Очередной подкаст записал в формате ютуб-видео.
В нём я излагаю единую научно-политическую позицию по вопросам человеческих убеждений вообще, но в том числе и политических.

https://www.youtube.com/watch?v=UGP3uoiEFgY

Рынок идей через метафору политики

1. Сегодня говорим о рынке идей через метафору политики.
2. Рынок идей — это конкуренция теорий и идеологий за умы людей, так же как рынок товаров и услуг.
3. Политическая метафора: кандидаты с программами, агитация, борьба за голоса. Точно так же конкурируют и идеи. Более того, конкуренция политиков — это и есть конкуренция идей.
4. Идеи — это, в том числе, партии, компании, бренды. Они зачастую не привязаны к конкретным людям.
5. Принуждение и монополии мешают конкуренции идей, приводят к стагнации. Свободный рынок идей позволяет лучшим идеям побеждать. Либертарианская идея: пусть цветут все цветы, конкуренция сделает свое дело.
6. Идея о свободной конкуренции в политике, таким образом, подходит к любому спектру идей: коммерческих, научных, бытовых.
7. Есть специальные разделы науки такие как эпистемология, которые помогают оценивать идеи и воплощать наилучшие условия для их честной конкуренции на свободном рынке и отбору по-настоящему лучших идей - прогрессу.

Политические координаты

Печально распространённое заблуждение — квадратные политические координаты. Субкультурное, не имеющее особого смысла деление на «правых» и «левых» распространяют на все области политики. И вот, у нас вспыхивают феерические споры о том был ли тот или иной диктатор правым или левым, а то и либертарианцев начинают делить на правых и левых… Всё это, конечно же, полная чушь. Все тоталитарные диктаторы — не правые и не левые. Также и либертарианцы — не правые и не левые.

Посмотрите на картинку к посту. То, во что трансформируется привычный вам квадрат — это диаграмма Нолана, гораздо более адекватно описывающая политический спектр. Точно так же, как и в квадрате, вверху там — диктатура, а внизу — либертарианство. Однако это не линии, а единые точки идеологии. Нет никакого смысла делить на «правое» и «левое» идеи о том что все люди должны быть свободны, или все люди должны быть подчинены одному человеку.

«Правые» и «левые» же — это спектр центризма. Компромисса между полной свободой и полной несвободой. Идеи о том, как же должна быть ограничена свобода людей. Справа (свободный рынок, но ограничение личных свобод) или слева (ограничение рынка, но широкие личные свободы).

Конечно, многие либертарианцы не является полными анархистами, поэтому не могут расположить себя в самом низу диаграммы. Так же, как и диктаторы не достигают уровня полного контроля граждан своей страны, поэтому не могут быть расположены в самом вверху. Поэтому в реальности, они могут на этой диаграмме быть чуть справа или чуть слева. Но различий между двумя диктаторами или двумя либертарианцами гораздо меньше, чем между двумя центристами по оси свободы. Именно там, в центре диаграммы, ведётся борьба за избирателя, имеющая целью только одно: ограничение свободы людей, взамен ложных компромиссов и войной с другой стороной. Которая обещает другие свободы и другие ограничения, но все равно ценой вашей свободы. Древняя стратегия «разделяй и властвуй».

Либертарианцам пора выкинуть на помойку этот выбор из двух стульев — ведь один из них с пиками, а второй ещё хуже. Либертарианцы — не левые, и не правые. Либертарианцы против обоих движений по ограничению естественных прав человека.

Определения левой и правой политики

В предыдущем посте я дал определения для левой и правой политике Дэвида Нолана. Однако, эти субкультуры настолько абстрактны, что, конечно же, единых определений у них нет. Желающих выписать или вписать в леваки других — примерно столько же, сколько людей, интересующихся политикой. Для либертарианцев, по идее, должно быть важнее что и те, и те стремятся ограничить нашу свободу. Однако из недр интернета можно выловить несколько определений этого мнимого водораздела, чтобы хотя бы попытаться понять этих карго культистов.

1. Нолановское (либертарианское). Правые — за свободу рынка и за ограничение личных свобод. Левые — за личные свободы и ограничения рынка. В целом довольно расхожий способ объяснения, но есть нюансы, о которых поговорим в следующих двух пунктах.

2. Чисто экономическое. Правые — за свободу рынка, левые за его ограничение. Однако, действует это далеко не всегда. Например, правые политики вполне могут ограничивать рынок, там, где это касается культурных ценностей. Более того, традиционно именно правые политики выступают за протекционизм, что тоже явно противоречит свободному рынку.

3. Чисто культурное. Правые — за традиционные ценности, левые — за свободные ценности. И опять же, работает не всегда. Например, левые традиционно выступают против права на личное владение огнестрельным оружием.

4. Меритократическое. Правые — за меритократию, левые — за равенство и перераспределение. Но далеко не все левые за уравниловку, а правые зачастую выступают за меритократию лишь внутри их изолированного кружка, благодаря расизму и изоляционизму.

5. Ценностное. Где левые — за социальную справедливость, а правые — за естественные права. В определенном приближении это разделение можно свести к предыдущему пункту. Однако, необходимо заметить, что хотя понятие «социальной справедливости» гораздо более распространено в левых кругах, мы не можем сказать, что правые против справедливости вообще. Всё сводится к разному пониманию справедливости и того какие меры по восстановлению этой справедливости справедливы. Поиск справедливости, в том числе социальной, — это часть человеческой натуры. Поэтому все политики так или иначе затрагивают эту область — что правые, что левые, что либертарианцы, что автократы.

6. Историческое. Правые — за сохранение статуса-кво во владении собственности, левые — за пересмотр и (более справедливый) передел через реформы или революцию. Именно это определение наиболее соответствует историческим трендам, в том числе и изначальному определению сил во французском национальном собрании. Однако, это приводит к определенной коллизии терминов со сложившимися субкультурами. Например, любая оппозиция диктатуре по этому определению будет левая.

Таким образом, субкультуры правого и левого толка определяются куда больше своей групповой динамикой свой-чужой и ориентиром на авторитеты. Зачастую куда проще понять к какому лагерю принадлежит человек по его личной самоидентификации и внешней атрибутике, чем по каким-то идеологическим опросникам. Вся эта детская вражда, по моему мнению, производит лишь бесполезный информационный шум, отвлекая от реальных политических вопросов.

Один из вопросов, которые мне задавали по поводу концепции прогрессивного либертарианства, — его избыточность для так называемого «пассивного либертарианства». Это политическая позиция, которая заключается в том, чтобы оставить человека в покое — в первую очередь от общественных и государственных органов контроля и принуждения. Собственно, это одна из интерпретаций либертарианского лозунга «Don’t tread on me». Вопрос в том, зачем же таким либертарианцам вообще дополнительные надстройки над либертарианством, в том числе прогрессивные?

Первый ответ на этот вопрос лежит в культурной области. Люди, даже если они пассивные либертарианцы, все равно обладают набором культурных ценностей. И если образ консервативного пассивного либертарианца вполне сформирован, что-то вроде «американской мечты», то для человека с прогрессивными культурными ценностями совмещение их с политической позицией пассивного либертарианства не настолько чёткое. И именно эту картинку я и пытаюсь здесь создать.

Второй ответ лежит в плоскости отстаивания своих интересов. К сожалению, так сложилось, что множество людей с иными политическими позициями вовсе не хотят оставить вас в покое. Поэтому за свободу придётся побороться. Одними из противников в этой борьбе являются прогрессивные этатисты — экспертократы, обосновывающие необходимость государственного принуждения через научные исследования. Классический либертарианский ответ здесь — личная свобода не требует обоснования и может быть ограничена только как последствие для нарушителей свободы других. Проблема в том, что для оппонента, не либертарианца, такой ответ не имеет смысла. Нам нужен специальный научный инструмент, отстаивающий либертарианскую позицию, в том числе позицию пассивного либертарианства. И этот инструмент — эпистемология, современная парадигма которой определяет прогресс как эволюцию знаний на свободном рынке, придавая специальную ценность индивидуальной свободе. Это дает вам возможность если уж не убеждать других, то хотя бы обосновывать свою позицию с понятной им точки зрения.

Прогрессивное – не значит не основанное на какой-либо традиции, отрицающее достояние традиции.

Прогрессивное – означает основанное на обеспечивающей прогресс, непрестанно развивающейся высшей традиции.

Мы считаем культурную свободу необходимой, однако ни в коем случае не признаём равенство, а тем более равноценность культур.

Традиция западной науки, которая и обеспечила процветание народам мира в свое время — это конкуренция идей, критический подход, и прочие прогрессивно-либертарианские штуки. Настоящий прогрессивизм — это и есть такая традиция и культивация такой традиции свободы мысли, которая только и приводит к улучшению жизни людей.

Прогрессивное либертарианство в этом смысле — это не борьба с традициями, но убеждение в том что никакая традиция не является беспрекословной догмой и эти традиции должны свободно и без насилия конкурировать между собой за умы людей.

Сама метаидея о свободной конкуренции идей ставит естественные ориентиры на эту конкуренцию: идеи которые способствуют этой свободной конкуренции (свободе мысли, слова, экономики) — они в этой парадигме априори лучше тех что закрепощают, запрещают, провозглашают догмы, поощряют насилие за мнение.

Однако, по определению, метаидея о конкуренции — также не догма, но участник конкуренции идей. Её конкурентоспособность подтверждают исторические исследования: в странах со свободой слова, мысли, экономики традиционно больше инноваций, больше плюса в экономическую игру с ненулевой суммой, в среднем лучше живут люди. Но и сама эта метаидея (впрочем опять же по её же определению) не может быть установлена насилием.

Хотя я и не поддерживаю многие мнения Александра Елесева, здесь он говорит примерно то же самое что и я: любое мнение, сколько бы они ни не было вам ненавистно, не должно быть запрещено. Вместо этого лучший способ дать ему выродиться — это позволить ему на глазах у всех проигрывать конкуренцию на рынке идей.

https://youtu.be/6Y4Gs1adHyM

Хорошо про то, как инклюзивность государственных институтов оказывает благотворное влияние на общество как снижение транзакционных издержек, в контексте нобелевских лауреатов по экономике этого года:
https://www.tgoop.com/furydrops/2888

Что такое эволюция идей?

Современной науке неизвестны иные способы преодоления энтропии и возникновения сложноорганизованных структур, кроме эволюции. Прежде всего, теория биологической эволюции широко известна и хорошо изучена. Однако все сложные структуры возникают исключительно эволюционным путём. Появление новых идей — такой же эволюционный процесс.

Процесс создания новых идей в человеческом сознании тесно связан с творчеством. Однако этот творческий процесс неразрывно переплетается с психологическими и даже биологическими процессами внутри человека. Нейроны головного мозга творца порождают новые открытия, соединяясь в определённые организационные цепочки под влиянием внешних условий — будь то необходимость выживания, желание обогатиться или сдать экзамен. Через эволюцию нейронных связей происходит и эволюция мыслительного процесса: идеи конкурируют между собой за лучшую применимость к конкретной ситуации и внешним условиям, опираясь на внутреннюю модель мира человека. Одни нейронные соединения отсеиваются, другие укрепляются, и постепенно выстраивается мостик понимания: эволюционным путём рождается решение.

Это единственный известный способ описания работы сложных систем. Даже на фундаментальном уровне. Например, движение элементарных частиц наиболее точно описывается через диаграммы Фейнмана. В квантовой механике расчёты основываются на сумме всех возможных траекторий частицы — своеобразной "эволюции" её состояния, где частица "пробует" различные пути с разной вероятностью успеха. В термодинамике эволюция диссипативных систем характеризуется "скачком Пригожина" — переходом количественных изменений в качественные.

То же самое наблюдается и в повседневной жизни. Смена поколений смартфонов обеспечивается эволюцией их параметров. Технологи и маркетологи стремятся предугадать запросы рынка и выпустить продукты, которые привлекут больше внимания покупателей, чем конкурирующие товары, благодаря улучшенным или уникальным техническим характеристикам. Это тоже эволюция — техники и технологии. Подобная эволюция прослеживается на протяжении всей истории человеческих идей, включая политическую сферу.

Эволюция характеризуется тремя ключевыми механизмами. Первый — наследственность, способность передавать определённые признаки потомкам. Второй — изменчивость, возможность приобретать отличия от родительских форм. Третий — естественный отбор, процесс закрепления наиболее успешных вариантов. Примечательно, что эти принципы применимы не только к биологическим видам, но и к эволюции идей.

Гены — это молекулярные последовательности, кодирующие признаки живого организма. В процессе жизни особи они копируются в её потомков, если она успешно выполнила задачи выживания и размножения. Таким образом, успешные гены являются репликаторами — единицами информации, которые побуждают окружающую среду воспроизводить себя.

В эволюции идей единицей информации выступает мем. Как забавная картинка в соцсетях, полезное изобретение или книга распространяются в умах людей, формируя социальное пространство. Например, изображение с доказательством теоремы Пифагора внизу поста стимулирует своё распространение, визуализируя равенство площадей квадратов гипотенузы и катетов. Распространяя его, люди передают не только способ доказательства, но и саму идею теоремы, которая необходима для многих дальнейших изобретений. Аналогично работает распространение политических видео моих коллег либертарианцев. Качественные ролики с ценными идеями распространяются в соцсетях, передавая эти идеи зрителям. Некоторые зрители могут начать создавать собственные видео на те же темы, но с иным подходом. Так проявляются наследственность, изменчивость и естественный отбор идей.

Эволюция — будь то термодинамическая, биологическая или социальная — это механизм, позволяющий системе совершать качественные скачки в развитии. С политической точки зрения это также справедливо: существенные улучшения качества жизни возможны только в процессе развития — эволюции, а не в условиях стагнации, порождаемой консервативным догматизмом.

Знание, как обоснованное истинное мнение

Долгое время учёные-эпистемологи определяли понятие «знание», явно или неявно, как «обоснованное истинное мнение». Иными словами, чтобы информацию можно было назвать знанием, она должна соответствовать трём критериям: быть чьим-то мнением, быть истинной (то есть соответствовать реальности) и быть обоснованной.

С мнением всё понятно: чтобы информация начала рассматриваться как знание, кто-то должен в неё поверить — кто-то должен разделять это мнение. Однако мнение может быть и ложным. Если мнение проверено на соответствие реальности и выявлено истинным, это ещё один шаг на пути к тому, чтобы назвать его знанием. Но и этого шага недостаточно.

Представим, что я провёл ночь в комнате, полностью изолированной от внешнего мира: без окон, с толстыми стенами, не пропускающими звуки и запахи. Проснувшись утром, я подумал: «На улице идёт дождь». Выйдя наружу, я обнаружил, что дождь действительно идёт! Можно ли считать моё мнение о дожде знанием? Нет, скорее это просто случайность. Случайные догадки не помогут мне надёжно прогнозировать погоду, даже если иногда они и совпадают с реальностью.

Поэтому в определение знания ввели третий критерий — обоснованность. Моё истинное мнение должно иметь какое-то обоснованное происхождение. Например, если я посмотрел текущую погоду на смартфоне или выглянул наружу и увидел дождь — эти действия служат обоснованием моего мнения. Когда такое обоснованное мнение оказывается истинным, оно формирует знание (в данном случае о том, что идёт дождь).

Но является ли критерий «обоснованного истинного мнения» достаточным? Рассмотрим пример. Допустим, вы хотите узнать текущее время — то есть получить знание о том, который сейчас час. Вы смотрите на механические часы, показывающие 12:00, видите день за окном и делаете вывод, что сейчас полдень. Предположим, в этот момент действительно 12 часов дня. Таким образом, ваше мнение истинно и обоснованно. Однако представим, что часы остановились этой ночью в полночь, и вам просто повезло посмотреть на них именно тогда, когда их показания совпали с реальным временем. Можно ли считать ваше мнение знанием? Нет, поскольку сломанные часы, очевидно, не могут служить надёжным источником истинного знания.

Чтобы решить эту проблему, эпистемологи попытались создать альтернативный критерий вместо «обоснованности». Например, «надёжность метода», согласно которому знание — это истинное мнение, полученное надёжным методом. Однако этот критерий оказался слишком расплывчатым. Определение времени по часам в целом считается надёжным методом, но только пока часы исправны. Впрочем, можно смотреть на сломанные часы только тогда когда их показания совпадают с реальным временем. Возникает вопрос: где провести границу при определении «надёжного метода»?

Проблема, как видится сейчас, заключается не столько в критерии обоснованности, сколько в отношении между «объективной истиной» и «субъективным мнением» в целом. Поскольку все люди воспринимают окружающий мир через призму своего субъективного мнения, не существует верховного судьи, который мог бы точно определить, какие из этих мнений и в какой мере соответствуют объективной истине. Хотя мы способны моделировать окружающую реальность в своём сознании, все эти модели подвержены субъективным и чувственным искажениям, а связи между процессами постигаются лишь посредством теорий-догадок.

Таким образом, знание не может быть абсолютно обоснованным или принимать форму окончательной объективной истины. Единственный критерий, который можно предложить для различения знания от мнения, — это его конкурентоспособность в свободном обмене идеями.

Три головы консерватизма

Согласно словарному определению, консерватизм — это культурная, социальная и политическая философия, стремящаяся продвигать и сохранять традиционные институты, обычаи и ценности.

Первый пост в этом канале посвящён плюсам и минусам консервативной политической позиции в её различных проявлениях. Здесь я хотел бы дополнить и расширить три основные позиции «вредного» — то есть антилибертарианского — консерватизма, чтобы предостеречь либертарианцев, придерживающихся околоконсервативных взглядов, от попадания в эти ловушки. Все три позиции связаны между собой неким общим элементом, который, по-видимому, и составляет суть такого консерватизма. Выявление этого зловредного ядра — тема для дальнейших исследований.

Итак, подобно змею-горынычу или мифической гидре, у консерватизма есть три головы:

1. Индуктивизм. Это приверженность методу индукции — переходу от частных фактов к обобщающей их гипотезе. В консерватизме это, как правило, выражается максимой «то, что работало раньше, будет работать всегда». Хотя опора на прошлый опыт может быть действительно полезной, в строгом смысле индуктивные умозаключения не работают: индуктивист (консерватор) считает, что сотни увиденных им белых лебедей доказывают теорию «все лебеди белые», и впоследствии отрицает факты обнаружения чёрных особей. Проблему индуктивизма описал ещё в 1740 году Дэвид Юм в своём «Трактате о человеческой природе», а лучше всего к её решению (опровергнув чистую индукцию) приблизился Карл Поппер в книге «Логика научного исследования» (1934 г.).

2. Догматизм. Это приверженность определённым неизменным положениям или постулатам, которые не могут подвергаться критике. Какие бы светлые идеалы ни были возведены в ранг догмы, отсутствие их критического осмысления вредит как самим идеалам, так и людям, которые их придерживаются. Догматы, как правило, распространяются не путём рациональной конкуренции идей, а через страх, обман и принуждение. В результате идеи, ставшие догмами, быстро теряют свою полезность и начинают опираться на механизмы запрета критики, что зачастую приводит к насилию. Это явно противоречит либертарианским идеям и принципам.

3. Джастификационизм. Это убеждение в том, что критерием истинного знания является его обоснованность чем-либо: выводом из фактов, постулатов или ссылкой на мнение эксперта или лидера. Проблемы концепции обоснованности знания я затрагивал в предыдущих постах. Отмечу лишь, что цепочка этих попыток найти обоснования обычно упирается в одну из следующих проблем (см. «трилемма Агриппы»): 1) мы сталкиваемся с бесконечным обоснованием; 2) зацикленным обоснованием идей друг через друга; или 3) мы находим идею, которую считаем догмой, и перестаём критически её обосновывать. Альтернатива джастификационизму — фаллибилизм, признание того, что любые человеческие теории погрешимы, а значит, их правдивость определяется только через конкуренцию друг с другом. Придётся принять, что наши убеждения, какими бы базово либертарианскими они ни были и насколько верными бы нам самим ни казались, тоже должны быть подвержены критике и конкуренции. Но именно через эту конкуренцию они и распространяются как рациональные, внутренне непротиворечивые убеждения.

Именно в этом прогрессивная точка зрения противостоит консервативной: она опирается на конкуренцию, свободу распространения идей и их критику без насилия. Любая идеология, содержащая глобальную цензуру знаний и догматизм, не может считаться прогрессивной. Прогрессивное либертарианство — это более узкий, но и более сильный вид либертарианства. Оно освобождается от индуктивизма, догматизма и джастификационизма, создавая непротиворечивую картину рынка конкурирующих идей. И на этом рынке наше прогрессивное либертарианство имеет все шансы на победу.

Три головы консерватизма — ответы

Мой вчерашний пост был репостнут замечательным либертарианским каналом «Сибирская ПолитТопка». В комментариях к репосту читатели подняли несколько вопросов и возражений, на которые я сегодня хотел бы ответить.

1. Если, по-вашему, ничто не может быть догматом, почему истинна позиция прогрессивного либертарианства? То есть, избавлено ли прогрессивное либертарианство от догмы, что идеализированный свободный рынок — есть высшее благо и всё должно строиться вокруг него?

Прогрессивное либертарианство действительно основывается на идее свободного рынка, в том числе рынка обмена идеями. Однако эта позиция не является догматом — суть конкурентного подхода к знаниям в том, что ни одно знание не считается неоспоримым, а все теории конкурируют друг с другом. Сама идея о конкуренции знаний — тоже конкурирующая теория, что подтверждается несогласием многих с этой концепцией. Тем не менее, на мой взгляд, это лучшая из современных идей о знании, прекрасно сочетающаяся с либертарианством. Именно поэтому прогрессивные либертарианцы распространяют свои идеи — чтобы дать другим людям возможность оценить их красоту и эффективность. Мы делаем это не потому, что считаем их окончательной, нерушимой истиной — таковой не существует вовсе.

Прогрессивное либертарианство рассматривает рынок идей так же, как рынки товаров и услуг. Популярность товаров определяется потребителями индивидуально на основе конкуренции между продуктами, в том числе через рекламу. Однако никакой конкретный продукт труда не может быть «базовым» или поставленным вне конкуренции — это лишь обесценивает его. Как искусственные монополии вредны для рынка товаров и услуг, так монополизация вредна и для рынка идей: идеи, поставленные в привилегированное положение через принуждение, деградируют сами и создают «чёрные рынки» с излишними транзакционными издержками.

2. Либертарианство — это про свободу, в том числе свободу выбора. Зачем тогда критиковать выбор консерваторов? Для чего называть консерватизм «вредным»? Консерватор просто стремится сохранить в обществе существующий уклад жизни, и в этом нет ничего противоречащего либертарианству.

Я не критикую всех консерваторов огульно. Многие из них сами не вполне понимают, по каким критериям они консерваторы. Я писал об этом в изначальном посте, также как и о достоинствах консервативной мысли, которые приносят пользу либертарианству. Здесь я выделил три позиции консерватизма, которые, на мой взгляд, не очень сочетаются с либертарианской мыслью и мешают её распространению. Это позиции, по которым прогрессивное либертарианство может предложить более эффективные альтернативы. Такой подход полностью соответствует идеалам прогрессивного либертарианства — свободному рынку обмена идеями. Идеи свободно критикуются и конкурируют между собой в высказываниях разных людей без агрессии и насилия, пока соблюдаются правила частной площадки, где это происходит. Разумеется, переубедить убеждённого консерватора практически невозможно. Однако общественная дискуссия позволяет продемонстрировать сильные и слабые стороны идей тем, кто ещё сомневается или готов изменить позицию, приняв более весомые аргументы. Кроме того, она даёт возможность приверженцам идей улучшить их. Именно так происходит конкуренция и эволюция идей.

Стремление консерватора сохранить свою жизнь в привычном русле, безусловно, не противоречит либертарианству. Это верно, пока консерватор сам придерживается либертарианских взглядов и не прибегает к методам принуждения. Однако мир вокруг постоянно меняется: трансформируются общественные угрозы и общественное мнение. Человек не властен над этими изменениями, но вынужден жить в обществе. В результате в определённые моменты ресурсов консерватора может оказаться недостаточно для адаптации к новой ситуации. Либертарианцы не признают ничьего права — будь то отдельный человек или группа людей — принуждать окружающих к каким-либо прихотям, консервативным или иным. Поэтому, на мой взгляд, именно прогрессивный подход к идеям — их непрерывная конкуренция и эволюция — способен дать людям лучшие ресурсы для выживания и процветания в этом изменчивом мире. Именно по этой причине я продвигаю данную идею на рынке идей.

3. То, что кто-то не придерживается рационализма, в том числе критического рационализма по Попперу, не может служить аргументом в споре о том, как человек должен распоряжаться своей свободой.

Здесь важно различать аргументы в споре и аргументы для принуждения. В либертарианстве единственное оправдание насилия — это защита от угрозы агрессивного насилия. Телеграм-канал, очевидно, не является агрессивным насилием. Однако в споре логичность, эффективность и рационализм могут быть весьма значимыми и полезными аргументами. Каждый волен сам решать, трогать ли оголённый провод, но любой может предупредить об опасности (в рамках площадки, где у нас есть возможность высказаться).

Мысли о природе знания, его эволюции, полезности и истинности занимали умы людей с древних времён. Наиболее выдающиеся мыслители — такие как Карл Поппер — разработали лучшие из доступных нам идей. Ссылаться на них — вполне действенный аргумент, но лишь до тех пор, пока вы не пытаетесь этим оправдать принуждение. Экспертократия, на основе которой действуют репрессивные законы, противоречит прогрессивному либертарианству, так как нарушает свободную конкуренцию на рынке идей. Это сродни тому, чтобы продавать людям только продукты с лучшей оценкой некой экспертной комиссии, запретив все остальные. Плановое производство таких продуктов (и таких идей) неизбежно деградирует без конкуренции.

4. Ваши аргументы против консерватизма могут быть использованы леваками и этатистами. Например, BHL (bleeding-heart libertarians), которые отходят от идеалов свободного рынка в пользу социальной справедливости.

Мне кажется, что любому, кто внимательно читал посты в этом канале, должно быть ясно: этатисты любого толка просто не смогут взять идеи прогрессивного либертарианства на вооружение. В его основе лежит свободный от насилия и принуждения рынок идей — прямая противоположность этатизму. С леваками сложнее — как я писал ранее, «леваки» и «праваки» зачастую сами не понимают, кто из них кто. Если для вас «леваки» — это противники свободного рынка, то очевидно, что прогрессивное либертарианство им не подойдёт. Оно базируется на свободном рынке идей, а значит, и товаров, и услуг. Ведь товары и услуги — это те же идеи, только воплощённые в реальность через труд. Однако если леваки и даже этатисты смогут приблизиться к либертарианству, значит, посты в этом канале — уже благодарное дело.

BHL — это «Bleeding Heart Libertarians», то есть либертарианцы, которые не отрицают общественной важности вопросов социальной защищённости людей. Среди них встречаются совершенно разные мыслители. Я отношусь к тем, кто считает, что вопросы социальной защищённости должны решаться без нарушения имущественных и личностных прав — не через перераспределение дохода, а, например, через частную благотворительность. Я категорически не согласен с авторами, полагающими, что ради социальной справедливости подобные нарушения допустимы. Прогрессивное либертарианство — это конкуренция идей на свободном рынке. Любое ручное управление этим рынком нарушает рыночное равновесие. Вводя принудительные меры поддержки нуждающихся, мы лишаем эти меры эффективности, поскольку выводим эти идеи из конкуренции и превращаем их в догмы и монополии.

Скептицизм
(ответы на вопросы, продолжение)

Один из интересных комментариев, который я получил, был о том, как скептицизм можно преодолеть с помощью учения Аврелия Августина. Сегодня разберём вопрос скептицизма: как прогрессивное либертарианство относится к нему и к доводам Блаженного Августина.

Эпистемологический скептицизм — философский взгляд, подвергающий сомнению саму возможность знания. Скептики утверждают, что вера во что-либо никогда не оправдывает утверждения о знании этого. Радикальным примером эпистемологического скептицизма служит солипсизм — позиция, отрицающая всю окружающую реальность и признающая реальным только мир собственного сознания. Солипсизм проявляется в теориях о том, что мир вокруг — лишь сон, виртуальная реальность или магический обман злого демона. Следовательно, любое знание ою окружающем мире должно быть ложно.

Аврелий Августин, философ-богослов IV–V веков нашей эры, активно выступал против идей скептицизма. Он утверждал, что мы всегда можем опираться на достоверное знание — осознание человеком своего собственного бытия и сознания. Критикуя скептицизм, Августин выдвинул следующее возражение: если бы истина не была известна людям, как бы они могли определить, что одно утверждение правдоподобнее (то есть ближе к истине), чем другое?

Критический рационализм, лежащий в основе прогрессивного либертарианства, не является полностью скептической, а тем более солипсической идеологией. Возможность сравнивать теории и выделять лучшие из них (более близкие к истине) составляет основу рынка идей. Я считаю этот путь к истине единственно возможным — постоянная эволюция идей от менее истинных к более истинным.

Существует также понимание, почему доводы солипсизма не работают в этой системе: солипсизм не предоставляет никакой дополнительной пользы, строясь по схеме «мир кажется реальным, но на самом деле это недоказуемый обман». Поскольку такой обман недоказуем и в целом не влияет на рассуждения (в сравнении с миром без него), то в исследовании мира мы можем спокойно исключить его, применив бритву Оккама.

Одновременно с этим, знакомая всем твердость собственного сознания вовсе не так тверда, как может казаться. Одна из наиболее интересных современных теорий человеческого сознания, выдвинутая Томасом Метцингером, утверждает, что «Я» — всего лишь эмуляция. Эмуляция, проще говоря, — это воспроизведение некоего процесса на ином «железе». Она является важным свойством нашей вселенной, когда одни процессы могут эмулировать другие. К примеру, Карл Поппер совместно с нобелевским лауреатом нейрофизиологом Джоном Экклзом написали книгу "The Self and Its Brain". Основной аргумент Поппера таков: «Укажите ту часть, в которой, как вы думаете, человек имеет преимущество над машиной, и я построю компьютер, который доказывает обратное. Любая достаточно точная спецификация может быть использована как компьютерная программа».

Вкратце, теория эмуляции сознания Метцингера представляет мозг как компьютер, получающий разнообразные сигналы: тактильные, слуховые, зрительные. Анализируя эти сигналы, мозг формирует модель окружающей среды в режиме реального времени — своего рода «симулятор полётов». Затем происходит следующее: этот «симулятор» начинает эмулировать виртуальную модель пилота. Причём делает это так, что модель не осознаёт себя моделью и принимает всё за чистую монету, включая саму себя. Это и есть наше «Я», перспектива от первого лица. Таким образом, наше «Я» оказывается полностью виртуальным явлением, имеющим весьма отдалённое отношение как к реальному миру, так и к религиозным представлениям о душе.

Таким образом, наше "Я", за которое мы хотим ухватиться как за точку опоры в познании, может оказаться лишь побочным продуктом эмуляции окружающего мира в теле достаточно развитого примата. Только механизм сравнения, критики и конкуренции теорий даёт нам возможность совершенствовать свои знания об истине — будь то истина о себе или об окружающем мире. Вот почему прогрессивное либертарианство — это ограниченно скептическая, но эпистемологически оптимистичная идеология.