним и внешним атакам) выступили и другие массовые организации “левых курдов” - женская ассоциация Kongra Star, Движение демократического общества (TEV-DEM), Народное объединенное революционное движение (HBDH), Патриотический союз студентов и т.д. Диаспора и собратья в Турции моральную поддержку тоже оказывают: проводят манифестации в защиту Рожавы, требуют покончить с “турецким фашизмом”, стоящим за спинами наступающих басмачей, собирают деньги в помощь размещения многочисленных беженцев.

На ресурсах “левых курдов” форсятся отдельные фотки/видюхи граждан северо-востока Сирии, добровольно мобилизовавшихся в территориальную самооборону. Невозможно издали оценить масштаб этих “самомобилизаций”, можно сказать только одно - они есть. Несмотря на усталость общества от бардака, нищеты и военного напряжения последних 10 лет. В Камышло вчера вообще тысячи людей выскочили на демонстрацию под лозунгами “защиты ценностей революции”. 

Под “ценностями революции” имеются в виду хоть и скромные (в силу тяжелой ситуации, в которой регион живет со времен начала гражданской войны), но таки достижения в виде муниципального самоуправления, национального самоопределения и межобщинного коммунализма, новой гуманной юстиции, нового отношения к женщине и т.д. Возможно, реализация задач революции и хромает, но самих курдов, - оказавшихся в центре вихря геополитических столкновений и тратящих огромные силы и последние копейки просто на защиту своего проекта, - винить в этом надо в последнюю очередь. Тем более, что даже такой ограниченный демократический проект выглядит куда симпатичней в сравнием с тем, чего происходит на оккупированных Турцией территориях или там, где за порядком следят наш дорогой брат Башар Асад и его прекрасные соратники, родные человечки.

Короче, ежели кто склонен ненароком причислять себя к т.н. левым, так самое оно теперь выразить моральную поддержку курдам в защите Рожавы (да не только курдам, автономия-то многонациональная), ибо более левого общественно-политического проекта теперь найти трудно. Хотя и здесь, в традициях “глубокого проникновения в суть вещей”, иные левые патриоты/антиимпериалисты могут усмотреть некий подвох, т.к. курды известны своей военной зависимостью от Соединенных Штатов. Окрепшей по причине того, что сама РФ, - в силу особых отношений с баасистской верхушкой Сирии, - дистанцировалась от курдского движения, хотя оказывала прямую помощь курдским ополчениям в войне с запрещенными басмачами, да и на дипломатическом фронте слегка поддерживала (в Москве с 2016 даже функционировало неофициальное представительство Автономной администрации, ставшее одним из первых таких учреждений Рожавы).

Посему, даже наши золотые патриоты-марксисты теперь могут доказать приверженность прогрессу, сказав своё веское слово в защиту курдов и их леводемократического проекта автономии, не забывая о том, что президент России Владимир Путин, выступая на 70-й сессии Генассамблеи ООН в 2015 году заявлял, что курды это единственная сила в Сирии (помимо конечно войск Башара), которая действительно борется с исламистами-террористами. 

Иногда заглядываю в телеграм-канал журналиста Андрея Медведева, бывшего коллеги Константина Сёмина по ВГТРК. В основном он пишет типичную патриотическую пропаганду, но иногда с яростью обрушивается на коммунистов.

Большевиков часто обвиняют в жестокости, геноциде, русофобии и прочих грехах. Для кого-то это может выглядеть как клевета или демонизация коммунизма, но, на мой взгляд, некоторые обвинения стоило бы давно признать.

Если люди совершали преступления, не стоит их отрицать. Мы понимаем, что события Первой мировой и Гражданской войн породили экстремальное насилие. Говорить об этом гораздо важнее, чем перекладывать ответственность друг на друга.

Война вообще мало способствует гуманизации общества. Примером может служить сам Андрей Медведев: его пропаганда разжигает шовинизм и агрессию. Люди, погружённые в такую информационную среду, неизбежно снижают порог допустимости насилия, что мы уже видим повсюду.

Во времена Первой мировой ситуация была ещё хуже. Церковь, СМИ, чиновники, полиция, офицеры и даже учителя коллективно превращали своих соотечественников в человекоподобных зверей. К этому добавлялись бедность, тяжёлый каторжный труд, детская смертность, болезни и голод.

В такой обстановке ненависть становится ведущей эмоцией, а её объекты легко меняются. Именно с этим наследием столкнулись большевики и их противники. Какими бы благими намерениями они себя ни оправдывали, ни одна из сторон не могла избежать порочного круга насилия.

Несомненно, большевики, Ленин и Сталин совершали такие же или очень схожие преступления, как и их враги. Отрицание этого лишь оправдывает насилие, подталкивая к повторению ошибок прошлого.

Люди, сознание которых искалечено войной, нуждаются в поддержке и реабилитации, а не в перенаправлении ненависти с одного социального класса на другой.

Да, быть может, не всегда получится оказать людям помощь, и не всегда есть возможность остановить насилие. Но это не оправдывает возвеличивание такого насилия только потому, что оно направлено против классового врага или национал-предателя.

Большущая проблема марксистов-ленинцев это непонимание такого понятия, как демократия. Для Ленина демократия это буржуазная фикция за которой скрывается обыкновенная диктатура. Каким-то образом из этого следовал вывод, что диктатура пролетариата не нуждается ни в какой формальной демократии. Наоборот, диктатура пролетариата это и есть самая демократическая демократия.

Согласно ленинской “диалектике”, запрет стачек, союзов, фракционизма и партийной оппозиции, подавление свободы слова и печати, лишение права голоса и так далее это такая демократия, которая реализуется через диктатуру. Почему? Потому что у власти мы, а не они.

Ленин не понял зачем марксизм критиковал формальную буржуазную демократию. Смысл был не в том, чтобы отказаться от ее несомненных достижений. А в том, чтобы указать, что социальная подоплека, экономическое неравенство не дают им реализоваться на самом деле.

Марксизм на самом деле никогда не хотел отказываться от достижений эпохи просвещения. Завоевание политической власти ему было необходимо не для того, чтобы покончить с формальным лицемерием, а для того, чтобы наполнить его новым содержанием. Не устранить формальную буржуазную демократию, а наполнить ее справедливым социальным содержанием, понимаете?

Марксизм-ленинизм идет совершенно по другой дорожке и по сей день. Марксисты-ленинцы не хотят сосуществовать с теми, кто им не нравится. Они не обсуждают никакую политическую конкуренцию, права человека и гуманизм. Это всё формальности, пустые слова. А надо думать о великом, о неформальном, об идеальном, о диктатуре пролетариата, которая, как известно, ничем себя не сдерживает.

Чрезвычайное положение в Сирии было установлено с приходом к власти партии БААС в 1963 году. Оно было фактически отменено лишь в 2011 году с началом гражданской войны. Иными словами, в Сирии, как и в Ираке, партия БААС правила при помощи как говорится открытой террористической диктатуры.

Наличие такого рода обстоятельств никак не помешало Сирии наладить дружественные отношения с антифашистским Советским Союзом. Не помешало их партнерству и наличие в Сирии огромного количества беглых нацистов, некоторые из которых были интегрированы в сирийский силовой аппарат. Например, одним из отцов сирийского антиимпериализма по линии спецслужб был некий бывший гауптштурмфюрер СС Алоиз Бруннер, соратник Адольфа Эйхмана по окончательному решению еврейского вопроса.

Долгие годы Сирия была ближневосточным оплотом советской антиимпериалистической политики. После развала СССР партия БААС правила без каких-либо фундаментальных перемен. И вот теперь диктатуре в лице товарища Асада приходит конец. Внимание вопрос: в какой момент асадовские убийцо и маньяко перестали быть антиимпериалистами?

Вы заметили, что в арабском мире остались нерушимыми одни монархии и религиозные секты? А социалистические диктатуры, которые в арабском мире задавали тон в прошлом веке, рухнули?

Сирия, Йемен, Египет, Ливия стали жертвами "аребской весны", в Судане война, Ираку нанесли военное поражение, в Алжире тоже смена власти. Все социалистические режимы в арабских странах это наследство Холодной войны, когда страны едва освободившиеся от колониальной зависимости перенимали советские практики госуправления и армейского строительства. СССР очень впечатлил жителей стран, едва освободившихся от колониальной зависимости: красные дорожки, массовые демонстрации, всесильный лидер и его памятники в каждом населенном пункте. Без этой утомительной борьбы партий и регулярных выборов. Есть одна партия, есть ее генсек, он навсегда. У него несколько доверенных министров и генералов. И армия, тоже построенная по советскому образцу. С колоннами гремящей на брусчатке танков, тысячами артиллерийских стволов и сотнями страшно ревущих в воздухе самолетов. Но с послушным военнным персоналом, который не повернет стволы против начальства.

Суть советской военной школы именно в этом: в ней попытались заменить квалифицированного солдата и инициативного офицера на технику и огневую мощь, сделав людей придатком машин. Из политических, понятное дело, причин. В 20 индустриальном веке это конечно было уместно, эффективно и очень нравилось лидерам освободительных движений. Ведь как борцу с колониальным гнетом остаться у власти? Объявляешь себя коммунистом, просишь у СССР побольше оружия, военных советников, чтоб они организовали армию, которая не будет свергать генсека и рулишь страной пожизненно.

В пакете с армией, шли электростанции, социальный хлеб, всеобщее образование, медицина, русский язык, единогласное голосование, чинопочитание, спецслужбы, долгие эмоциональные выступления вождя по телевизору. Вполне узнаваемые социалистические символы.

Но это работало в индустриальную эпоху. А потом СССР рухнул под натиском жвачки и джинсов. Появились сматфоны с соцсетями, телеканал Аль Джазира. YouTube с инструкциями по производству "коктейля Молотова". Наконец, дроны. И выяснилось, что все эти "красные дорожки" с грохочущей техникой не работают.

Американцы снесли Саддама. Потом его коллег одного за другим повалила "арабская весна". Оказалось, что спецслужбы не успевают хватать активистов. (Их же расплодилось много - медицина ведь улучшилась при социалистической диктатуре.) Центральному телевидению не верят. Социального хлеба им мало - хотят высоких технологий (научили на свою голову). А армия, как выяснилось, может только сносить города, но гоняться за пикапами по дорогам уже не успевает. Просто новая эпоха, в которой государство и армия из 20 века не уместны. К ним не прикрутишь новые социальные и военные технологии. Вот те же дроны не прижились в сирийской армии, потому что требовали квалификации личного состава. Почти так же плохо приживаются и в российской армии.

Да, сирийскому президенту в 2015 году помог возрожденный в российских границах Советский Союз. Но и это временно. На несколько лет оттянули конец.

Как сказал Владимир Путин: "Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы". Это касается не только СССР, но соответсвующих принципов международной политики, особенностей военной тактики и армейского строительства. Не надо в 21 веке статуй вождя и первомайских демонстраций. Не работает.

Всякое движение вперед может совершаться только путем проб и ошибок. Например, разрабатывая новую модель автомобиля или инвестируя в стартап, всегда нужно быть готовым к тому, что вложения могут не оправдаться.

Это создаёт определённый социальный эффект в управлении хозяйством: чем меньше у вас излишков, тем более консервативно вы ими распоряжаетесь. Или, проще говоря, чем вы беднее, тем меньше вы склонны к экспериментам.

В государственной политике это правило проявляется через демократические и авторитарные методы правления. Избыток капитала, ресурсов, специалистов и других факторов создаёт пространство для экспериментов, которые ведут к либерализации, творческой инициативе и высоким издержкам развития.

Однако избыток капитала, ресурсов и специалистов в одном месте означает, что где-то в другом месте наблюдается их недостаток. Там либерализация, творческая инициатива и высокие издержки хозяйствования вытесняются воспроизводством, рационализацией и экономией. Всё это требует не творческой инициативы, а строгой иерархии и подчинения определённым нормам, направленным на контроль и распределение дефицитных ресурсов.

Авторитарные модели хозяйствования эффективны, когда речь идёт о догоняющем типе экономики, то есть о повторении уже пройденного пути. Однако их проблемы нарастают по мере накопления излишков (бывает, правда, что излишки не накапливаются, тогда авторитаризм надолго или навсегда). Чем ближе экономика под её управлением подходит к острию развития, тем меньше возможностей остаётся для воспроизводства и рационализации. Вместо этого возникает всё большая потребность в инновациях и экспериментах.

Таким образом, то, что долгое время служило стимулом для роста, в конечном счёте превращается в его тормоз. Если вовремя не демонтировать авторитарную модель, она начинает опрокидывать экономику обратно. С другой стороны это говорит о том, что демократия не имеет смысла там, где сохраняется хронический дефицит капитала и других ресурсов.

Всё это выглядит как порочный круг, где демократии сосуществуют с диктатурами, а глобальная картина остаётся неизменной. Объяснение этому я вижу в стремлении к бесконечному экономическому росту, который неизбежно порождает неравенство в развитии и постоянное соревнование между догоняющими и передовыми экономиками.

Случайно наткнулся на советскую карикатуру в которой критикуется нехватка национализма в Норвегии. По сути, здесь сказано, что Норвегия недостаточна правая, и что ей следует заниматься не международной интеграцией, а отстаиванием узких националистических интересов.

Поддержка правых коммунистами стала логическим следствием так называемой игры на межимпериалистических противоречиях. На самом деле даже не столь важно правый ты или левый. Пойдет любой прогрессивный и реакционный режим, который будет действовать против международной капиталистической интеграции.

Той же самой игрой на межимпериалистических противоречиях СССР обосновывал "в полном соответствии с ленинским учением" свое сближение с теми же самыми империалистами. Так, например, знаменитая сделка Газ-трубы между ФРГ и СССР объяснялась Андроповым борьбой за власть в Германии, которую СССР умело использовал в своих интересах.

То есть, когда международная кооперация развивается без СССР, то это плохо, это предательство национальных интересов, а если с СССР, то это хорошо, это торжество интересов международного пролетариата.

И это не потому что так выгодно СССР, а потому что так говорит научное учение марксизма-ленинизма, а не партия. Партия это просто проводник великой социальной науки, которая по невероятному стечению обстоятельств всякий раз делала вывод, что именно Москва и ее интересы являются интересами народов всей планеты.

Совершенно аналогичную риторику мы видим из уст современных московских пропагандистов. Дескать, мир основанный на правилах удовлетворяет интересы лишь Западных империалистов партнеров, что миру нужна демократизация (наделение СССР-России дополнительными правами), что наши традиционные советско-российские ценности превосходят Западные, что Запад утратил монопольное право на формирование облика планеты (теперь наш черед) и так далее.

В общем годы идут, а государственные интересы не меняются. Меняется лишь форма в которую их облекают.

Добавлю еще к словам Алексея Сафронова про отказ от догоняющей модели хозяйства.
https://vk.com/wall32200_66328

Речь вообще должна идти об отказе от достижения каких-либо экономических показателей в отрыве от общественной нужды. Нет смысла говорить о том, как много айфонов мы продали, как много зерна собрали, как много выплавили стали, если мы не можем сказать, какой эффект это оказало на общество, отдельно взятых людей и на среду их обитания.

Реализации айфонов можно достичь за счет увеличения долговой нагрузки, рост урожаев может быть компенсирован ухудшением условий хранения, а каждая новая тонна стали может наносить всё больший ущерб природе.

Конечно, отказ от числовых показателей кратно усложняет весь процесс производства. Но в то же время он разрушает общество строгой иерархии и подчинения. Вытащите из современного хозяйства погоню за прибылью и вы разрушите все государства.

Общество, которое подстраивает производство под свои потребности не может быть никаким иным, кроме как сетецентричным. Никакой всеобщей иерархии в таком обществе быть не может, только локальная, региональная, местная иерархия. Потому что потребности такого общества настолько качественно разнообразны, что они не подлежат никакому всеобщему сложению.

Вместо одной строгой иерархии на всю планету, мы получаем сеть из множества мелких иерархий, соответствующих качественным потребностям конкретно взятой группы людей в конкретном взятом месте. Выстраивание всеобщей иерархии и отрыве управляющих от управляемых в такой системе становится просто невозможным.

Потому что последнее есть производное от отсутствия каких-либо качественных различий в общественных потребностях. Все они подчинены безграничному росту, а значит остается только выстроить строгую иерархию управления хозяйством для максимизации показателей.

Свою конечную форму она обретает в виде тоталитарной технократии (мечта научного централизма!), использующей все ресурсы человечества для роста без цели. И так как единственный показатель успеха в такой системе это рост, то на пути к его достижению эта технократия не остановится ни на каких преступлениях против человечества. Отсюда отрыв и противопоставление общества экономическим и политическим элитам.

Пока мы не объясним сами себе зачем нам тот или иной рост и чего он будет стоить нам, мы будем рабами эксплуататорского общества. И, конечно, никакая революция этого не изменит, ведь революция не принесет нам понимания общественных потребностей и целей производства. Она только создаст условия для их реализации.

Иными словами, если вы не знаете зачем вам нужна революция, то она вам не нужна. Готовиться к социализму и учить людей жить при социализме надо до революции, а не после.

Ортодоксальный революционер — удивительное словочетание. Традиционно во всем мире считается, что чем более ортодоксальными являются взгляды человека, тем более они консервативны и даже реакционны.

Не так это в случае русского марксизма, так называемого марксизма-ленинизма. В этой среде считается, что чем более человек отвергает какие-либо новшества, чем более он привержен учению в неизменном виде, тем более он прогрессивен и революционен.

Конечно, ни Ленин, ни Маркс никакими ортодоксами не были. Ортодоксальный марксизм-ленинизм это современное явление. В его основе лежит советский реваншизм и отрицание объективного характера истории. 1991 год случился не потому, что таковы тернистые пути прогресса, не потому, что в этом была экономическая потребность (у нас есть тысяча и один график опровергающих это), а потому что люди недостаточно хорошо соответствовали ортодоксальному учению (они вставили нож в спину революции).

Отсюда логично вытекает идея ортодоксальной революции. Это такая революция, которая совершает шаг вперед путем движения назад. Ортодоксальная революция есть консервативная революция, а ортодоксальный марксист есть консервативный марксист.

Что могут построить такие люди, придя к власти, я думаю вы и сами догадываетесь.

Эта картинка натолкнула меня на размышления о противоречиях между ортодоксальными марксистами и националистами в современной России.

Основной вопрос, как известно, касается отношения к частной собственности на средства производства.

Националисты стремятся поставить богатство российского общества на службу частным собственникам, тогда как марксисты хотят обратного — поставить богатство страны на службу народу.

Марксисты говорят, что капиталистический уклад не позволяет защищать интересы отечества и народа, что буржуй всегда продаст и предаст свой же собственный народ. Получается, марксисты критикуют националистов не столько за их национализм, сколько за их неспособность ими быть.

Марксисты смотрят на националистов свысока потому, что не видят в них подлинных защитников интересов народа. Национализация и обобществление необходимы отнюдь не для того, чтобы быть интернационалистами, а для того, чтобы устранить разрушительный соблазн частной наживы, подрывающей национальные интересы.

Иными словами, социалистическое отечество необходимо не для того, чтобы построить коммунизм, а для того, чтобы укрепить национальное государство. Впрочем, я уже не один раз писал, что выпрыгнуть за логику национального государства при помощи государства невозможно.

Ну а как иначе, скажут некоторые комментаторы.

Учитывая сложившуюся ситуацию, действительно никак. Но дело не в том, что СССР поступал хуже остальных или что у него был выбор, которым он не воспользовался. Дело в том, что каким-то причудливым образом необходимость была превращена в добродетель.

Если мы начинаем восхвалять необходимость, то вынуждены будем хвалить любую необходимость, чтобы избежать обвинений в лицемерии. Иначе получится, что наша необходимость — это хорошо, а их необходимость делает их подлецами.

Закон о крайней необходимости должен распространятся на всех. Он оправдывает некоторые деяния, но не делает их благом.

И наша задача — перестать восхвалять государства и насилие, даже если они необходимы. Государство не становится от этого добродетелью, так же как и насилие.

“Ну а как иначе?” — это справедливый вопрос, но ответ на него не означает “надо стремиться поступать так же”. Превращение такого ответа в добродетель — это уже обман, и в этом марксизм-ленинизм стал обманывать и народ, и себя.

Попав в ловушку необходимости, марксизм-ленинизм стал подгонять теорию под текущие реалии, тем самым отказываясь от собственных принципов и превращаясь в инструмент оправдания государственной политики. В частности политики защиты национальной безопасности на международной арене.

Сколько пенсионеров было в СССР в 1930-е годы.
В 1935 году пенсионеров по старости, т.е. нынешний аналог выхода на пенсию по возрасту – 91 тыс. человек.
Т.е. пенсионная система в стране фактически отсутствовала.
Опять же, повторюсь в очередной раз, социальный СССР, который и запомнился ностальгирующим по нему, начался только при Хрущёве.