Китежградец

Третий Рим
ч.3 (1/2/3)

Как я говорил, русский классицизм/ампир захватил почти всё архитектурное пространство России рубежа 18 и 19 веков, однако, когда желание материализации мира идеализированной греко-римской античности, господствовавшее в первой трети 19 века, сменилось на романтичное стремление к возобновлению эстетики своей собственной народной старины, или же эклектичным получением нового из совмещения и рекомбинации археологически точных элементов прошлых и/или экзотических стилей, то наступила эпоха эклектики и историзма.

К сожалению, эклектика и историзм унаследовали и развили зацикленность предыдущей эпохи на скрупулёзной педантичности воспроизведения деталей того к чему они обращались, а "уникальная и неповторимая" народная старина, в основных своих формах и структурах, на поверку оказывалась общим для всего континента набором унаследованных решений, когда-то придуманных разными гениями и лишь немного адаптированных к местным условиям и вкусам. Которые почему-то всегда оказывались просто одной из вариаций ренессанса/маньеризма/раннего барокко, в большей или меньшей мере смешанных с готикой или романикой.

Причём их мотивы детали и элементы почти законсервировались в новом строительстве, будто бы кто-то установил негласный закон по которому приличному архитектору запрещались свободные интерпретации, даже в рамках обобщённых классических принципов.

И при всём этом, постулируемое целеполагание заключалось именно в восстановлении/обретении своей, коренной архитектуры, очищенной от заимствований и наслоений.

В России, с одной стороны это спровоцировало бесконечные попытки воспроизвести русскую и не только архитектуру а-ля 15-17 век и/или эклектичного её смешения, что сначала, в силу ещё довольно примитивного уровня понимания того архитектурного наследия, и в купе с недостаточно отточенными вкусами разбогатевших на промышленной революции нуворишей, порой вело к разным странностям и нелепостям, хотя к последней трети 19 века это направление несомненно достигло по-настоящему высокой точности и достоверности.

С другой же стороны это, воплотилось в стремлении как-бы продолжить имперское наследие эпохи классицизма, одновременно подчеркнув преемственность от Византии, перейдя от греко-римской эстетики к полуфэнтезийной византийской, насколько её тогда могли понять, что привело к довольно оригинальному "неовизнантийскому стилю" (правда не особо похожему на архитектуру реальной ВРИ) и различным попыткам его смешения с "неорусскими стилями".

Интересно также, что хотя осознанное новаторство и синтезирующее формотворчество в этот период формально поощрялись, но новоизобретённые мотивы при этом не находили особенного применения в реальности. Почти всегда, на деле всё ограничивалось реконструкцией элементов по всё более уточняющимся образцам, а попытки создания чего-то по-настоящему нового, до конца века оставались где-то на периферии общественных вкусов, в основном в сферах промышленной архитектуры и экспериментов по рационализации строительства. Разве что работа с металлоконструкциями действительно получила широкое распространение, впрочем и они как правило ограничивались довольно консервативной эстетикой.

Увы, привело это к тому, что историческая достоверность элементов, фактически стала превалировать над уместностью и выразительностью в определении качества архитектуры. Такое положение вещей господствовало почти до конца 19 века, оставив нам как массу действительно выдающихся памятников, которые и в сложившихся тогда культурных рамках не ударили в грязь лицом перед предшественниками, так и большой пласт весьма посредственной архитектуры (зачастую до приторного "дорохо-бохатой"), на мой взгляд стоящей ниже среднего уровня того, что в среднем строилось во время господства классицизма, барокко и более ранних эпох.

Однако в том мире академической строгости и абсолютно избыточных, неформальных ограничений, с самого начала сохранялся и другой росток раннего романтизма не сумевший как следует взойти в начале 19 века (а первые намёки на него видно и в 18 веке), но буйно проросший в последнем его десятилетии.

Telegram

Китежградец

Третий Рим
ч.1 (1/2/3)

Честно говоря, та новость о "новом стиле" почему-то уж очень крепко зацепила меня и заставила задуматься о том, какая же эстетика и какой архитектурный язык, в принципе лучше всего характеризует национальную архитектуру русских, стремление…

www.tgoop.com/kitezhgradec/787

4.5K viewsOct 15, 2023 at 20:30

Третий Рим
ч.3 (1/2/3)

Как я говорил, русский классицизм/ампир захватил почти всё архитектурное пространство России рубежа 18 и 19 веков, однако, когда желание материализации мира идеализированной греко-римской античности, господствовавшее в первой трети 19 века, сменилось на романтичное стремление к возобновлению эстетики своей собственной народной старины, или же эклектичным получением нового из совмещения и рекомбинации археологически точных элементов прошлых и/или экзотических стилей, то наступила эпоха эклектики и историзма.

К сожалению, эклектика и историзм унаследовали и развили зацикленность предыдущей эпохи на скрупулёзной педантичности воспроизведения деталей того к чему они обращались, а "уникальная и неповторимая" народная старина, в основных своих формах и структурах, на поверку оказывалась общим для всего континента набором унаследованных решений, когда-то придуманных разными гениями и лишь немного адаптированных к местным условиям и вкусам. Которые почему-то всегда оказывались просто одной из вариаций ренессанса/маньеризма/раннего барокко, в большей или меньшей мере смешанных с готикой или романикой.

Причём их мотивы детали и элементы почти законсервировались в новом строительстве, будто бы кто-то установил негласный закон по которому приличному архитектору запрещались свободные интерпретации, даже в рамках обобщённых классических принципов.

И при всём этом, постулируемое целеполагание заключалось именно в восстановлении/обретении своей, коренной архитектуры, очищенной от заимствований и наслоений.

В России, с одной стороны это спровоцировало бесконечные попытки воспроизвести русскую и не только архитектуру а-ля 15-17 век и/или эклектичного её смешения, что сначала, в силу ещё довольно примитивного уровня понимания того архитектурного наследия, и в купе с недостаточно отточенными вкусами разбогатевших на промышленной революции нуворишей, порой вело к разным странностям и нелепостям, хотя к последней трети 19 века это направление несомненно достигло по-настоящему высокой точности и достоверности.

С другой же стороны это, воплотилось в стремлении как-бы продолжить имперское наследие эпохи классицизма, одновременно подчеркнув преемственность от Византии, перейдя от греко-римской эстетики к полуфэнтезийной византийской, насколько её тогда могли понять, что привело к довольно оригинальному "неовизнантийскому стилю" (правда не особо похожему на архитектуру реальной ВРИ) и различным попыткам его смешения с "неорусскими стилями".

Интересно также, что хотя осознанное новаторство и синтезирующее формотворчество в этот период формально поощрялись, но новоизобретённые мотивы при этом не находили особенного применения в реальности. Почти всегда, на деле всё ограничивалось реконструкцией элементов по всё более уточняющимся образцам, а попытки создания чего-то по-настоящему нового, до конца века оставались где-то на периферии общественных вкусов, в основном в сферах промышленной архитектуры и экспериментов по рационализации строительства. Разве что работа с металлоконструкциями действительно получила широкое распространение, впрочем и они как правило ограничивались довольно консервативной эстетикой.

Увы, привело это к тому, что историческая достоверность элементов, фактически стала превалировать над уместностью и выразительностью в определении качества архитектуры. Такое положение вещей господствовало почти до конца 19 века, оставив нам как массу действительно выдающихся памятников, которые и в сложившихся тогда культурных рамках не ударили в грязь лицом перед предшественниками, так и большой пласт весьма посредственной архитектуры (зачастую до приторного "дорохо-бохатой"), на мой взгляд стоящей ниже среднего уровня того, что в среднем строилось во время господства классицизма, барокко и более ранних эпох.

Однако в том мире академической строгости и абсолютно избыточных, неформальных ограничений, с самого начала сохранялся и другой росток раннего романтизма не сумевший как следует взойти в начале 19 века (а первые намёки на него видно и в 18 веке), но буйно проросший в последнем его десятилетии.

BY Китежградец