#нашаатмосфера. Ипатьевская слобода.

Богородичная церковь из Холма. 1552 г. Она помнит мерянский язык.

#кострома #волга #ипатий #зодчество

#нашаистория Меряния и Кривия.

Лента принесла неожиданный привет из 4 ноября 2014 года, когда мы с «Твержей» и кривицкими гостями из Менска ездили в поход на городище Тверитеск в устье Кавы, жечь обрядовый костер у «Гром-камня». Вечером, приехав из Твери нарисовал этот плакат.

#кривия #меряния #арт

Мерянская литература: я умру и начну совершенно новую жизнь.

Тонко подмечено.

#меря #меряния #осокин #литература #юмор

Хочется начать с нечта вроде гонзо-рецензии на фильм «Овсянки» Федорченко, по повести Осокина. Фильм, с которым у меня сложились очень странные отношения.

Копипаст Википедии: «Красной нитью через весь фильм идёт повествование о нравах и обычаях (вымышленных) древнего народа мери, затерявшегося в костромской глуши, который наука считает исчезнувшим, но к которому причисляют себя главные герои картины. Мерянская свадьба, мерянские похороны, отношение к жизни и смерти — значительная часть сюжета.»

Нравы и обычаи не просто вымышлены, а вымышлены очень характерным образом — как мозаичная фантазия одного человека: крайне персональная, эротическая, пропитанная горечью утраты.

Человека, для которого «меря» и «древняя обрядность» — это только вторичные инструменты для вскрытия, выражения, изъявления этой фантазии.

И ещë знаете, на что это очень похоже? На типичные продукты нейросети, языковой модели — не знающей ничего про поволжских финнов, но способная выдавать вполне оригинальные схемы неких расплывчатых, нарочитых «древних обрядов». Как если бы синопсис фильма с кинопоиска вставили в джипити в качестве промпта, чтобы получить сценарий.

По всем этим причинам фильм ощущается как фантомная боль по мёртвому народу. Как будто действительно живут сотни людей, «причисляющие себя к мере», но они способны только на карго-культ. Потому что на деле оторваны от традиции — остался только голый импульс еë воспроизводства без былого содержания.

И в фильме в современный мир этот фантом оказывается вписан каким-то болезненным, корявым образом. Сугубо постсоветский антураж, эротическая фиксация как искажëнный реликт архаической либидинальности, и общее ощущение, будто «что-то не так». Постепенный уход мери в воду. У протагонистов не было детей и молодых последователей. Наступающее речное забытье.

Поэтому фильм оказывает на меня какое-то психоаналитическое воздействие. В самом простом смысле. Где производимый речью или кинематографом текст симптоматичен: указывает на невроз.

«Овсянки» как будто показывают современным меря: — смотрите, это ваше вытесненное и ваше Реальное. Сколько бы вы ни говорили о прямом наследстве народной традиции, вы занимаетесь художественным изобретением, артлангами, конструктивизмом.

«меряне не топятся», пишет Осокин, но что есть птицы-овсянки для протагонистов, как не овнешнëнное и подавленное желание утопиться, исчезнуть, раствориться?

Несмотря на обилие мерянских следов, ассимиляция имела место. Если мы указываем на мерянство там, где нет его следов — мы становимся похожи на героев «Овсянок», на народ-фантом вместо отелесненного и заземлëнного этноса. И это ведëт нас только на речное дно. Мы можем быть там счастливы, да. Но с суши нас никто не услышит, и подлинной мери после нас уже не будет. Останется нейросетевая галлюцинация и то, что равно ей.

Только признав это — вобрав в себя этот разрыв, пройдя через травму утраты — можно начать делать сегодня с мерянством что-то, что не будет самообманом и утопленничеством. Безапелляционно заявлять о мерянском компоненте там, где в нëм можно сомневаться — то же самое, что «мчаться в рай обгоняя всех». Пытаться добиться желанной участи в обход реальной исторической неоднозначности, несводимой множественности Реального — в обход юмо и самого мира.

Только после этой стадии принятия возможны настоящие чудеса, где меря возвращается из мëртвых, а рыбы говорят человеческим голосом.