"Зоопарк из слоновой кости" обратил внимание на интересную (хотя и не новую) заметку о результатах изотопного анализа металла, из которого сделан знаменитый крылатый лев на одной из колонн на площади Сан-Марко в Венеции. Львиная доля этого металла, пардон за невольный каламбур, была добыта в Китае в VIII в. н.э. Можно предположить, что лев просто создан из металла, полученного из переплавленной статуи, сделанной в Китае, но нет - прослеживается сходство облика льва с обликом чжэньмушоу, стража гробниц, плюс присутствуют характерные для китайских чжэньмушоу элементы типа специфического расположения и изображения зубов и ноздней. Причем даже понятно, что именно со скульптурой сделали: отрезали рога, приделали крылья, переделали всю заднюю часть (страж гробниц традиционно изображается сидящим), включая хвост.

Возможно, статую привез в Венецию Николо Поло, отец Марко, возвращаясь из путешествия в Китай в 1266 году, но это неточно - она вполне могла попасть в Европу раньше.

Необходимое пояснение

Планировал написать его, когда будет двести подписчиков, а сейчас уже 327, а поясняющее сообщение я так и не написал, а Далк был пленён в далёких землях, Эгиль вместе с Рагнаром отправился в поход в Византию и Армению.

Этот канал ведет, во-первых, академический ученый, кандидат исторических наук, занимающийся по основному роду деятельности Индией, во-вторых - человек, интересующийся массой вещей - от научной фантастики и теории музыки до древних языков и неклассической философии. Не уверен, что это хорошо, но уж как есть. Поэтому, уважаемые читатели, будьте готовы встретить тут заметки самого разного свойства (но про Индию, конечно, будет больше, чем про что-либо ещё).

Весь в монографии, потому до джатов пока не добрался, но внезапно есть что сказать о постколониальном дискурсе. Побудил меня к этому вот этот пост.

Сам по себе пафос его оправдан - по крайней мере, в той части, в какой он касается критики излишней идеализации объекта исследования. Постколониализм тут изначально ни при чем: подобное восхищение объектом сплошь и рядом демонстрируют и античники, которым на любимые Грецию и Рим наступили Темные века, и медиевисты, по предмету воздыханий которых оттоптались жалкие ренессансные подражатели античной эпохе, и фанаты Ренессанса, ну и далее по тексту. Чего греха таить, автор этих строк в бытность студентом истфака имел массу вопросов экзистенциального характера к герцогу Нормандскому Вильгельму I, главный из которых заключался в том, зачем он вообще родился на свет и уничтожил такую прекрасную англосаксонскую цивилизацию своими грязными незаконнорожденными руками. Такое проходит со временем, иначе никак.

Но на критику идеализации объекта накладывается постколониальная тема, и тут появляются вопросы. Если для историка очевидно, что предъявлять претензии ацтекам по поводу того, что они вырезали кому-то там сердца, и тем более на этом основании оправдывать уничтожение их цивилизации, глупо, то для не-историка (или для какой-то части будущих историков, находящегося пока в состоянии куколки-аспиранта) это не так очевидно. Это связано, мне кажется, с очарованием классики - так уж получилось, что значительная часть корпуса работ, которые мы штудируем в институте, написаны западными учеными в XIX - первой половине XX вв. В это время западная наука еще не научилась рефлексировать, зато активно пыталась осознать, обосновать и оправдать ситуацию, при которой Запад доминирует в мире, и регулярно использовала моральный аргумент. В наилучшем виде его изложил Честертон в своем "Риме и Карфагене".

В чем проблема с моральным аргументом? В том, что он полностью надуман. Честертон описывает не реальные, но воображаемые им Рим и Карфаген, приписывая карфагенянам все возможные ужасы, а римлянам - славу победителей этих ужасов, спасших цивилизацию. Читатели, изучавшие историю Британской Индии, без труда проведут параллели с британским дискурсом в отношении Индии и колониальным дискурсом в целом. Подобный подход является для человеческого сознания, наверное, базовым, позволяя оправдывать любые действия социальной группы, к которой человек принадлежит, в том числе ретроспективно. Проблема, во-первых, в том, что такой подход может завести очень далеко, и, во-вторых, в том, что он подразумевает известную избирательность, требуя выискивать у "чужих" только пороки, а у "своих" - только достоинства.

Проиллюстрировать это можно на примере европейцев, покончивших с перечисленными в исходном посте ужасными практиками. Как раз сейчас перечитываю "Надзирать и наказывать" Мишеля Фуко; вся первая глава книги посвящена описанию чудовищных пыток, применявшихся в Европе на протяжении двух столетий после завоевания и уничтожения цивилизаций ацтеков и майя, по сравнению с которыми все индейские практики выглядят очень бледно, и объяснению того, какую роль играла эта жестокость в политической анатомии европейских обществ. В определенном смысле европейские практики были более жестокими, чем индейские; но применять моральный аргумент, описанный выше, нельзя ни для оправдания уничтожения индейцев, ни для оправдания уничтожения европейских завоевателей.

Собственно, каким боком Фуко к Индии: у него встречается интересная идея о "терпимой противозаконности". Королевская власть издает многочисленные эдикты, правила и указы, которые не выполняются, и само невыполнение этих правил обеспечивает политическое и экономическое функционирование общества. При этом все, включая власти, воспринимают это как должное, "игра противозаконностей была частью политической и экономической жизни общества". В конце XVIII века эти поля противозаконности были существенно сужены и подверглись классовой трансформации: если преступления против собственности, совершаемые обычно низшими классами, были четко классифицированы и рассматривались обычными судами, то преступления против прав (мошенничество, неуплата налогов, неправомерная торговая деятельность), совершаемые преимущественно буржуазией, рассматривались особыми судами, "где достигались соглашения, компромиссы, накладывались уменьшенные штрафы и т.д."

Индийское общество в силу своего генезиса и многоуровневой иерархичности демонстрирует черты и первого, и второго подходов. "Терпимая противозаконность" - часть функционирования индийской социальной машины, но и разделение на четко прописанные преступления против собственности и отдельно и куда слабее наказуемые преступления против прав тоже в наличии.

Уже в нескольких СМИ и телеграм-каналах видел упоминание о том, что Индия и Китай договорились о совместном патрулировании спорных участков вдоль Линии фактического контроля. Это ошибка, избегайте её: на самом деле стороны договорились о графике патрулирования, то есть индийские патрули будут находиться в спорных районах в одно строго оговоренное время, а китайские - в другое. Это поможет избежать стычек и последующей эскалации.

Если когда-нибудь Индия и Китай действительно дойдут до совместного патрулирования, то есть участия в одном патруле индийских и китайских пограничников под руководством офицеров с обеих сторон, это будет настоящий прорыв в отношениях.

Прочел тут по рабочей надобности хорошую книгу Spying in South Asia: Britain, the United States, and India’s Secret Cold War Пола МакГара. Много интересных моментов, но написать хотелось бы об одном проходном. В начале 1980-х гг. во время одной из консультаций между руководителями индийского Intelligence Bureau (службы, исполняющей контрразведывательные и некоторые разведывательные функции) и ЦРУ американская сторона упорно поднимала вопрос об использовании СССР и его союзниками химического оружия, приводя в качестве примера "желтый дождь", причем американцы были искренне убеждены в его реальности. Индийцы отнеслись к историям о "желтом дожде" с понятным скепсисом, но тема эта сама по себе крайне интересная - и как иллюстрация живучести мифологии времен холодной войны, и как казус, иллюстрирующий проблему обретения и распространения научного знания в социуме.

С чего всё началось: в 1970-х гг. сперва хмонги, бывшие союзники сайгонского режима, позже перешедшие к партизанской войне, а затем красные кхмеры сообщили, что вьетнамская авиация использует против них неизвестный химический препарат. У пострадавших отмечались судороги и слепота, шла кровь изо рта. Американские исследователи проанализировали образцы и обнаружили высокий уровень содержания микотоксинов, не встречающихся в ЮВА. В 1981 г. госсекретарь Александр Хейг выступил с публичным заявлением, в котором обвинил СССР в использовании химико-биологическое оружия в Лаосе, Кампучии и Афганистане. Москва всё отрицала. Была создана спецкомиссия ООН, которая провела собственное расследование и по итогам заявила, что подтвердить информацию о применении химоружия не может: свидетели противоречат друг другу, анализы неубедительны, а якобы пострадавшие от химической атаки оказались больны грибковыми кожными заболеваниями.

В 1983 г. в дело включились биологи, в частности, уже известный к тому моменту гарвардский профессор Мэтью Месельсон. По результатам собственных полевых исследований они заявили, что, во-первых, обнаруженные ранее микотоксины вполне встречаются в регионе, а во-вторых, что на самом деле то, что хмонги и кхмеры приняли за химический состав, является выделениями роев медоносных пчел - анализ показал, что образцы, оставшиеся на листьях после так называемого "желтого дождя", состоят в основном из переваренной пыльцы. Американское правительство парировало, заявив, что пыльцу в химоружие Советы добавили специально, чтобы облегчить вдыхание смеси. В ответ Месельсон указал, что вся обнаруженная пыльца - от местных растений, то есть Советам требовалось или организовать массовый вывоз ее в свои лаборатории, либо построить гигантские заводы по производству химоружия во Вьетнаме, а никаких доказательств ни того, ни другого нет. Кроме того, Месельсон с образцами пыльцы посетил лагерь хмонгов, и они идентифицировали их как образцы "желтого дождя", который против них использовали.

После этого за дело взялись другие исследователи - как американцы, так и англичане, французы и шведы. По итогам выяснилось, что микотоксины указанного вида в регионе вообще довольно распространены, их нашли в организмах тех, кто точно не подвергался воздействию "желтого дождя". Исследования оказались крайне полезными в том смысле, что помогли больше узнать о болезнях сельскохозяйственных культур и людей в регионе. Также обнаружилось, что история о "желтом дожде" как о химоружии прочно утвердилась среди хмонгов, и даже те хмонги, кто идентифицировал образцы как фекалии пчел, после разговора с соплеменниками меняли показания. Более того, обнаружилось, что часть сообщений о "желтом дожде" была заведомо неверна: крестьяне в Таиланде быстро поняли, что лучший способ вызвать американского доктора в случае болезни - сообщить о симптомах, появившихся после "желтого дождя".

В общем, со временем волна истерии пошла на спад. После конца холодной войны и распада СССР выяснилось, что Москва не применяла химическое оружие ни в ЮВА, ни в Афганистане, и теперь только официальные лица США продолжают утверждать, что "комиссия ООН ничего не доказала", а Месельсон и его коллеги "могли и ошибаться" (звучит довольно пикантно, учитывая, что уже после этой истории Месельсона для экспертиз активно привлекало ЦРУ). Впоследствии тема "желтого дождя" несколько раз всплывала в общественном и политическом дискурсе в разных странах: в 2002 г. в Индии (массовая паника, по итогам выяснилось, что те же пчелиные фекалии), в 2003 г. в американской прессе перед вторжением в Ирак (якобы Саддам разработал такое химоружие, оказалось фальшивкой), в 2015 г. в Болгарии (распространились слухи, что Россия (!) использовала химоружие против Болгарии, чтобы наказать за позицию по украинскому вопросу, по итогам выяснилось, что просто пыльца и дождь).

Но у этой истории есть еще одна, более интересная сторона. Дело в том, что история о "желтом дожде" стала частью национального мифа американских хмонгов, той самой легендой о перенесенных страданиях, на которой покоится в том числе чувство групповой идентичности. В 2012 г. американское научпоп-шоу Radiolab выпустило интервью с одним из хмонгских беженцев и его племянницей, которые в очередной раз повторили историю о "желтом дожде". Ведущие отнеслись к этому довольно скептически, после чего на них обрушился вал критики со стороны американских хмонгов и обвинения в расизме, отсутствии эмпатии и прочем. В итоге ведущим пришлось извиняться. А в 2022 г. Пулитцеровскую премию в области поэзии получила книга "Желтый дождь" хмонгской поэтессы Май Дер Ванг, где как раз излагается этот хмонгский миф, причем с попытками подвести под него научную базу. Попытки довольно неубедительны, скажем честно; забавно, что Май Дер Ванг вовсю критикует Месельсона, который якобы пытался выгородить Москву, и в качестве одного из доказательств реальности "желтого дождя" использует материалы того же Месельсона об утечке бацилл сибирской язвы в Свердловске. В целом основной тезис сводится к "мы живем в регионе уже не первое поколение, неужто мы не можем отличить пчелиное дерьмо от смертоносного химического оружия", ну и много красивых слов, как полагается поэтам.

Тут интересно вот это противопоставление классического научного и ненаучного знания. Первое оперирует понятными научными категориями, но в условиях подъема антисциентизма и антиинтеллектуализма воспринимается с подозрением и недоверием. Второе исходит из невозможности объективного познания реальности, множественности правд, идентификации себя с социальной группой и принятия ее мифологии (обратите внимание на вот это "мы" в тезисе Май Дер Ванг; кроме того, во время опросов свидетелей нередко выяснялось, что они от первого лица пересказывали истории, которые ранее услышали от других).

Книжку Май Дер Ванг положу в комментарии; в первом посте также ссылка на вики, где эта история разобрана в целом неплохо.

Судя по прогнозу, в ближайшие дни в Куала-Лумпуре ожидаются дожди. Хорошо, что вчера успел забежать в храм Тяньхоу Мацзу (обожаю морской Китай) и купить книжку про азиатские порты