Написал пятнистый текст, с жижей и мазутом, как я люблю, но с какой целью – помню слабо.

Скоро

Чувство любви к ближним у меня часто выражается через создание неологизмов. Чем больше и свободнее они, тем больше нежности. Как появляются неологизмы, начинают сгущаться — так углубляются чувства. Приведу пример на одном друге, чье имя и фамилию я мну так и сяк: Артьма, Артюа, Артьмица, Артьмища, Артюм... Фамилию так: Быкиато, Рбыко, Быковино, Быккенс, Быквикский, Бычинка...

Неологизмы не про одно лишь наслаждение близостью другого, это и захват: через имя как самое уязвимое, как центр существа, ты мнешь тело другого этими неологизмами, приручаешь, делаешь ручным, карманным. С неологизмами труднее потерять.

Неологизмы избавляют от тревоги чуждости, от возможности дистанции. Тут они как будто используют механизмы фамильярности с той разницей, что делают близость не нарочитой и не навязчивой. А такой — избыточной.

Чувства замирают вместе с неологизмами. Паспортные имена превращаются в крохотные надгробия. С паспортными именами легче прощаться: они напоказ.

В драгоценном клипе Grizzly Bear — gun-shy — редкий случай, когда ритуальная благодать рождается видеосредствами.

Группа мужчин на ярко освещенной зеленой поляне проводит ряд медицинских процедур: кто-то измеряет давление, у кого-то берут мазок с языка, кто-то вырывает пинцетом волосы с виска, кто-то держит горящую свечу в ухе, кто-то срезает излишки кожи с руки или слегка сдавливает обрезанный ноготь.

Всё снято в бесконечной пульсации нежной покадровой съёмки — плоть подрагивает, и эти крохотные ритмы шевелящихся вен, дергающихся зрачков становятся схваченной полнотой внутренней жизни, которая наконец показалась на поверхности.

Никогда еще физиологическое не было таким нежным и при этом зримым во всей своей фактурности. Поразительное сочетание.

Сегодня закончил рукопись «Мне навсегда 10 лет». Неисчерпаемость памяти изнуряет. Слоев того, что прячется и прячется разными способами — множество. Можно оббегать большой трудной сюжет, потому что он до сих пор не до конца понятен. Можно оббегать что-то постыдное и мелкое (как боязнь выходить в туалет из комнаты). Можно что-то откладывать до бесконечности — странные имена друзей. Но память нужно натаскивать на следы слов, обнюхивать, давать проявиться. Последние артефакты для книги:

Нижний Тагил, 9 лет

Я у бабушки, уже тепло, но еще кругом мокро. У меня всего несколько дней и обратно к папе и Свете. Я много гуляю с Женей, Антоном и мальчиком поменьше. В домах напротив живут девочки, но мы с ними не очень дружим. Они нас гоняют по двору, это бесит. Я думаю, как им отомстить. Я придумал! Можно взять сухие длинные ветки, чтобы много было макатьв лужи и брызгаться издалека водой! Тогда они даже не подойдут! Мы сделали так, и девочки очень взбесились. Они гнались за нами и поймали меня… Поставили ногами в грязь. На следующий день я решил отомстить еще больше! Я сказал ребятам: будем кидаться грязью, тогда мы точно победим. Девочки очень стараются не попадаться. Мы держимся в разных углах двора.

У девочки Алеси день рождения, и она вышла из подъезда в розовом платье, у нее длинные светлые волосы и немножко подтянутые глаза. Я беру грязь в обе руки и немного боюсь идти вперед, но все-таки добегаю до Алеси, пока она с кем-то разговаривает и кидаю в нее грязь и быстро-быстро бегу назад! Я слышу, как сзади кричит ее папа и бежит за мной, я изо всех сил пытаюсь убежать, но он ловит меня у дома и сильно дерет за уши. Мне страшно. Он говорит, что я должен извниться перед Алесей. Я не хочу извиняться перед Алесей. Тогда я говорю себе, что извиняться легко, нужно просто поверить, что делаешь это честно. И тогда я извиняюсь и мне немного стыдно перед ней.

Евгений Арбенев

* * *
Мороженое пересматривает границы.
Пропасть возрастает, кривя бедрами.
Красотка печет пироги с капустой.
Мак просыпает семя.
Волос красит честного человека.
Прохожие смешливо катят волны.

Час мой пробивает пыль.
Я не смеюсь, занимаясь с голосом.
Звук связок парит над столом гелертера.
Я и Бог мой идем в поход.
Нам не страшно.
Нам нести игру на двоих.
Исполни исповедь в уновис с собой.
Прохлада на хризантеме.
Хвала хамелеону, хулителю хмеля.

Талисманы дарят на ветру счастье.
Счастье счастливого счастливца.
Беден счастьем человек.
Эксикатор высушивает мое тело.
Экстремизм минует душу мою.
Я был назван экспансивным в 1965 году.
Я с удовольствием познакомлюсь с раклистом.
Пасилингва уходит в вечность.
Себорея поразила сеида.
Сеид покончил с собой с горя.
Этилен заполнил эфир.
Корова одержала викторию над Викой.
Уставание-подражание.

Cвердловск,
27. 01. 1968

Поразительное, по-моему, стихотворение. В нем Арбенев предвосхищает поэзию дорвеев: он как будто механически накладывает разные семантические кластеры друг на друга и образует таким образом немыслимые смысловые сочетания, пользуясь синтаксической изоморфностью.

То есть несколько семантических сеток налипли друг на друга и получилось нечто третье: речь субъекта речи субъекта. Ну и такие фразы, как Экстремизм минует душу мою, безусловно, продолжают беспрестанно прирастать смыслами спустя 57 лет.

Продолжаю собирать тексты из проекта «Стихи Руслана Комадея». Вот еще один, года 20-го, воспроизводящий мою манеру начала 10-х годов.
По этому поводу вспомнилась давняя реплика Виталия Кальпиди, мол, что поэзия — не такой уж высокий уровень мышления. Я скорее мыслю разные стихи на разных уровнях мышления почти одновременно. То есть вот есть уровень, где я хочу воспроизводить себя поюнее — такой вялый метареализм, вот есть уровень обсценных частушек, есть уровень коротких афористичных верлибров, есть уровень долгих абсурдных историй и т. п. — и нет, это не манеры письма, а именно уровни, потому что они сосуществуют, между ними переключаешься. Они даны единовременно. Составить бы подневную карту таких переключений, собирая артефакты с каждого уровня и размечая по минутам и местам — было бы интересно. Поэзия как нейроартефакт.

***
Замедлится огонь и кости сосчитает.
Они горят во мне как жжёная резина.
Ожогом на ожог ответят капель стаи,
Сжигая гной-огонь, сжигая сильно-сильно.

Морозное тепло не зачерпнуть без гари,
Не предусмотрены сгорающие люди.
В огне и холоде мне нуль с нулём подарен!
Температурный бог со мной теперь не будет.

Перегораю. Пепел любят кости.
Не возражаю тлеть, не выбираю дым распада.
Пора сгореть от радости и злости.
Ура, ура, ура: мне ничего не надо.

​​Вспомнил перформанс «Яндекс.Любовь» 2021, который был реализован в рамках промо фестиваля «Россия будет съедобной». Это вообще единственный перформанс, который я срежиссировал, но сам не участвовал — все действия отточнейше выполнили танцовщики А. и Т. Могучий Алек оформил сумки.

Было такое описание:

Двое идут спинами друг к другу по главной пешеходной улице Екатеринбурга. У одного надета сумка в стилистике Яндекс.Еды с эрегированным членом и надписью «Яндекс.Хуй», у второго «Яндекс.Пизда», оформлена под влагалище. Они идут метров 150-200 и притираются до момента полной состыковки.

Мы пытается предсказать будущее, воссоздав, как будет выглядеть сервис по оперативной доставке телесной любви. Перформанс предлагает новую модель сосуществования влюблённых в мире, современных Марину Абрамович и Улая, живущих в мире гаджетов и быстрой доставки любых желаний.

Я, кстати, неоднократно обращался в Яндекс по поводу медийной поддержки нашего проекта, но безрезультатно. Уверен, через несколько лет они запустят что-то похожее на нашу идею (Яндекс.Дик и Яндекс.Вагина, к примеру), но даже не укажут нас в соавторах. Таковы правила рынка.

(Тут есть ужасное видео от одного из сми операторов, но, увы, другого нет).

*
Все друзья попадают в архив.
Пускай еще полежат.
Другу не помешает пыль.
Рот забит ртом. Неотвеченное — непосредственным.

Каждому — свой архивный гроб.

<…>
Тьма объяла бумагу друзей.
Записи неразборчивы, непрочитаны.
Голоса не забыты, но не заполнены.

Архив существует, пока он не разобран, пока сообщения копятся, пока фразы последних фраз запоминаются:
«береги себя, пока ты есть для меня»; «давай до встречи, я напишу про память», «на созвоне, но внутри сообщения»

*
День-паралитик, отсутствующий на моей лице;

Длинной выделки речевые горы;

Растения точек, что скребут мой путь;

— паразитируют, выдавливают глаза,
то есть расстояние
и самую малость.
///

Умер Дэвид Томас из Pere Ubu, группы, больше всех повлиявшей на музыку наших Vitamin Youth.

Музыка Томаса была тёмная, экспрессивная, ритмичная, кривая, избыточная. Это атональный гаражный рок со сложными ритмами, изнуряющими вставками ксилофона, синтезаторных скрипов, сэмплированных саксофонов. И главное: голос Томаса, скрежещущий, как будто глотку придавили доской, и он поет из какой-то узкой расщелины под землёй. Потому песни его про мрачное, доносящееся издалека: Dark, Hell, 30 Seconds Over Tokyo.

Последняя из них — самая ранняя, 1975 года, возникла словно из ниоткуда — тогда еще никакого атонального аритмичного арт-панка не было. Текст про пилота, который летит в 1942 году бомбить Японию. Во время полета реальность искривляется, метастазирует. Он видит всё сплюснутым, зооморфным, время искаженным. Зависание в тридцать секунд между собственной смертью и несением смерти другому.

Текст там примерно такой:

Темные зенитные пауки рвутся в небо.
Достигая скрученных когтей со всех сторон.
Нет места, чтобы убежать.
Нет места, чтобы спрятаться.
Нет пути назад в самоубийственной поездке.
Улицы игрушечного города ползут по моим достопримечательностям.
Прорастающие скопления грибов похожи на сюрреалистический мир.
Кажется, этот сон никогда не закончится.
И кажется, что время никогда не начнется.

Клавишник группы Ален Равенстайн, который стал пилотом авиакомпании после ухода из Pere Ubu в 1980-х, использовал в песне синтезатор для имитации звука двигателей, используемых в самолетах во время Второй мировой войны, а также радиопередачи со статическими помехами в конце. Равенстайн называл Томаса «темным облаком в комнате, удушающим других». Голос Томаса не оставляет никакой надежды, и это прекрасно. В позднем интервью после многочисленных болезней и клинических смертей Томас сказал, что «смерть очень переоценена. Это было похоже на сон. Однажды меня привезла бригада скорой помощи. Моя жена сказала: "Эти ребята работали над тобой как демоны". В другой раз я проснулся в отделении интенсивной терапии со всем этим хламом, прикрепленным ко мне, и оказалось, что я снова умер».
Музыка как умирание и переоценка смерти.

*Прикрепил раннее видео, где Томас с Pere Ubu необоримо убедительны.