«Наша жизнь нисколько не изменилась при Юровском. Он приходит в спальню проверять целость печати на коробке и заглядывает в открытое окно. Сегодня все утро и до 4 час. проверяли и исправляли электрическое освещение. Внутри дома на часах стоят новые латыши, а снаружи остались те же – частью солдаты, частью рабочие! По слухам, некоторые из авдеевцев сидят уже под арестом!
Дверь в сарай с нашим багажом запечатана. Если бы это было сделано месяц тому назад!».

«Через несколько дней люди из Чрезвычайной следственной комиссии прибыли в дом Ипатьева. Их было 10 человек... Из числа прибывших пятеро было нерусских, а пятеро русских... Всех этих прибывших из Американской гостинцы людей мы безразлично называли почему-то "латышами". Нерусских мы называли потому "латышами", что они были нерусские. Но действительно ли они были латыши, никто из нас этого не знал. Вполне возможно, что они были и не латыши, а, например, мадьяры. К "латышам" Юровский относился как к равным себе».

«Ничего особенного не произошло».

«Остальные выходили гулять... утром и... днем. Мария оставалась дома со мной. Хорошая погода, и в то же время несколько раз шел ливень. Обедали только в 1 ½ часа, потому что в нашей комнате проводили электричество. За то время, что они работали, Татьяна даже сделала мне прическу».

«проводили не электричество, а устанавливали прямой телефонной кабель и телеграфный аппарат. Подготовка к убийству вступала в свою кульминационную стадию».

«Бэби кушает хорошо, и его стало трудно носить на руках; безжалостные, они не хотят возвращать нам Нагорного. Он легче двигает ногой, когда делает движения вместе с Е. С. после массажа».

«День прошел, как обычно В. Н. Деревенко по-прежнему не было.»

«Разговаривала, раскладывала пасьянсы, не могу читать более 5 минут из-за того, что все еще болят глаза...»

«Я дал Царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить Наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью? Вы все же должны это понять. Если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае не оставлю Царя! Меня радует, что еще есть люди, которые озабочены моей личной судьбой. Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с Царем!».

«Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, по крайней мере, отсюда, хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено земное существование. В сущности, я умер — умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, как хочешь, последствия почти тождественны».

«Этот тип нам нравится все менее».

«Утром около 10 1/2 час. к открытому окну подошло трое рабочих, подняли тяжелую решетку и прикрепили ее снаружи рамы – без предупреждения со стороны Юровского. Этот тип нам нравится все менее!. Начал читать VIII том Салтыкова».

«Ирины день рождения»

«Снаружи появились рабочие и укрепили стальную решетку на наше единственное открытое окно. Несомненно, все время боятся, что мы вылезем наружу или установим контакт с караулом».

«Зубр Комендант настаивал на свидании со всеми в 10 часов, но заставил нас ждать 20 минут, так как в это время завтракал и ел сыр...»

«Обедала только тогда, когда они так поздно привезли мясо. Анастасия читала мне, когда другие ходили гулять».

«11/VII. Доктор Боткин обращался с просьбой пригласить священника отслужить обедницу, на что ему было дано обещание, остальное все обычно».

«Я решил, что если это нужно для блага Родины, я готов на все. Семью мою жаль!».

«Верующие в Господа Иисуса Христа шли на смерть, как на праздник, становясь перед неизбежной смертью, сохраняли то же самое дивное спокойствие духа, которое не оставляло их ни на минуту».

«Если будут убивать, то хоть бы не мучили».