pavle

​​В Ла-Ла-ленде стреляют, а в Вавилоне – постреливают.

На старте карьеры у Шазелла ответ на вопрос «что такое настоящее Творчество?» был весьма простым: «настоящесть» Творчества определялась прямо пропорционально тому, сколько ты готов сложить на алтарь всего этого безобразия. В идеале – ты должен отдать всё.

Шазелл пестовал в своих героях запредельное стремление к Качеству, – каждый из них в определенный момент не просто должен, а именно обязан преодолевать инерцию масс, мещанских радостей, любви и т.д., чтобы достигнуть пресловутого Качества.

Хочешь стать хорошим музыкантом? – долби по барабанам, пока мозоли на руках не лопнут.

Хочешь стать актрисой? – проходи все дантовские ужасы на бессмысленных кастингах, терпи и смотри сквозь плотный туман на хлипкий силуэт собственного большого будущего, надеясь, что тебе не показалось.

Хочешь полететь на Луну? Стань человеком, достойным полететь на Луну.

В определенном смысле, внутри фильмов Шазелла мы из раза в раз наблюдали фестиваль беспощадной евгеники, отсекавшей тех, кто готов отдать очень много за возможность прикоснуться к Качеству, от тех, кто к такого рода усилиям готов не был. В этом смысле показательна сцена в Ла-Ла-Ленде, когда герой приготовил индейку, планировал провести спокойный, так сказать, мещанский вечер с любимой, а жизнь внесла серьезные коррективы, – оказалось, что так нельзя. Не в мире режиссера Шазелла. Дэмьен не терпел такого отношения к мечтам и амбициям. И занимался тем, что годами делал разрушение, ради приличия размениваясь на всякие легкие сентиментальности: делил ленту на времена года, позволял героям немного поговорить о жизни, но в финале – всегда пришибал. Просто по-разному.

Шазелл снимал фильмы про сверхлюдей, которые не то что были должны, скорее обречены двигаться по непротоптанным завиральным маршрутам беспредельной пассионарности. При этом без какой бы то ни было ярко выраженной «обратной», черной стороны такого маршрута – герои как бы печалились, расставались, грустно глядели друг на друга и проговаривали нежные и важные слова, но цель, масштаб неизменно оправдывал всякие страдания, вознося героев на недосягаемые высоты кайфа, где мирского не остается, а только лишь сладкая нега наслаждения от достигнутого. Творчество становилось эликсиром вечной молодости и беспредельного удовольствия.

В этом было, если не что-то юношеское, то что-то несколько темное, – нежелание принимать в себе и остальных возможность для приземленного и простого существования, как бы примордиально требуя жертв, страданий на пути к вершине Эльдорадо. Да и сам по себе путь в это самое Эльдорадо является, как бы сказать, неизбежным. Если герой отказывается идти в гору, то он утилизировался при первой же возможности. При этом Шазелл никогда особо не рассказывал, что на той вершине находится и стоит ли оно того. Важен был сам путь – страдать, печалиться, но выполнять свой пассионарный долг перед Качеством.

Учитывая талант и возраст Дэмьена, было только вопросом времени, когда режиссер озадачится вопросом "а что там, на вершине?". Нужно быть совсем подлецом, безостановочно толкая героев куда-то за край, так никогда и не рассказав, что там ждет.

Потому что правда жизни такова, что холодному острому лезвию, неаккуратно лежащему в потной ручонке солевого наркомана на перегрузах, в общем-то, плевать, кого резать – творца или бездаря, мещанина или буржуа. Плоть режется одинаково легко. Плевать и мокрому полу в ванной, который может внезапно оказаться чуть более мокрым, чем нужно, и бросить грузное тело большого художника аккурат затылком на не то что бы очень острый, но достаточно резкий угол стыка стен в новостройках. Комичная противоречивость жизни кроется в разоружающем осознании собственного бессилия перед энтропией жизненных обстоятельств, в рамках которых Творчество, мещанство, омассовление или, наоборот, стремление к единению – просто еще один путь в неаккуратно оформленный прямоугольник на поросшее сорняками пространство, именуемое «кладбищем».

www.tgoop.com/pavleblog/709

2.2K viewsMay 7 at 18:22

​​В Ла-Ла-ленде стреляют, а в Вавилоне – постреливают.

На старте карьеры у Шазелла ответ на вопрос «что такое настоящее Творчество?» был весьма простым: «настоящесть» Творчества определялась прямо пропорционально тому, сколько ты готов сложить на алтарь всего этого безобразия. В идеале – ты должен отдать всё.

Шазелл пестовал в своих героях запредельное стремление к Качеству, – каждый из них в определенный момент не просто должен, а именно обязан преодолевать инерцию масс, мещанских радостей, любви и т.д., чтобы достигнуть пресловутого Качества.

Хочешь стать хорошим музыкантом? – долби по барабанам, пока мозоли на руках не лопнут.

Хочешь стать актрисой? – проходи все дантовские ужасы на бессмысленных кастингах, терпи и смотри сквозь плотный туман на хлипкий силуэт собственного большого будущего, надеясь, что тебе не показалось.

Хочешь полететь на Луну? Стань человеком, достойным полететь на Луну.

В определенном смысле, внутри фильмов Шазелла мы из раза в раз наблюдали фестиваль беспощадной евгеники, отсекавшей тех, кто готов отдать очень много за возможность прикоснуться к Качеству, от тех, кто к такого рода усилиям готов не был. В этом смысле показательна сцена в Ла-Ла-Ленде, когда герой приготовил индейку, планировал провести спокойный, так сказать, мещанский вечер с любимой, а жизнь внесла серьезные коррективы, – оказалось, что так нельзя. Не в мире режиссера Шазелла. Дэмьен не терпел такого отношения к мечтам и амбициям. И занимался тем, что годами делал разрушение, ради приличия размениваясь на всякие легкие сентиментальности: делил ленту на времена года, позволял героям немного поговорить о жизни, но в финале – всегда пришибал. Просто по-разному.

Шазелл снимал фильмы про сверхлюдей, которые не то что были должны, скорее обречены двигаться по непротоптанным завиральным маршрутам беспредельной пассионарности. При этом без какой бы то ни было ярко выраженной «обратной», черной стороны такого маршрута – герои как бы печалились, расставались, грустно глядели друг на друга и проговаривали нежные и важные слова, но цель, масштаб неизменно оправдывал всякие страдания, вознося героев на недосягаемые высоты кайфа, где мирского не остается, а только лишь сладкая нега наслаждения от достигнутого. Творчество становилось эликсиром вечной молодости и беспредельного удовольствия.

В этом было, если не что-то юношеское, то что-то несколько темное, – нежелание принимать в себе и остальных возможность для приземленного и простого существования, как бы примордиально требуя жертв, страданий на пути к вершине Эльдорадо. Да и сам по себе путь в это самое Эльдорадо является, как бы сказать, неизбежным. Если герой отказывается идти в гору, то он утилизировался при первой же возможности. При этом Шазелл никогда особо не рассказывал, что на той вершине находится и стоит ли оно того. Важен был сам путь – страдать, печалиться, но выполнять свой пассионарный долг перед Качеством.

Учитывая талант и возраст Дэмьена, было только вопросом времени, когда режиссер озадачится вопросом "а что там, на вершине?". Нужно быть совсем подлецом, безостановочно толкая героев куда-то за край, так никогда и не рассказав, что там ждет.

Потому что правда жизни такова, что холодному острому лезвию, неаккуратно лежащему в потной ручонке солевого наркомана на перегрузах, в общем-то, плевать, кого резать – творца или бездаря, мещанина или буржуа. Плоть режется одинаково легко. Плевать и мокрому полу в ванной, который может внезапно оказаться чуть более мокрым, чем нужно, и бросить грузное тело большого художника аккурат затылком на не то что бы очень острый, но достаточно резкий угол стыка стен в новостройках. Комичная противоречивость жизни кроется в разоружающем осознании собственного бессилия перед энтропией жизненных обстоятельств, в рамках которых Творчество, мещанство, омассовление или, наоборот, стремление к единению – просто еще один путь в неаккуратно оформленный прямоугольник на поросшее сорняками пространство, именуемое «кладбищем».

BY pavle