«Наша жизнь нисколько не изменилась при Юровском. Он приходит в спальню проверять целость печати на коробке и заглядывает в открытое окно. Сегодня все утро и до 4 час. проверяли и исправляли электрическое освещение. Внутри дома на часах стоят новые латыши, а снаружи остались те же – частью солдаты, частью рабочие! По слухам, некоторые из авдеевцев сидят уже под арестом!
Дверь в сарай с нашим багажом запечатана. Если бы это было сделано месяц тому назад!».

«Через несколько дней люди из Чрезвычайной следственной комиссии прибыли в дом Ипатьева. Их было 10 человек... Из числа прибывших пятеро было нерусских, а пятеро русских... Всех этих прибывших из Американской гостинцы людей мы безразлично называли почему-то "латышами". Нерусских мы называли потому "латышами", что они были нерусские. Но действительно ли они были латыши, никто из нас этого не знал. Вполне возможно, что они были и не латыши, а, например, мадьяры. К "латышам" Юровский относился как к равным себе».

«Ничего особенного не произошло».

«Остальные выходили гулять... утром и... днем. Мария оставалась дома со мной. Хорошая погода, и в то же время несколько раз шел ливень. Обедали только в 1 ½ часа, потому что в нашей комнате проводили электричество. За то время, что они работали, Татьяна даже сделала мне прическу».

«проводили не электричество, а устанавливали прямой телефонной кабель и телеграфный аппарат. Подготовка к убийству вступала в свою кульминационную стадию».

«Бэби кушает хорошо, и его стало трудно носить на руках; безжалостные, они не хотят возвращать нам Нагорного. Он легче двигает ногой, когда делает движения вместе с Е. С. после массажа».

«День прошел, как обычно В. Н. Деревенко по-прежнему не было.»

«Разговаривала, раскладывала пасьянсы, не могу читать более 5 минут из-за того, что все еще болят глаза...»

«Я дал Царю мое честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить Наследника одного. Как я могу это совместить со своей совестью? Вы все же должны это понять. Если Россия гибнет, могу и я погибнуть. Но ни в коем случае не оставлю Царя! Меня радует, что еще есть люди, которые озабочены моей личной судьбой. Но помогите этой несчастной семье! Вы сделаете хорошее дело. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с Царем!».

«Дорогой мой, добрый друг Саша, делаю последнюю попытку писания настоящего письма, по крайней мере, отсюда, хотя эта оговорка, по-моему, совершенно излишняя: не думаю, чтобы мне суждено было когда-нибудь откуда-нибудь еще писать, мое добровольное заточение здесь настолько же временем не ограничено, насколько ограничено земное существование. В сущности, я умер — умер для своих детей, для друзей, для дела. Я умер, но еще не похоронен, или заживо погребен, как хочешь, последствия почти тождественны».