Во второй половине 1950‐х о культуре интимной жизни стали писать в популярной литературе. В 1959 году в статье об абортах в «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства» отмечалось: «Если беременность противопоказана по состоянию здоровья или нежелательна по тем или иным причинам, то, чтобы не прибегать к абортам, следует предупреждать зачатие. Для выбора противозачаточного средства следует обратиться к врачу». В женских консультациях уже в конце 1950‐х медики пытались ввести карточки по учету эффективности противозачаточных средств. Женщинам, пользующимся контрацептивами, настойчиво рекомендовали находиться под наблюдением специалистов.

Даже по разрозненным данным, почерпнутым из специальной медицинской и научно-популярной литературы, можно сделать вывод, что арсенал средств предохранения в 1950–1960‐х годах заметно расширился. Но медики отдавали предпочтение презервативам и диафрагмам, эффективность которых колебалась в диапазоне от 65 до 99%.

Одновременно фармацевтическая промышленность предлагала довольно эффективные, как тогда считали, средства регулирования рождаемости. Результативность новых контрацептивов (грамицидиновой пасты, метаксилогидрохинона, алкацептина и т. д.), по данным медиков, колебалась от 50 до 80%. В Советском Союзе велись и разработки гормональных препаратов против беременности. В медицинской литературе начала 1960‐х годов упоминается «оновлар», аналог первого западного контрацептива ановлара.

Однако контуры советского быта по-прежнему определялись коммунистической идеологией. На ее позициях стояла и официальная медицина. В СССР с предубеждением относились к новым методам предохранения, тем более западным. Вероятно, поэтому советские гинекологи в 1960‐х годах утверждали, что гормональные средства хотя и эффективны, но далеко не безвредны. Академик Борис Петровский, министр здравоохранения СССР в 1965–1980 годах, был уверен в пагубном влиянии на женский организм гормональных контрацептивов. Их применение в сугубо лечебных целях Министерство здравоохранения СССР разрешило в августе 1971‐го.

До начала перестроечных процессов в СССР подбор, а нередко и приобретение эффективных противозачаточных средств оставались проблемой. Из своей первой зарубежной поездки за границу – в Болгарию в 1976 году – я привезла себе оправу для очков, маме – очень модный тогда черный кримплен, отцу – натуральную (из хлопка) сорочку, а мужу – несколько пачек индийских презервативов. Их, очень гордясь своей раскованностью, я купила в первом попавшемся павильончике в аэропорту Софии.


Наталия Лебина
Пассажиры колбасного поезда Этюды к картине быта российского города: 1917—1991

Минимальная оплата труда на швейных фабриках в Лесото — 117 долларов США. И это ниже прожиточного минимума. На фабриках Nien Hsing новым работницам платят 121 доллар США в месяц, а тем, кто работает уже давно, — «целых» 140 долларов. Всего на фабриках Nien Hsing трудится четверть работниц этого сектора Лесото. Но вряд ли на других компаниях женщины получают большую зарплату, не вынуждены терпеть унижения похотливых менеджеров и могут спокойно отстаивать свои трудовые права.

В Лесото быстро развивается текстильная промышленность, которая сейчас составляет 20% ВВП страны. Здесь производится 26 миллионов пар джинсов в год, а в самой индустрии работает около 38 тысяч человек. Большая часть работающих в этой сфере — женщины. Часто они единственные кормилицы своих семей. Согласно официальным данным, примерно 85% экспорта идет в США. Основными заказчиками являются Gap, Reebok, Ralph Lauren, Walmart и Calvin Klein Jeanswear.

В Лесото считается, что работа на швейной фабрике — неплохой вариант для женщины, потому что здесь можно заработать «неплохие» деньги. Несмотря на всевозможные законы, призванные защищать работниц, женщины в этой отрасли все время сталкиваются с дискриминацией, в том числе и несправедливостью по отношению к беременным женщинам, которых увольняют или отправляют в бессрочный отпуск.

Для эксплуататоров Лесото, нищая страна, — настоящий рай. Безработица в стране колеблется от 24 до 28%. Согласно оценкам за 2018 год, почти 55% жителей страны живут за чертой бедности. В таких условиях люди часто готовы терпеть унижения ради куска хлеба для себя и своих детей.

А что насчет положения женщин?

Женщины в Лесото непропорционально чаще умирают от СПИДа. А всего в стране ВИЧ-инфекцией заражены 23,8% населения (это второе место в мире после Свазиленда). 29% женщин Лесото заражены ВИЧ, мужчин — 18%. Самые уязвимые группы женщин в этом плане — вовлеченные в проституцию и, как ни странно, работницы фабрик. В швейной промышленности 47% женщин страдают от ВИЧ-инфекции. С эпидемией ВИЧ-инфекции связан высокий уровень материнской смертности: около 13% таких смертей связаны с ВИЧ или СПИДом. При этом только половина женщин, у которых было больше двух половых партнеров за год, использовала презервативы. Распространению ВИЧ-инфекции служит, в том числе, культура насилия: почти 30% мужчин и женщин считают, что у женщин нет права отказывать в сексе. 80% женщин рассказывали, что пережили насилие, а 40% мужчин признались, что совершали насильственные действия против женщин.

За отчетом Консорциума прав трудящихся последовали заявления самих компаний, делающих заказы в Лесото. В Levi Strauss, например, заявили, что компания «давно создает безопасные, продуктивные рабочие места для сотрудников во всех цепочках поставок», а дальше расписывали свою борьбу за «гендерное равенство» на швейных производствах.

Как и другие крупные игроки отрасли, Levi Strauss уже давно вынесла свои производства на периферию капиталистического мира — в Индию, на Шри-Ланку, в Индонезию, страны Африки. В общем туда, где дешевое сырье и не менее дешевая рабочая сила. Туда, где женщины шьют модную одежду для брендов, но сами выживают, едва балансируя на грани полнейшей нищеты.


Сколько стоят джинсы Levi Strauss?
Катерина Андреева

Границы - это важная часть нашей идентичности. Осознавая и выстраивая границы, мы из объекта становимся активным субъектом. Это важная часть становления и взросления каждой личности. Понятно, что на пути этого процесса возникают много трудностей, который данный процесс могут усложнить, затянуть или вообще прервать.

К сожалению, во многих книгах по психологии, не рассматривается роль гендерной социализации в формировании личностных границ.
Мне, как феминистке, очевидно, что развитие личных границ девочек целенаправленно тормозиться установками: «тыжедевочка», «ты должна быть милой и послушной», «злиться некрасиво, а ты должна быть красивой», «хорошие девочки так не поступают», а также воспитания в стиле послушания и служения другим.

На протяжении всей жизни женщины слышат, что именно они отвечаем за чувства других людей, за их способности и неспособности, все эти напутствия быть мудрее, правильнее и хитрее, ни в коем случае не критиковать мужчин, действовать исподволь. Нам внушается мысль что мы и только мы ответственны за отношения, наше поведение может изменить другого человека. Эта ужасная установка на всемогущественный контроль, приводит миллионы женщин в ловушку созависимых отношений. Не умея распознать, где начинается и кончается наша территория и наша ответственность, мы взваливаем на себя ответственность за других взрослых людей. Многие женщины думают, что если они будут правильно себя вести их муж перестанет пить/найдет работу/станет хорошим отцом/заработает много денег/перестанет унижать, бить и запугивать и пр. Надо ли говорить, что подобное является всего лишь иллюзией и невозможность контролировать других людей приводит в отчаяние, чувство бессилия и беспомощности.

Женщин воспитывают уступчивыми и покорными, что в последствии приводит к трагическим последствиям. Не в силах говорить «нет» женщины соглашаются на неприятные, недопустимые, травмирующие ситуации и отношения. Послушные от колыбели до могилы хорошие девочки жертвуют собой и верят, что эти жертвы будут замечены и благодарность непременно придет.(У. Эрхард)

Самый сильный запрет, который выучивает каждая из нас – это запрет на гнев. «Гнев – это друг, чувство гнева сообщает нам, что существует проблема, которую надо решать. Гнев – это способ для ребенка ощутить, что его переживания отличаются от переживаний других людей. Способность гневаться, чтобы отличать себя от других, — это барьер. Дети, умеющие правильно выражать свой гнев, позже в жизни всегда сумеют определить, что кто-то пытается причинить им боль или управлять ими» (Д.Таунсенд, Г.Кларк). Запрет на гнев, впоследствии приводит к неумению распознавать опасные ситуации, когда кто-то начинает продавливать и разрушать наши границы и нашу личность. Стараясь быть милыми, мы гасим конфликты вместо того, чтобы говорить о своей позиции, жертвуем вместо того, чтобы требовать то, что принадлежит нам по праву, уступаем тогда, когда должны дать отпор.

Запрещая и ограничивая свою агрессивность женщины начинают страдать от мигреней и депрессий. Их часто посещает чувство бессилия, усталости и беспросветности. Именно за такими переживаниями часто скрывается невыраженная агрессивность которая никуда не исчезает, она направляется либо внутрь личности, либо копится, а затем выплескивается в каком-то неожиданном месте.

Страх перед собственным гневом чаще всего приводит к тому, что женщина перестает ориентироваться в своих чувствах. Ее раздражение накапливается, перекрывая все остальные эмоции, и в итоге направляется внутрь себя. Результатом такой внутренней агрессии становятся депрессии, усталость, головная боль, бессонница, отсутствие желаний и т.д.

Подавление гнева, страх выражения собственной агрессии усиливает страх перед проявлением злости у других людей. В итоге женщины начинают боятся любого проявления недовольства со стороны окружающих, всеми силами стараясь не допускать конфликтов, при этом жертвуя своими собственными интересами.

Длительное подавление любого чувства существенно обедняет эмоциональную сферу. В итоге все становится пресным и то, что раньше приносило радость перестает радовать, вдохновлять, постепенно наваливается усталость, апатия. Многие начинают прибегать к лекарствам, алкоголю, наркотикам, чтобы вернуть чувствительность. На этой почве может развиться зависимость (пищевая, наркотическая, зависимость от отношений и пр).

Запрет на агрессию, подавление и страх перед выражением гнева имеет еще одно последствие – женщины перестают ориентироваться в своих потребностях. Они не понимают, чего они на самом деле хотят, часто принимая за свои желания ожидания других или предписания общества о том, какой должна быть женщина (ведь наши «хочу» очень тесно связаны с чувствами, подавляя которые мы становимся невосприимчивыми с собственным нуждам). Все эти шутки «женщины сами не знают чего они хотят» на самом деле горькая правда. Действительно не знают, ведь связь между осознанием потребностей, желанием и готовностью действовать оказывается сильно нарушена. В итоге, многие женщины начинают воплощать идеи и интересы других, принимая их за свои собственные. Такое состояние приводит к тому, то женщины чувствуют внутри гнетущую пустоту, неудовлетворенность, ощущение, что проживают чужую жизнь.

И последние 2 фактора, которые важны для формирования границ – это слово «нет» и отношение к собственности.
1. Слово «нет» - это первый вербальный барьер, который усваивают дети. Слово нет помогает детям отделяться от того, что им не нравится. Оно дает им силу выбирать. Оно защищает их. Это имеет решающее значение для формирования личности ребенка.(Д.Таунсенд, Г.Кларк)

Установка в воспитании девочек быть милой и удобной для других, ограничивает развитие способности говорить «нет». Думаю, всем понятно к каким последствиям в будущем это может привести.

2. Отношение к собственности: «нам дано право распоряжаться своим временем, энергией, талантами, ценностями, чувствами, поведением, деньгами и всем остальным. Не зная, что является «моим», мы не можем иметь чувство ответственности, необходимое для развития и защиты своих ресурсов. Если мы не имеем «своего», то у нас нет «я».(Д.Таунсенд, Г.Кларк)

Исторически женщины мало чем владели. Но даже, если и владели, им отказывали в праве распоряжаться своей собственностью. Мы видим последствия таких установок даже в сейчас, например, вступая в отношения и брак женщины начинают считать свои ресурсы общими (например, заработанные деньги отдают в общий бюджет), отказываются от собственных планов в карьере или науки ради семьи, меняют свою фамилию на чужую, из боязни выглядеть эгоистками без остатка делятся всем что у них есть. В итоге это приводит к тому, что открывая свою границы и делая свою территорию общей женщина теряет свое «я», которые растворяемся в «мы». Вернуть право на собственное время, деньги, пространство и пр. означает вернуть себе свою личность.

Границы наиважнейшая часть функционирования здорового «Я». Формируя заново разрушенные или слабые барьеры, учась защищать то, что для нас важно и что является нашими ресурсами, разделять свою зону ответственности и чужую, принимать и проявлять гнев, говорить «нет» плохому, определять границы допустимого мы постепенно обретаем утраченную силу и идентичность.


wolfs_eyalash

Линн Эттвуд, анализируя письма читательниц в женские журналы «Работница» и «Крестьянка», также обращала внимание на сохранение в хрущевскую эпоху традиционного гендерного разделения домашнего труда. Хотя некоторые женщины, писавшие эти письма, намекали на увеличившееся желание своих мужей участвовать в рутине домашней работы, другие сообщали, что усилия их супругов встречали насмешки соседей и друзей. Как утверждала одна из женщин, видя моего мужа хлопочущим по кухне, некоторые наши соседи-мужчины стали насмехаться над ним, говоря, что он делает «женскую работу», которая, по их словам, недостойна мужчины… Я думаю, что если мужчина иногда готовит еду, это делает ему честь… Мы не смеемся над женщинами, если они делают то, что считается мужской работой… Мы уважаем их за это. Почему же тогда для мужчины позорно помогать своей жене с домашней работой и воспитанием детей?

И даже в этом случае, несмотря на раздражение из‐за сохраняющегося «двойного бремени» у некоторых женщин, писавших подобные письма, их высказывания были направлены на то, чтобы только вовлечь мужчин в помощь по хозяйственным делам, а не на то, чтобы они взяли на себя основную часть женских обязанностей по дому. Такие задачи, как выбрасывать мусор или приносить воду, часто представлялись как уместные для мужчин, в то время как готовка или уборка заслуживали особой похвалы. Дискуссия о роли мужчины в доме не была ограничена лишь страницами женских журналов — в ходе опроса, проведенного «Комсомольской правдой» в декабре 1961 года под заголовком «Кого раскрепощать — мужчин или женщин?», один из респондентов-мужчин возражал: «Мне кажется, что скоро придется говорить о „раскрепощении“ мужчин… Ребенка отводит в детский сад и приводит домой супруг, он же ходит в магазин и занимается с ребенком… По-моему, пора кончить кричать о помощи женщинам». Один из вопросов, поставленных в рамках этого исследования, звучал так: «Что из следующего было бы наиболее важно для устранения признаков подчиненного положения женщины в повседневной жизни?» В качестве одного из возможных вариантов ответа было предложено «участие мужа и детей в ведении домашнего хозяйства», но такое решение не рассматривал никто из респондентов, чьи комментарии в ближайшие дни были опубликованы в газете — задачи участия мужчины в домашнем хозяйстве считались менее значимыми в сравнении с руководящими инициативами.

Учитывая отсутствие ясности и общего мнения по поводу того, какую роль мужчина должен играть в доме, неудивительно обнаружить тот факт, что изображения советского мужа и отца, участвующего в домашних делах, в самом деле были очень редки. В сталинскую эпоху, за исключением одной или двух фотографий, на которых мужчина выполнял простые задачи по дому в духе «сделай сам» (наподобие развешивания картин), он не изображался как активный созидатель домашнего очага — напротив, мужчина в доме оказывался исключительно отцом. После 1953 года мало что изменилось. Единственным жанром, обращавшимся к теме участия мужчины в домашней работе, была карикатура: соответствующие произведения публиковались и в общественно-политических изданиях, и на страницах сатирического журнала «Крокодил». И все же, несмотря на то что в 1950‐х годах это было новой тенденцией, подобные изображения появлялись в печати главным образом в преддверии Международного женского дня (8 марта). В них постоянно присутствовало допущение, что сочетание мужчины и домашней работы — готовый рецепт катастрофы.

Шаблонный сюжет для таких карикатур сложился быстро. В 1958 году в «Советской женщине» была опубликована карикатура-комикс о том, как муж пытается устроить стирку, но ему удается лишь залить квартиру грязной водой. Это была одна из первых работ, где был задействован новый юмор. В другой карикатуре, опубликованной в марте 1965 года, исходная ситуация несколько отличалась: на ней изображена группа мужчин, которые маршируют строем по улице, наряженные в цветастые передники и вооруженные предметами домашней утвари, в то время как женщины наблюдают за этим с трибуны — явная пародия на военные парады, проходившие на Красной площади. Здесь участию мужчин в домашних обязанностях придается определенный героический ореол, как будто им предстоит столкнуться лицом к лицу со смертельно опасным врагом, а не с кучкой пыли и несколькими грязными тарелками. Тем не менее, как и на карикатурах, авторы которых шутили над непригодностью мужчин в подобных мероприятиях, основная мысль здесь сформулирована четко: участие мужчины в домашней работе — это некое отклонение, событие, которое не вписывается в нормальные ритмы семейной жизни.


Клэр И. Макколлум
Судьба Нового человека. Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965

Несмотря на либеральный образ, академические круги во многом консервативны. Форма одежды официальная, иерархия — неписаный закон. Учебная программа меняется медленно, а каноны модифицируются и расширяются только под давлением. Отчасти этот консерватизм — функция профессиональной структуры, которая наделяет полномочиями тех, кто старше, и делает уязвимыми молодых. Аспиранты должны угождать научным руководителям, которые могут противодействовать проведению нетрадиционных или радикальных исследований. Все эти факторы замедляют любые изменения в академическом мире. Однако в конце 1960-х годов университеты вынуждали меняться. Чернокожие студенты объединились, чтобы изучать афроамериканистику; в апреле 1969-го группа активистов провела сидячую забастовку в Корнеллском университете.

Студенты и преподаватели также выступали за расширение представительства женщин, как в преподавательском составе, так и в университетской программе. В 1971-м в отчете преподавателя английского указывалось, что женщины составляют от 10 до 11 % преподавательского состава кафедры современных языков и литературы. В 1968-м на вошедшем в историю как «политически нестабильный» съезде Ассоциации по изучению современного языка (MLA), профессионального объединения аспирантов, преподавателей и филологов (в том числе изучающих английский язык) утвердили резолюцию о создании Комиссии по вопросу о месте женщин в профессии. Принятие резолюции проиллюстрировало тезис о том, что в академических кругах все происходит с некоторым запаздыванием, комиссия появилась только через восемь лет после того, как Кеннеди создал общенациональную комиссию по положению женщин. Год спустя комиссия начала свою работу. В состав комиссии, переименованной в Комиссию по положению женщин, президент MLA Генри Нэш Смит назначил семь женщин, включая Флоренс Хоу, которую иногда называют «Элизабет Кэди Стэнтон феминологии». Выпускница колледжа Смит, Хоу заинтересовалась политикой под влиянием своих студентов в колледже Гоучер, где в начале 1960-х годов занимала должность доцента. В то время не всех доцентов, занимавших преподавательские должности, обязывали защищать докторские диссертации, и она бросила докторантуру, чтобы подстроиться под своего тогдашнего мужа. Хоу участвовала в движении за гражданские права, а затем и в женском движении. Этот опыт радикализировал Хоу, и она «наконец-то освободилась от брака и даже начала писать диссертацию»540.

Хоу полагала, что существует две причины, из-за которых в академических гуманитарных науках так мало женщин: во-первых, учебные программы по литературе последовательно представляли это искусство как мужское призвание, и во-вторых, чем выше мы поднимаемся по академической лестнице, тем меньше встречаем женщин. По подсчетам Хоу, в конце 1960-х годов женщины составляли 80 % студенток колледжа, изучающих английский и современные языки, но только 20 из них поступили в докторантуру. Те, кто все-таки решался строить академическую карьеру, вступали на тернистый путь. Хотя большинство женщин, получивших докторскую степень, планировали писать научные труды (согласно одному исследованию, спустя восемь или девять лет после получения докторской степени 75 % женщин удалось опубликовать хотя бы одну статью, а большинству — три или четыре), однако по-прежнему бытовало мнение, что «остепененные» женщины не намерены вовлекаться в профессиональную деятельность. В результате многим предоставляли преподавательские должности без последующего заключения бессрочного контракта: женщины с докторской степенью гораздо чаще преподавали в двух- и четырехгодичных или муниципальных колледжах, чем в исследовательских университетах. В результате докторантки имели лишь один из девяти или десяти шансов, что их профессором будет женщина 541. Согласно этой статистике, очевидно, что женщины заинтересованы в изучении литературы и языков и, возможно, даже готовы сделать это своей профессией, но им противодействуют, их перенаправляют и в итоге увольняют. У будущего поколения женщин-ученых мало примеров для подражания как в литературе, так и в жизни.

Хоу так и не закончила докторантуру, но продолжала продвигаться по карьерной лестнице — отчасти благодаря своей дальновидности (она преподавала women ’s studies еще до того, как этот предмет вообще появился). Рано попавшая под влияние радикальных идей, она приняла решение способствовать увеличению доли женщин-писательниц, ученых и редакторов в академических кругах. Хоу хотела изменить отношение к аспиранткам и писательницам.


Мэгги Доэрти
Равноправные
История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

(Пунин приводит анекдот о матери художника Петра Кончаловского)

Как-то зимой Виктория Тимофеевна отправилась погулять за околицу. Ночью была, метель и сугробы намела превысокие. Виктория Тимофеевна с трудом пробиралась по рыхлому снегу и уже собиралась поворотить домой, когда заметила, что в одном из наиболее крупных сугробов что-то шевелится. Нечто, по ближайшем рассмотрении, оказалось ребенком, одиноко преодолевавшим пустынность снежного поля. Душа передовой женщины была возмущена равнодушием матери к судьбе своего порождения. Ребенка она решила вытащить из сугроба; отряхнуть от снега, отвести домой, обогреть и, вызвав недостойную родительницу, объяснить ей подробно всю недопустимость безнадзорного воспитания детей. Вытащенный из снега ребенок оказался одним из собственных сыновей Виктории Тимофеевны. История не сохранила нам его имени, но с равным: успехом он мог быть и Петром Петровичем Кончаловским. Как видим, в развитие детей там не вмешивались.

Среди исторических работ стоит выделить монографию Е.Д.Емельяновой «Революция, партия, женщина» (Смоленск, 1971) и книгу П.М.Чиркова «Решение женского вопроса в СССР /1917-1937/» (М., 1978). Эти работы созданы на основе использования широкого круга самых различных источников и, что особенно ценно, авторами изучены многочисленные фонды десятков центральных и местных архивов. Именно поэтому они представляют определенную историографическую ценность. Авторы анализируют и выражают свое отношение к предшествующей литературе, не идеализируют положение советских женщин, стремятся вскрыть трудности и нерешенные проблемы.

Эти исследования способствовали проявлению интереса со стороны молодых ученых в ряде регионов страны к женскому вопросу. Интересным фактическим материалом и ценными цифровыми данными насыщен краткий исторический очерк «Женщины страны Советов» (М., 1977), который показывает проблемы женского равноправия в тесной связи с общими вопросами социалистического строительства, освещает основные этапы пути, пройденного женщинами России.

Заслуживают внимания исследователей и такие коллективные труды, как монографии «Опыт КПСС в решении женского вопроса» под редакцией Н.И.Кондаковой (М., 1981) и «Советские женщины и профсоюзы» (М., 1984), охватывающие огромный исторический период с 1917 до начала 80-х гг. В этих и других трудах третьего периода исследователь может обнаружить много нового, оригинального. Их отличает более высокий уровень научных обобщений, в них шире круг использованных источников, больше внимания уделяется историографии.

Появление ряда социологических работ в 70-е годы вскрывало еще более объективную картину реального положения женщин. Среди них следует отметить книгу З.А.Янковой «Советская женщина: социальный портрет (М., 1978) и социологический очерк З.Янковой и Э.Новиковой «Женщина. Труд. Семья» (М., 1978). Для авторов этих работ характерно теоретическое осмысление предшествующей литературы и тщательное исследование эволюции социального статуса женщин за годы советской власти.

И, наконец, историография четвертого периода (вторая половина 80-х и начало 90-х гг.), пожалуй, наиболее существенно отличается от более ранних публикаций. Демократизация и открытость всех сторон общественной жизни создали благоприятные условия для работы ученых. В 1987 г. В Москве проходил Всемирный конгресс, к которому были выпущены тематические сборники «Проблемы феминизма» и «Женщина и общество». Чуть позже Институт истории Академии наук СССР организовал симпозиум на тему «Великий Октябрь и перестройка», в материалах
которого всесторонне обсуждался вопрос о роли женотделов, созданных в первые годы советской власти и сыгравших огромное значение для поднятия социальной активности женщин.

В начале 90-х гг. в Москве был проведен ряд теоретических и научно-практических конференций, а также международных научных семинаров, круглых столов, участники которых в своих выступлениях пытались осмыслить роль и место женщин в прошлом и в новой исторической обстановке.

Интересны материалы межрегиональной научной конференции, проходившей в г. Иванове: «Женщины России в ХХ столетии: уроки прошлого, реалии и перспективы» (Иваново, 1992), в которых в свете нового видения проблемы представлены взгляды на историю женского движения России ХХ века. Для специалистов важна коллективная монография «Женщина в обществе: реалии, проблемы, прогнозы» под редакцией Н.М.Римашевской (М., 1991), в ней дан анализ различных социально-философских взглядов на женский вопрос. К этому времени относится появление первых гендерных исследований, в которых определились новые подходы к рассмотрению проблемы места и роли женщин в обществе.


Е. Емельянова
Гендер в советской историографии

Остается спорным, где и когда началась история фэндома как социального и культурного феномена. Вероятно, прототипы некоторых фанатских интерпретативных практик можно обнаружить в древнегреческой традиции пересказывания мифов. Свойственное фэндомам почитание знаменитостей также уходит вглубь веков, слава— древний атрибут, присущий институтам королевской, религиозной и светской власти. В эпоху Просвещения широкую известность приобрели ученые и литераторы. Например, большую популярность снискали лорд Байрон, Вальтер Скотт, Руссо. Почитатели Шекспира оставляли «граффити» на стенах его дома в Стратфорде-на-Эйвоне, открытого для посещений в середине XVIII в.

Примечательно, что публика, благоволящая объектам и создателям «высокого» искусства, именовалась «любителями», «ценителями», «последователями» и т.д., в то время как «фанаты» ассоциировались с позднее появившейся «низкой», массовой, культурой. Понятие «фанат» (fan) как сокращение от fanatic распространилось в конце XVII в. в Англии, а самое раннее его упоминание в массмедиа появилось в спортивной колонке “The Washington Post” 10 октября 1896 г. Оно содержало значения религиозного рвения и одержимости (лат. fanaticus— исступленный), переносимые на поклонников бейсбола и других спортивных зрелищ. С развитием кинематографа, телевидения, FM-радио и звукозаписи возникают первые фан-клубы кинозвезд и музыкальных исполнителей.

Начиная с 1930-х гг. фанатами стали называть группы людей, которым нравятся одни и те же медиаразвлечения. Примерно в то же время зарождаются литературные клубы любителей научной фантастики, детективов и приключений (например, произведений о Шерлоке Холмсе). Таким образом, медиафэндом как явление существует уже более столетия, однако его исследования начались гораздо позже.

Неформально началом фан-исследований считается 1992 г. , когда вышли книга «Предприимчивые женщины: телевизионный фэндом и создание популярного мифа» Камиллы Бэкон-Смит, сборник «Обожающая аудитория: фан-культура и популярные медиа» под редакцией Лизы Льюис и, конечно же, «библия для исследователей фанатов» — «Текстовые браконьеры: телевизионные фанаты и культура соучастия» Генри Дженкинса. Одновременно была опубликована статья Констанс Пенли, посвященная практикам женского фэндома медиафраншизы «Звездный путь» (Star Trek). Однако истоки изучения фанатов можно проследить гораздо раньше—начиная с 1970-хгг.— в широком спектре исследований аудитории, суб-культур и гендера.

Возникшее направление отличало фанатов от «обычных» потребителей и вместе с тем пыталось их нормализовать, освободив от негативных стереотипов, распространенных не только в обществе и медиа, но и в академической среде. Динамично прирастая новыми книгами, статьями, конференциями и научными сетями, исследования фанатов стали оформляться институционально: в 2008 г. появился журнал “Transformative Works and Cultures”, в 2012 г.— “The Journal of Fandom Studies”, а также международная ассоциация ученых “The Fan Studies Network”. Сегодня фан-исследования (как и сами фэндомы) перестали быть чем-то экзотичным во многих странах мира, в них вовлечено множество ученых и студентов. По мнению Мелиссы Клик и Сюзанны Скотт, редакторов «Компаньона Рутледж по медиафэндомам» (2018), «за последнее десятилетие мы стали свидетелями мейнстримизации как фан-культуры, так и fanstudies. Это произошло во многом благодаря возможностям технологий Web 2.0, которые сделали фанатские модели медиапотребления видимыми и повсеместными, что стимулировало и бум современной фанатской науки


Евгения Генриевна Ним
Неуловимый фэндом: проблемное поле зарубежных фан-исследований

Микроагрессия – это разновидность имплицитной предвзятости, которая открыто не направлена на причинение вреда, но может содержать скрытое оскорбление или обесценивание. Важно отличать микроагрессию от открытых форм угнетения, таких как расизм, сексизм, классизм, эйблизм, антисемитизм, эйджизм, цель которых заключается в сохранении доминирования одних групп над другими и в поддержании неравенства. Другими словами, эти «-измы» характеризуются отрицательными намерениями и последствиями, в то время как микроагрессия обычно не направлена на причинение вреда, хотя ее влияние может быть не менее разрушительным.

Таким образом, микроагрессия – это менее явная форма дискриминации, хотя ее последствия тоже могут быть серьезными. Она приводит к сомнениям в себе, развитию синдрома самозванца, а также к появлению психологической усталости, поскольку человек пытается выяснить, из-за чего неприятный комментарий так на него повлиял. Микроагрессия (микронападения, микрооскорбления и микрообесценивания) способна отрицательно сказаться на мотивации и профессиональной деятельности или привести к более серьезным последствиям: к проблемам со здоровьем, сокращению продолжительности жизни и усилению неравенства в образовании, трудоустройстве и доступе к медицинской помощи.

Почему у нас возникает имплицитная предвзятость?

Нас окружает слишком много информации, чтобы мы могли целиком ее обработать в конкретный момент времени. Обычно мы сознательно воспринимаем лишь крошечную часть из 11 миллионов битов информации, получаемой каждую секунду. Подобно автоматической реакции на стресс, другие когнитивные «быстрые вызовы» помогают нам выживать в сложной и постоянно меняющейся окружающей среде. Подавляющее большинство мозговых процессов находится за пределами нашего сознания и работает на автопилоте, делая возможными такие функции высокого порядка, как принятие решений и рефлексия. Это позволяет нам выполнять повседневные задачи, не тратя время на эксплицитный анализ каждого фрагмента информации. Столь великолепная способность, дающая нам возможность адаптироваться и развиваться, однако, имеет свой недостаток: все мы склонны к когнитивным ошибкам и предвзятости, поскольку умственные способности человека ограничены. Имплицитная предвзятость – это мгновенное предположение о человеке или группе людей, основанное на признаках, которые мы считаем характерными для этой группы. Она не всегда ведет к отрицательным или опасным убеждениям, но при недостатке прямого общения с группой подобные предположения являются стереотипными и карикатурными и часто отражают предрассудки, приводя к непреднамеренной микроагрессии.


Мег Арролл
Крошечные травмы: как повседневные неприятности провоцируют наши проблемы со здоровьем

Классификацию последствий социальной дискриминации женщин в сфере труда и занятости можно провести по ряду критериев:

1) по времени возникновения: последствия отдаленные и непосредственные.

Среди отдаленных

- ухудшение положения женщин в обществе, снижение их социального статуса;

- феминизация бедности; сегрегация по признаку пола в профессиональных сферах: суицидность в женской среде; "вымывание" женщин из сферы управления и властных институтов; люмпенизация женского населения; медленное развитие женского предпринимательства; усиление женской агрессивности; девиантное поведение женщин; отчуждение их от земли, кредитов, финансов.

Непосредственные последствия:

унижение достоинства женщин; психологические стрессы, фрустрация; неполная занятость; вынужденный возврат в семью; усиление экономической зависимости от мужа; ограничение самореализации; потеря личной безопасности; снижение возраста выхода на пенсию; недоплата труда; расширение "серого" (или "третичного") сектора в экономике; сферы предоставления услуг; насилие в семье; миграция женской рабочей силы.

2) по сферам проявления: дискриминация производственная и бытовая (непроизводственная);

3) по связи с социальными целями: прямые и косвенные; негативные и позитивные последствия. Среди последних отметим создание женских движений, неправительственных организаций по борьбе с дискриминацией и насилием в отношении россиянок; образование клубов (центров) помощи нуждающимся женщинам.


Силласте Г. Г.
Социальная дискриминация женщин как предмет социологического анализа

Бывает, что мужчин ложно обвиняют в изнасиловании, бесполезно отрицать это. Но такие обвинения редкость. Наиболее подробное исследование заявлений о сексуальном насилии, опубликованное в 2005 году Министерством внутренних дел Великобритании, показало, что только 3 % из 2643 заявлений, поданных в течение 15 лет, были «вероятно» или «возможно» ложными[10]. Однако полиция Великобритании, основываясь на личных суждениях сотрудников, отнесла тогда к ложным в два раза больше заявлений – 8 %. В 1996 году ФБР тоже собрало в отделениях полиции США 8 % «необоснованных» или «ложных» жалоб. В обеих странах восьмипроцентный показатель в основном зависел от склонности полицейских верить мифам об изнасиловании. И в Великобритании, и в США они расценивали заявление как ложное, если не было физической борьбы, применения оружия или если у обвинительницы ранее были отношения с обвиняемым. В 2014 году, согласно опубликованным в Индии данным, в Дели 53 % заявлений за 2013 год оказались ложными, от чего индийские борцы за права мужчин пришли в восторг. Только определение «ложного» изнасилования расширили, чтобы включить все не дошедшие до суда случаи, не говоря уже о тех, что не соответствуют юридическим стандартам об изнасиловании в стране, включая насилие в браке, которому подверглись 6 % замужних индийских женщин.

В исследовании Министерства внутренних дел полиция признала ложными 216 жалоб из 2643. В этих случаях заявители назвали 39 подозреваемых. Шестерых арестовали, против двоих выдвинули обвинения, но в обоих случаях их быстро сняли. Таким образом, если учитывать, что Министерство насчитало лишь на треть больше ложных обвинений, чем полиция, то только 0,23 % заявлений об изнасиловании привели к незаконному аресту, и всего лишь 0,07 % заявлений закончились ложными обвинениями. Ни одно из них не привело к неправомерному осуждению.

Я не предлагаю забить на ложные обвинения. Вовсе нет. Невиновный человек, которому не доверяют, у которого искажена реальность, подорвана репутация, после и вероятно, у которого разрушена жизнь из-за манипуляций государственной власти – это нравственный скандал. И, заметьте, это похоже на опыт жертв изнасилования, которые часто сталкиваются с коллективным недоверием, особенно со стороны полиции. Тем не менее, ложные обвинения в изнасиловании как авиакатастрофа – это нештатная ситуация, которая занимает исключительное место в общественном воображении. Откуда тогда у него такой культурный заряд? Недостаточно сказать «потому что жертвы мужчины»: изнасилованных мужчин (в основном другими мужчинами) намного больше, чем ложно обвиненных в изнасиловании. Может быть, дело не столько в том, что жертвы как правило мужчины, сколько в том, что виноватыми в этих ошибках считают женщин?

Только чаще всего мужчин обвиняют другие мужчины. Такие эпизоды встречаются почти повсеместно. Обычно при ошибочных случаях мы представляем, как отвергнутая или жадная женщина врет властям. Но многие неправомерные приговоры, а возможно и большинство, были результатом ложных обвинений со стороны мужчины: полицейского или прокурора, который пытался повесить чужую вину на подозреваемого. В США, где самое большое число заключенных, в период с 1989 по 2020 год 147 мужчин оправдали за сексуальные домогательства на основании ложных обвинений или лжесвидетельства. (За этот же период 755 человек (в пять раз больше) ложно обвинили или ошибочно осудили за убийство.) Меньше половины из них намеренно подставили предполагаемые жертвы. Тем временем бо́льшая половина дел включает «злоупотребление служебным положением»: категорию применяют, когда полиция проводит ложные опознания жертв или свидетелей, предъявляет обвинения подозреваемому несмотря на то, что жертва не опознала в нем нападавшего, уничтожает доказательства или склоняет к ложным признаниям.


Амия Шринивасан
Право на секс. Феминизм в XXI веке

бОльшая часть непосредственных сражений "нового фашизма" ведется против слабых, а не против сильных
-------------------------------------

Аленка Зупанчич наравне с другими великими философами современности пытается дать собственный анализ того, что она называет "новой конфигурацией «конца времен»" ( = что-то закончилось навсегда и мир уже никогда не будет прежним).

Какую проблему она пытается понять в этой "конфигурации"? Интересно, что даже не тот факт, что сегодня фашизм возрождается в новой форме, которая не просто идентична его предыдущим воплощениям. Поэтому Зупанчич, конечно, даёт определения этой "новой форме фашизма" (перечислим их ниже), но главным для неё является вопрос "ГДЕ (выделение моё - И.Ж.) мы находимся» (то есть, что именно 1) произошло с нами и 2) происходит с нами)?

Иначе говоря, даже не вопрос о том, почему мы попали в это "где".
Понятно, что на вопрос "почему попали" у неё тоже есть ответы. Прежде всего тот, что новый фашизм она определяет через понятие «паранойи», предлагая понимать ее в "широком социальном значении и контексте", а не просто как клиническую категорию.

Каковы основные характеристики нового, определяемого паранойей фашизма (оглянемся здесь на свои условия существования в своих собственных обществах) называет А. Зупанчич? Это: 1) проекция, 2) отсутствие проверки реальности, 3) отсутствие у нас власти над правдой, 4) поиск козлов отпущения и 5) склонность к агрессии.

В то же время Зупанчич считает, что было ошибкой предполагать прямую причинно-следственную связь между вышеназванными характеристиками нового фашизма, ибо таким образом мы будем способны всего лишь объяснить растущие социальные формы паранойи, указывая на трудности, кризисы, угрозы и травмы, которым подвержены сегодня люди. Естественно, что реальные, эмпирические условия трудностей и незащищенности играют важную роль в происходящем, но, по мнению Зупанчич, причинно-следственная связь здесь более сложная.

Это очевидно, если принять во внимание тот факт, что нет прямой корреляции между 1) степенью реальных трудностей, которые человек испытывает, и 2) склонностью, например, верить в теории заговора — одну из преобладающих социальных форм современной паранойи. Самыми ярыми сторонниками теорий заговора - мимоходом, но необходимо для нас замечает Зупанчич - "редко бывают самые обездоленные". (!)

Что мы увидим, спрашивает Зупанчич, если посмотрим на то, как именно проблемы "нового фашизма" формулируются правыми популистами — особенно в США? Что они обрамляются через всеобъемлющий троп и риторику «кастрации», понимаемой как "немедленная, почти физическая потеря силы, потенции и наслаждения".

В этом контексте для правых, пишет Зупанчич, понятие «свобода слова» — это не гражданское право на защиту критических голосов, а просто право на пользование: в этом дискурсе «потеря свободы слова» относится к невозможности ( = кастрации) свободно оскорблять других и говорить то, что хочется. А хочется не вежливого и тактичного языка, запретов на символику и риторику, связанные с 1) нацизмом и 2) фашизмом, а "свободы наслаждения" вместо «кастрации».

Если в контексте лакановской клиники паранойя, напоминает Зупанчич, понимается как структура, возведенная вокруг неизбежности (или закрытия) некоторого ключевого означающего, то в "новом фашизме" мы имеем дело с недоступностью означающего, которое производится на социальном уровне — и производится "совершенно намеренно", — даже если те, кто его производит, не до конца понимают механизмы, стоящие за ним. Но они умеют их применять. (!)
В частности, формулирует Зупанчич, если вы продолжаете говорить людям, что их «кастрируют», очевидно, что это не очень вдохновляет их. Послание таково: вы (сделаны) импотентом, и я — популистский лидер (!) — единственный, кому вы можете доверять, что в конечном итоге вернет вам некоторую власть.

Таким способом популистские лидеры отрезают переживания кастрации от символического регистра, представляя их как реальные, что неизменно вызывает у людей не только гнев и возмущение, но в то же время и бессилие.

Боевой клич таков: нас оскопляют (emasculated), и мы не можем этого допустить, — я, ваш вождь, не позволю этого! (Вспомните здесь риторику государственных лидеров ваших стран). (!)
Тут А.Зупанчич приводит пример повседневной политической риторики США. Всех обвиняют в том, что они «воруют» у Америки, «обдирают её», «пользуются ею»; говорят, что в страну вторглись «насильники и преступники», а ЛГБТК+ «преследуют наших детей» и хотят «химически кастрировать их».

Вышеназванные тезисы статьи А. Зупанчич – вовсе не указание на некий скрытый страх или угрозу кастрации. Напротив, риторика вполне ясна: новые авторитарные лидеры сами кричат «Кастрация!» и используют этот троп или «угрозу» для мобилизации людей ( от себя: вновь вспомните здесь о практиках мобилизации на войну в ваших странах) (!)

О том, почему кастрация - это «заразное заболевание», а также других интригующих тезисах статьи Аленки Зупанчич, (типа 1) почему оружием силы ненавистного другого является не власть или насилие, а распространение слабости, но одновременно 2) почему, авторитарные лидеры хорошо себя чувствуют в компании друг друга, то есть в компании других «влиятельных людей») «о, друзья!» прочитайте здесь - Alenka Zupančič. Paranoiac Power. 28. 06.2025


Ирина Жеребкина

Со второй половины 1980-х гг. отношение к пионерии и комсомолу в детском сообществе стало меняться. Всесоюзный социологический опрос 1990 г. подтверждал это. Так, на вопрос «Нравится ли тебе быть пионером?» только 42% школьников-участников опроса ответили положительно. Остальные ответы распределились следующим образом: 30% не нравится быть пионером, 20% не знают, как ответить, а 6 % совсем не ответили. Среди причин того, почему же не нравится быть в пионерской организации, были такие: «Мне в ней скучно, неинтересно - 31%; здесь много слов, но нет настоящих дел, не видно результата - 19%; я не приобретаю ничего полезного для жизни -17%; все решают взрослые, у пионеров нет самостоятельности - 14%; в ней хорошо только активистам - 9%; нет дружбы, товарищества - 8%; не помогает мне развивать способности, заниматься любимым делом - 8%». При этом социологи отмечали тенденцию: вера в коммунизм у подрастающего поколения школьников убывала по мере взросления: «Если среди 10-летних в построение коммунизма верят 39%, то в 15 лет таких ребят только 13%».

Идеал и приоритетность пионерии, будущего статуса комсомольца постепенно уходили на второй план в системе значимости для школьников и школьниц конца 1980-х гг. В редакцию газеты «Пионерская правда» приходили тревожные письма школьников: «В нашей дружине пионерская работа ведется на среднем уровне. Некоторые пионерские отряды существуют только на бумаге, для галочки».

Ученица 8 «А» класса г. Шадринска писала:

«Решила я вступить в комсомол. Собрали нас всех, кто хочет, и начали проводить занятия. И вот на третьем "уроке" нам объявляют, что если кто-то не сдаст 30 кг макулатуры в определенный день, то его в комсомол не примут. Ведь из-за этих кг и достоинств, у ребят пропадает охота ко всему. Я хочу знать, в каком таком документе написано, что вступающий в комсомол должен сдать 30 кг макулатуры? Это меня интересует и еще многих моих друзей и одноклассников»

«Прошу редакцию "Пионерской правды" помочь мне разобраться в моих еще не созревших мыслях. Мама у нас работает дояркой в колхозе. Мы очень часто со своими сестренками ходим помогать маме на ферму доить коров, так как она одна нас воспитывает 5 человек, а отец больной. Мама у нас прямой, честный человек и не любит лжи, она нас учит всегда говорить только правду. Из-за этого зоотехник Н.И. так вульгарно ругала матом при моих одноклассницах, что мне было настолько стыдно, что я проплакал всю дойку и долго не мог успокоиться. А на второй день тов. Н.И. избила мою маму, и ее освободили от работы. В октябре нас будут принимать в комсомол. Как же после этого верить руководителям, а ведь она коммунист, председатель народного контроля, председатель общества трезвости. Учителя нам дают напутствие оставаться работать в колхозе, но как ведут себя наши руководители, хочется только бежать из села»,

- писал ученик 7-го класса Смольковской 8-летней школы Лямбирского района Мордовской АССР

Повседневность взрослых, изменяясь, влияла на повседневный мир детей 1990-х гг. Традиционные ценности советской культуры, которые школа продолжала транслировать в 1980-е гг., со второй половины 1980-х гг. начали расходиться с жизненными реалиями. Так, в личных дневниках школьниц 1990-х гг. (первый дневник принадлежит ученице 7-го класса школы № 1 города Анапы Ирине В., велся ею с 18 августа 1997 г. по 2 марта 1999 г., второй дневник - ученице 10-го класса школы-лицея № 90 города Краснодара Елене Б., велся ею с 22 июня 1998 г. по 21 августа 1999 г.) отражались уже иные практики чтения, увлечений. Авторы обоих дневников демонстрируют интерес к новому периодическому изданию того времени «COOL», «COOL girl»:

«Мама покупает каждый месяц "COOL". Мне он очень нравится. Там еще есть (в каждом номере) статьи: «Школа любви». Там такое! И про секс и про все такое. Короче "COOL" - это круто!»

«В мое отсутствие мама покупала мне журналы «COOL» и «COOL girl». В «COOL girl» я читала рубрику «Девочка глазами мальчишек». Я узнала, что девочка должна быть: недоступной, неболтливой, одеваться только в то, что ей идет, не говорить о бывших парнях. Характер должен быть спокойным (а я ведь точно такая)».

Новые периодические издания, которые завладели подростковой аудиторией становились для школьниц значимыми трансляторами не только знаний в разных областях, но и своеобразных образов того, какими должны быть современные мальчики и девочки.


Ляшок Александра Сергеевна
"Дети перестройки": жизненные миры школьников 1980-х – 1990-х годов

В 1717 г., едва оправившись от переживаний, супруги Монтегю поехали в Турцию (Эдварда назначили послом при оттоманском дворе в Константинополе). Вскоре после прибытия Мэри познакомилась с традиционной медицинской практикой, которая, к ее немалому изумлению, бросала нешуточный вызов страшному вирусу: это была прививка. По ее наблюдениям, местные семьи каждый сентябрь проводили «оспенные вечера», на каждом из которых лечили огромное количество детей – до шестнадцати за один раз. Она с воодушевлением писала леди Саре Чизуэлл, своей подруге детства: по турецкой методе старухи при помощи иглы переносили каплю гноя из пустул больного оспой в вены ребенка в нескольких местах, а потом закрывали ранки кусочками ореховой скорлупы. Ребенок заболевал оспой в слабой форме, после чего обретал иммунитет к ней до конца жизни.

«Оспа, столь смертоносная и столь распространенная среди нас, здесь совершенно безвредна – благодаря изобретению прививания, как они это именуют, – сообщала она. – Каждый год этой операции подвергаются тысячи… и нет никаких примеров, чтобы кто-нибудь от нее умер. …Я в достаточной мере патриотка, чтобы по мере сил своих постараться ввести сие полезное изобретение в моду у нас в Англии»

<...>

Английская медицинская элита не снизошла и до того, чтобы обратить внимание на ту народную методику, которая буквально у нее под носом применялась для борьбы с оспой. В некоторых областях Шотландии и Уэльса с давних пор существовал деревенский обычай «покупки оспы»: селяне платили несколько пенсов за оспенные струпья, чтобы подержать их в руках или втереть детям в кожу. Возможно, идея состояла в том, что такой перенос болезни от одного человека к другому излечивает тех, кого затронул недуг.

В конечном счете ни доклады ученых, ни существующая практика не привели к запуску массовой прививочной кампании в Британии. Вместо этого катализатором стал пример решительной и хорошо информированной женщины, страстно убежденной в правоте своего дела и готовой ради него поставить на карту жизнь собственных детей. О прививке, которую сделали маленькой Мэри Монтегю, не писали в газетах, но благодаря светским связям и общественному положению ее матери весть об этом событии, конечно, быстро разлетелась по влиятельным лондонским кругам. Доктор Джеймс Кийт, один из врачей, наблюдавших за выздоровлением ребенка, тут же распорядился, чтобы процедуре подвергли его собственного шестилетнего сына Питера – во время эпидемии 1717 г. оспа унесла жизни двух старших братьев мальчика. Устроив так, чтобы ее дочь привили в Англии в присутствии почтенных свидетелей-медиков, леди Монтегю тем самым способствовала формированию серьезного отношения к «экзотическим» восточным обычаям, которые прежде считались просто научным курьезом. Ее личный поступок как матери приобрел общественное значение.

Для британских столичных элит прививки стали новой модой – именно на это и надеялась Мэри. Возя дочь по лондонским гостиным как живое доказательство успешного выздоровления и уверенности в сформировавшемся иммунитете (как мы сегодня выразились бы, она продвигала свою идею. Эпидемия оспы продолжала бушевать, что придавало дополнительную убедительность кампании, которую бесстрашная женщина проводила в одиночку.


Люси Уорд
Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Почему точные науки лучше даются мальчикам?
Согласно новому французскому исследованию, проблема не в биологических и даже не в социальных различиях, а в методах обучения.

Французские ученые провели исследование математических способностей всех учеников первого и второго классов в стране и обнаружили, что разница между девочками и мальчиками появляется только после начала обучения и усиливается со временем. При этом ни возраст детей, ни их социальное положение, ни статус школы влияния на эту разницу не оказывают.

В 2018 г. французское Министерство образования внедрило специальную программу EvalAide. Это методика регулярного тестирования и анализа литературной и математической грамотности учеников. Преимущество системы в том, что она не привязана к обычным академическим оценкам и выявляет принципиальное понимание учениками языка и математики.

Благодаря полученным данным, ученые установили, что система образования формирует у детей гендерный разрыв в математической грамотности.
В самом начале первого класса разницы между мальчиками и девочками по математическим способностям нет, а вот по языковым — есть (в сторону девочек). Но эта разница быстро устраняется в течение первого класса. И возникает другая — уже на пятый месяц обучения девочки начинают немного отставать от мальчиков по математике. Ко второму классу эта разница достигает 20 %.

Удивительно, но другие результаты были в 2020 г. во время пандемии: у детей, которые 3 месяца были на карантине, гендерный разрыв по математике был значительно меньше.