Александр Храмов

Разъезжая по лермонтовским местам (Кисловодск-Пятигорск), перечитал – впервые со школьных времен – «Героя нашего времени».

Удивился, насколько это беззастенчиво колониалистский текст, ничем не хуже Киплинга. 

Об этом не расскажет Марь Иванна на уроке. Об этом школьникам не дадут писать сочинение на ЕГЭ. Но лермонтовская тема все равно навеки вплетена в топонимию и культурную географию русского Кавказа, работая как антидот против многонациональных сказок советских дедов.

Роман пронизан неприкрытым инстинктом доминирования. Как Печорин забирает себе Бэлу, так и Российская империя овладевает Северным Кавказом, просто потому что хочется. Просто потому, что может. Это чистая, неотрефлексированная витальность.

Русские офицеры в лермонтовском тексте прибегают к самым огульным стереотипам в отношении покоренных народов, чтобы оправдать колониальный захват: «разбойничья кровь», «хищники», «преглупый народ, уж подлинно осетины», «эти черкесы известный воровской народ», «чеченец окаянный».

Восток в романе конструируется прямо по канонам Эдварда Саида, как коварный, манящий и по-детски первобытный:  «Уж эта мне Азия! Что люди, что речки – никак нельзя положиться!».

Черкесы, нападения которых безосновательно боится княжна Мэри вместе с другими отдыхающими Кисловодска – это аналог индейцев из книг Фенимора Купера, племя, исчезающее под напором цивилизации, экзотический Другой, предмет романтического восхищения и культурного присвоения. Печорин гордится, что в своем черкесском костюме он «больше похож на кабардинца, чем многие кабардинцы».

«Герой нашего времени» прочно вошел в канон русской классической литературы. И, как бы ни скулили заграничные деколонизаторы-ревизионисты, он там останется и дальше, напоминая русским, что они – не евразийские дружбонародники, а белые люди, которые исторически, подобно британцам или французам, действовали в логике господства, расширяя свое жизненное пространство за счет туземцев.

www.tgoop.com/khramov_alexander/352

27.1K viewsJul 21 at 07:51

Разъезжая по лермонтовским местам (Кисловодск-Пятигорск), перечитал – впервые со школьных времен – «Героя нашего времени».

Удивился, насколько это беззастенчиво колониалистский текст, ничем не хуже Киплинга. 

Об этом не расскажет Марь Иванна на уроке. Об этом школьникам не дадут писать сочинение на ЕГЭ. Но лермонтовская тема все равно навеки вплетена в топонимию и культурную географию русского Кавказа, работая как антидот против многонациональных сказок советских дедов.

Роман пронизан неприкрытым инстинктом доминирования. Как Печорин забирает себе Бэлу, так и Российская империя овладевает Северным Кавказом, просто потому что хочется. Просто потому, что может. Это чистая, неотрефлексированная витальность.

Русские офицеры в лермонтовском тексте прибегают к самым огульным стереотипам в отношении покоренных народов, чтобы оправдать колониальный захват: «разбойничья кровь», «хищники», «преглупый народ, уж подлинно осетины», «эти черкесы известный воровской народ», «чеченец окаянный».

Восток в романе конструируется прямо по канонам Эдварда Саида, как коварный, манящий и по-детски первобытный:  «Уж эта мне Азия! Что люди, что речки – никак нельзя положиться!».

Черкесы, нападения которых безосновательно боится княжна Мэри вместе с другими отдыхающими Кисловодска – это аналог индейцев из книг Фенимора Купера, племя, исчезающее под напором цивилизации, экзотический Другой, предмет романтического восхищения и культурного присвоения. Печорин гордится, что в своем черкесском костюме он «больше похож на кабардинца, чем многие кабардинцы».

«Герой нашего времени» прочно вошел в канон русской классической литературы. И, как бы ни скулили заграничные деколонизаторы-ревизионисты, он там останется и дальше, напоминая русским, что они – не евразийские дружбонародники, а белые люди, которые исторически, подобно британцам или французам, действовали в логике господства, расширяя свое жизненное пространство за счет туземцев.

BY Александр Храмов