Насмешка – это инвестор в больших делах. «Когда я родился, по земле ходили гиганты». Движение вперед, внутри картины – это часть плана. Возможно ли в равной степени объективировать детали телесной активности, и можно ли провести какую-либо аналогию на основе личного наблюдения за этими дискретными проявлениями, что находится за пределами понимания этого языка. Быть хорошо информированным – это вопрос, требующий более неуклюжей чувствительности, то есть не самоанализа.

Карла Харриман. Из книги ИМЕНИЕ, из текста «Действие», перевод Руслана Миронова

У меня есть давний многочастный проект: «Тексты Руслана Комадея». Он состоит из трех частей: «Дневник Руслана Комадея», «Стихи Руслана Комадея», «Мемуары Руслана Комадея».
Написан был только дневник.

Идея проекта была такая: я в разных формах воссоздаю какие-то свои тексты, жизненные сюжеты, но с некоторым сдвигом, как будто оно всё слегка искажено, немного не моё. В дневнике, который был опубликован только на стене в ВК, Руслан Комадей жил и работал в офисе, странно гулял с собакой Милкой, интересовался средневековыми замками дотошно, вел какие-то смутные романтические отношения.

В стихах я имитировал (в начале 20-х годов) свой поэтический стиль начала 10-х годов — такой средне-уральский метареализм третьего извода. Там было около 20 текстов, сохранилось штук 7-10.

В мемуарах должны были быть воспоминания о наших лит. и арт. тусовках с реальными лицам, только с большим безумием отдельных сцен и мощным угаром стыда. Я думал, сначала для всех даже сделать списки, где спрашивал бы у того или иного деятеля, можно ли описывать наши несуществующие драки, а половые связи, а акты унижения, а акты совместного написания, а еще что. И т. д. Последнюю часть, видимо, напишу поздно никогда.

А вот один из «стихов Руслана Комадея»:

***
Я никогда не знал, никем здесь не был
И выбирал возможность ничего.
Кривлялся сумрак в странствии нелепом,
Бряцала ночь. Я думал: «Кто кого?»

Вертелись запахи, меня вплетали
В цвета, в дыханье, в завтрашнюю тьму,
Всё небо раскурочив на детали.
Пойду его обломки подниму:

Посуды света, крапинки обиды…
Не узнаётся место, не узнать,
Как быть собой, не подавая виду,
Как завтра ночь без света начинать?

Нет времени не-здесь, где быть не будет,
Где ничего раскачивает ночь.
Мой сумрак лжёт, что он меня разбудит.
Добей меня, оставь меня… Отсрочь.

Сегодня как будто уже ничего не происходит. Не могу справиться с данностью, что я вот хожу, означаю, у меня есть утренних ритуалов, их много, их всё больше — поедание лапши, поиск утреннего снега, живописные виды солнца, съедобное в Instagram'e, прочее прекарное. Но за всем этим не время ходит, не день, а просто какая-то пустошь; ну такая, напяленная, как я до 15 лет пытался надевать кофточку с петушком себя 5-летнего. Не получалось.

Фриденсрайх Хундертвассер, Неторопливое путешествие под солнцем, 1969.

Различил наконец-то Хундертвассера. У него здесь пространство раздвижено в несколько углублений, можно провалиться и возникнуть в любом из них. Только это трудно, цвета слишком навязкие, чередования резкие. Поэтому лучше отталкиваться пружинным взглядом и идти восвояси.

А вот моя любимейшая сокровенная история из 8 лет для «Мне навсегда 10 лет»:

Чебаркуль под Челябинском, 8 лет

По вечерам мы собираемся в общей гостиной. Там много места, родители сидят с детьми, с нами поехало несколько пап и немного мам. В гостиной стоят большие шкафы. Мы сидим при свете широкой лампы. Один из отцов, я даже не знаю, кто он, говорит, что знает очень страшную историю. Мы с мальчиками садимся поближе. Он говорит, что жила девочка Маша, она как-то увидела телефон мальчика Петьки, чтобы познакомиться, и пришла к нему в гости. Я сразу представил себе квартиру с двумя комнатами — одна из светлая, как та, где мы сидели со всеми, вторая — темная и закрытая. Они долго сидят с Машей, о чем-то мило общаются, но кажется, что она чувствует какой-то странный запах. Петька уверяет ее, что всё нормально и предлагает проветрить. Она собирается домой, он уговаривает ее еще ненадолго остаться. Запах становится сильнее. Тогда она уже не выдерживает и забегает в темную комнату и видит: там какие-то части тел валяются. В ужасе она пытается сбежать, но Петька ее останавливает и, наверное, убивает. Через некоторое время друзья хватаются Маши, другая девочка выясняет, где подруга могла видеть адрес Петьки, и приходит туда, она подозревала, что это опасно и взяла с собой мелок на всякий случай. Она тоже сидела с Петькой и хотела зайти в комнату, он ее не пускал, а когда начал нападать, она быстро нарисовала круг. Петька начал шипеть, она поняла, что он каннибал и вампир. У него был очень длинный ноготь, и он им водил возле круга, и как-то заметил, что в одном месте девочка не очень хорошо обвела и есть щель. Туда он достал длинным пальцем и пробил защиту девочки. Но тут ей кто-то пришел на помощь и Петьку как-то убили. Нам с ребятами очень понравилась история, я никак не мог спать, такая она страшная.

Чебаркуль под Челябинском, 8 лет

Чей-то папа продолжил рассказывать историю про Петьку. Он сам спросил, хотим ли мы продолжения. Оказалось, что Петька выжил и продолжил прятаться между комнатами и нападать на людей, чтобы их съесть. В этот раз у него были более сильные противники и даже милиционер, и они его убили. Когда чей-то папа закончил, мы все устали, история была длинная. Мы спросили его, а откуда он узнал такую историю жуткую, действительно ли всё это было? И он сказал, что всё выдумал! Я сильно поражен. Я никогда не думал, что можно так хорошо придумать историю и выдать ее за настоящую. Мы с ребятами в шоке.

Когда кто-то пишет «я прочитал такие-то столькие-то книги», мне странно. Чтение чтению не равно. Это так же бессмысленно, как сказать, что я прожил вчерашний день и вот сегодняшний тоже прожил. В том смысле, что действия разные, просто названы одинаково. По себе знаю, что можно за 4 часа прочесть 4 книги, и это будет настоящее чтение; можно год читать книгу, и это будет забвение. А можно прочесть еще одну, и не будет ничего. Дело и в скорости, и в ожиданиях, и в том, как восприятие цепляется, и похожи ли ритмы книги на ритмы психики или мысли в данный момент и т. п. Всё оно как-то дробится. Веду к тому, что в последнее время почти не читаю в смысле многообразного восприятия книги. Обычно это какие-то выхватки, чтобы успеть концептуализировать и быстро описать, профессиональный перекос. Но я хотя бы в уме держу постоянно, что бывает иначе. Очень сильно удивлюсь, когда снова что-нибудь прочту. Пусть это будет книга рецептов.

Одно из моих прячущихся увлечений, которым странно делиться — коллекционирование диковатых музыкальных клипов.

Когда-нибудь надеюсь запустить канал с ними, у меня их около тыщи в коллекции.

Начну с самого:
The Avalanches — Frontier Psychiatrist

Текст у него потрясающий, вот фрагмент:

That boy needs therapy
(Purely) psychosomatic
That boy needs therapy
Purely psychosomatic
That boy needs therapy
Lie down on the couch. What does that mean?
You're a nut! You're crazy in the coconut!
What does that mean? That boy needs therapy
I'm gonna kill you, that boy needs therapy
Rannygazoo, let's have a tune
Now when I count three
That-that-that-that-that boy-boy needs therapy
He was- he was white as a sheet
And he also made false teeth

Это пересемплированная история, где фрагменты нарративов о психоанализе и около взяты из разных фильмов. Но чудеснее всего, что фрагментированная психоаналитическая сцена разыграна, собственно, на сцене: актеры, музыканты, утки, обезьяна, рекламщики, терапевты озвучивают речи этих фрагментов как свои. И фрагментация превращается в удивительный, торжественный ансамбль хуеты, который движется к концу какого-то нелепо-бесценного ассамбляжа хороводного.

ТЕЛО ПОЭЗИИ

Этот поэтический перформанс мы сделали в 2019-м году с такой экспликацией:

«Тело поэзии» — многокомпонентный перформанс, совмещающий в себе сеанс позирования и сеанс рисования, чтение стихов и взаимодействие зрителей и художников с поэтами.

Художники и зрители, смотря, рисуя, слушая и воздействуя, будут являться той силой, которая задаст форму как телам поэтов, так и их стихам.

В течение перформанса 4 поэта, создавая телесные конфигурации и звуковые наслоения из одновременно читающихся стихов, произведут сращение телесного, визуального и поэтического.

Моя идея была, чтобы с помощью наслаивания импровизированных текстов друг на друга, при этом ворочаясь друг на друге, образовывать какую-то странную синергию, где не будет разницы между телом и текстом, потом и словом.

Здесь перформанс целиком.

Участники проекта:

Илья Манылов — хореограф, перформер
Артём Быков — перформер
Алексей Шестаков — перформер
Руслан Комадей — перформер, руководитель проекта
Анастасия Прокофьева — автор идеи

Вальтер Беньямин, из Московского дневника.

Вечером Райх и я вели долгий разговор о моей писательской деятельности и пути, которым она пойдет в будущем. Он высказал мнение, что я довожу работу над своими вещами до слишком поздней стадии. В связи с этим же он очень точно сказал, что в большой писательской работе соотношение общего числа предложений к числу ударных, ярких, четко сформулированных составляет 1 к 30, у меня же -
1 к 2. Все это верно. (А в последнем, возможно, кроются остатки того большого влияния, которое оказал на меня в свое время Филипп Келлер.) Однако я противопоставил ему мысль, которая ни разу не вызывала у меня сомнения со времени написания моей давней работы о «Языке вообще и языке человека»: я указал ему на то, что всякая языковая сущность биполярна, так как является одновременно выражением и сообщением. Здесь вновь вспомнилось то, что уже часто затрагивалось нами, когда мы говорили о «разрушении языка» как одной из тенденций современной русской литературы. Ведь ничем не ограниченное расширение функции сообщения ведет к разрушению языка. И, с другой стороны, возведение его выразительной стороны в абсолют заканчивается мистическим молчанием. Актуальной тенденцией в настоящий момент мне представляется тенденция, направленная на расширение сообщения.

пер. Сергея Ромашко

Друзья, мы устраиваем презентацию заключительного выпуска «Носорога» в Москве. 28 февраля в «Пиотровском», что на Малой Никитской, в 19.30 пройдет встреча с редакторами и основателями журнала Катей Морозовой и Игорем Гулиным (присоединится онлайн); они обсудят зверя-носорога и почитают тексты последнего и некоторых предыдущих номеров с московскими авторами и авторками Софьей Сурковой, Русланом Комадеем и Егором Зерновым. Модератор вечера — поэт, издатель Михаил Бордуновский.
Вход свободный, но по предварительной регистрации.

Константин Мамаев, из книги «Деревянный рай» 1995 года (он сильно изменил мое отношение к деланию руками и к процессуальности), в этом году ему 90:

….
Самое главное при работе над вещью – не слишком много знать наперед. Не слишком много брать на себя. Не слишком много даже уметь.
     Полнота видения наперед, предполагающая в каком-то случае сталь и только сталь, кожу и только кожу, в рукоделии неуместна. Серьезность его как раз в том, чтобы по возможности самоустраниться, оставить лишь взаимные отношения цели и формы, формы и материала, материала и метода работы – и так во всех возможных сочетаниях.
…..
Я делаю нож. Разумеется, не «из стали». Нож делается «из железки» – скажем, старого, поломанного ножа, случайно найденного в лесу или выпрошенного у знакомой. У него интересно вытерто лезвие. Вещь сразу имеет свое вещное прошлое (не прошлое моего переживания!), я же сразу оказываюсь медиумом, посредником между двумя ее жизнями.
…
 Форма вещи в широком смысле слова не геометрия, но сообразность конечной цели. Это – облик вещи. Откуда форма берется? В какой мере предрешена? Она «тянется»: она получается постепенно сообразованием облика рукоятки и «железки», рукоятки и кисти руки в обхвате. Ножны же продолжают облик рукоятки. В ходе такой «вытяжки» полусделанная полувещь дает свои «подачи». Надо не проглядеть их. Поэтому надо останавливаться и смотреть, что, собственно, выходит. Так что знание наперед проявляет себя только в таком улавливающем разглядывании. Это знание носит характер не замысла, а, скорее, ожидания.
…..
Форма стимулируется «прыжком». Это значит: в ходе работы надо создать такой переломный момент, когда готовый нож почти не виден. Не всегда в этом возникает надобность, но, может быть, лучшие вещи получаются как раз на этом пути: способ доведения вещи до конца, получения домашнего облика теряется из виду, или же возникает несколько равноценных вариантов. Тогда в конечном счете оказывается порой, что вещь и на самом деле невозможна. Или же получается, что я сделал другую вещь, или начальная вещь оказалась культяпкой, которая впоследствии как деталь уходит на другую вещь, оказываясь как бы ключом при строительстве новой формы (она становится «железкой»).
….
Раз ритуальность вещи, ее способность воздействовать на коммуникацию утеряна, то, чтобы обрести ее заново, нужен прыжок. Нужна театральность. Нужны предваряющее жертвоприношение избыточного труда: выделка и отделка. Нужна увечность и ущербность, инкорпорированный врожденный дефект, заикание: чтобы красота спасла мир, надо, чтобы мы простили ей это. Нужно предваряющее грехопадение.

В рамках параллельной программы к выставке «Введенский» в это воскресенье в 18.00 в галерее пройдет круглый стол с участием молодых художников и поэтов «Мы не верим, что мы есть. Введение в современность».

Введенский — фигура, не теряющая актуальности в современном художественном процессе: его влияние, порой опосредованное, остается определяющим. На дискуссии попробуем посмотреть на среду современных художественных практик, одновременно перенагруженную, диффузную и мифологемную, разомкнутую — как на отражение художественного мира самого Введенского.

Молодые поэты и трансмедиальные художники ответят на вопросы об актуальности наследия и фигуры поэта: что о современности может рассказать нам Введенский? как преломляется в художественном мышлении нынешних творцов его мышление, мотивы, приёмы? Верим ли мы, что мы — есть? 

Участники:
Анастасия Елизарьева
Даня Данильченко
Маша Ежова
Егор Зернов
Руслан Комадей
Артём Богданов
Александр Разин
Модератор:
Степан Самарин, поэт, редактор «Журнала на коленке»

Ждем вас 2 марта в 18.00
по адресу Б. Козихинский, 19/6, с.1

Необходима регистрация.

Я хотел на целый месяц, февраль, исключить наблюдение за каналом — пусть его время отдельно, моё — тоже. Теперь только смотрю, что изменилось, хотя буквы те же — только опубликованные отложками буквы звучат как утраченные. Всем привет.

Написал о Нине Хаген (о еще одна письменная мечта сбылась!). Всегда восхищала разбросанность ее голоса, как будто множество манер и вокальных изысков высыпаются на любимые музыкальные основы и всё расцветает. А вот любимо пересматриваемый пример из раннего: сережки в виде детских сосок, скачки между октавами, оперные распевки вместе с покашливаниями и кудахтанье в конце.

За время дистанцирования от канала исчезло маклюэновское ощущение, что он клочок меня, продолжение публичного тайника памяти и восприятий. Как-то отодвинулся вдаль, стал малодосягаемым, чужим. Но я еще почувствовал не всё — нужно еще больше отдаление от «‎нет было», чтобы он изменился глубже.

С февраля стал часто бегать по району — нужна была какая-то размягчающая практика для очень плотного блока лакомой ненависти внутри и навязчивых мыслей во время исследовательских работ или каких-то кратких статей. Бег, конечно, неплохо всё это размазывает по асфальту, но своё тоже берет.

В довольно странной книге «Мыслящий бег» антрополог-урбанист Эдвард Такер утверждает, что для современного миддл городского жителя бег — не просто полезная и местами приятная рутинизация, он — двигательная власть, которую ты сам в себе возобновляешь, чтобы избавиться от усредненных ритмов города. Если, конечно, ты не бегаешь по загончикам стадионов или нелепо наматываешь круги по аллеям. «Ухватывая эту власть, — пишет Такер, — ты можешь на иных скоростях "прорезать" город, охватывать те его паттерны, которые спят при обычном бытовом хождении». И я как будто это чувствую, «властные» ноги, как звери, ищут новые дороги, там, где их не ждут, выбирают те пути, в которых город признается в собственном бесправии: ему дают путь только там, где он не востребован. И прочее. Только колени побаливают.

Добрался до сложного воспоминания наконец-то:

Челябинск, 7 лет

Мне всё-таки подарили «Короля Льва»! Я очень переживаю перед тем, как впервые запускаю игру. Там такая приятная заставка: значок с замком, потом красноватые буквы у солнышка, потом обезьяна поднимает Симбу над скалой. Первый уровень очень спокойный. Там Симба просто идет по зеленой траве и камням и далеко перепрыгивает. Там есть дикобразы, под них нужно подкатываться, и есть жуки взрывающиеся, они мне не нравятся, стараюсь их подходить. Меня удивляет, что там можно прыгать на зеленые макушки деревьев и не проваливаться вниз! В конце нужно драться с гиеной и у меня не очень получается. Когда получается перейти на следующий уровень, он опасный, хотя и веселый. Там бесит, что легко можно упасть в воду с жирафа, потому скатываешься у него со спины. А еще нужно перепрыгивать через деревянные дощечки, а они всё время тонут. И бесячее место, где нужно кричать на обезьян, чтобы они повернулись в нужную сторону и перекинули тебя на страуса. Когда я бегу, сидя на страусе, то очень переживаю и обычно встаю, немного поднимаю джойстик. Там так трудно два раз подпрыгивать, у меня часто не получается.

Уровень, где Симба бежит от животных, очень тревожный. Там нужно двигаться вправо-влево и подпрыгивать еще. Я понимаю, что Муфаса умер и переживаю, это тяжело. Я часто разбиваюсь на камнях и злюсь. Эта дурацкая заставка, где Симба как пьяный!

Я знаю, если долго не запускать игру, можно увидеть, как кто-то записанно играет: особенно поражает, как симба становится взрослым и дерется с очень большим количеством гиен, и всё такое мрачное — черепа лежат на черепах и остатки мамонтов. Я понимаю, что мне еще далеко до такого.

#мненавсегдадесятьлет