В 2022 году появился русский перевод «Венской логики» Канта. Эта книга — результат работы целого коллектива авторов: перевод А.М. Харитоновой, Л.Э. Крыштоп; введение А.Н. Круглова, А.М. Харитоновой, Л.Э. Крыштоп, А.С. Бобровой; общая редакция А.Н. Круглова. При этом предисловие занимает 190 страниц и может рассматриваться как отдельная монография. Это издание отличается на редкость высоким качеством для нашей философской литературы. Я не буду пытаться самостоятельно что-то сказать о «Венской логике»: весь нижеследующий текст, выделенный курсивом, — это цитаты из введения к ней.

Книга Майера с пометками Канта сохранилась в библиотеке университета Тарту. Она оцифрована и доступна по ссылке (предупреждаю, это очень тяжелый pdf файл).

Какое понимание логики мы находим в венской рукописи? А.Н. Круглов отвечает на этот вопрос, сравнивая логику у Канта с другими частями философии и родственными понятиями.

Логика / метафизика / мораль. Кант противопоставляет логику как «науку об объективных правилах правильного применения разума» метафизике как «науке об объективных правилах правильного применения чистого разума». Психология же, под которой в те времена имелась в виду не самостоятельная научная дисциплина, как ныне, а часть метафизики, истолковывалась как «наука о субъективных правилах нашего познания и других силах нашей души». Отличие между эмпирической психологией и выросшей из нее у Канта антропологией от логики состоит в том, что первые исследуют, каким образом рассудок мыслит и как происходит этот процесс, в силу чего их положения носят случайный характер, в то время как логика занята тем, как должен мыслить рассудок, а это уже носит необходимый и априорный характер.

Логика / эстетика / мораль. В иной комбинации соотношение логики и других философских наук выглядит следующим образом. Логика является «наукой о всеобщих правилах рассудка», в то время как эстетика — чувственности, а мораль — чистой воли.

Критика / доктрина. Для понимания логики как науки важную роль у Канта играет противопоставление критики и доктрины. Если критика является «наукой о правилах обыденного рассудка», то доктрина — «наукой о применении рассудка в науках». В соответствии с этим «логика здравого смысла: критика, ученого: доктрина». Критика есть искусство оценивания в соответствии с субъективными или объективными принципами. Но только доктрина, или наука о правилах ученого применения разума, является логикой в собственном смысле слова. Отличительной чертой доктрины, или учения, оказывается, по Канту, то, что она может a priori познавать и демонстрировать правила. В этом случае правила должны предшествовать оценке.

Искусство / наука. Исходя в базовом смысле из понимания логики как науки, кант тем не менее в другом отношении готов признать ее искусством. Латинская пометка Канта в его учебнике Майера гласит: «Logica est ars cogitandi generalis» [логика — общее искусство мыслить]. Эта формулировка в духе логики Пор-Рояля [А. Арно, П. Николь «Логика, или искусство мыслить» (1662)] свидетельствует в пользу логики как искусства. Однако все тот же Кант записывает: «Критическое искусство или наука; последняя есть доктрина, не искусство». А позже он еще допишет: «Ars critica [критическое искусство], не cogitandi [мышления]. Доктрина разрешает scientiam» [науку]; «Canon [канон] доктрины противоположен exemplar [образцу] (правилу Поликтета в искусстве)».

«Венская логика» — кантовский текст, свозь который красной нитью проходит ключевая для кантовской философии мысль, известная и по докритическим произведениям мыслителя, и по «Критике чистого разума»: «Учиться философии и учиться философствовать не есть одно и то же». Сами кантовские лекции по логике как раз являются ярким примером не философской индоктринации, а учения философствовать, которое парадоксальным образом, но очень точно схватил студент еще «галантного магистра» [то есть Канта] Тоганн Готфрид Гердер (1744–1803): Кант «ободрял и приятно принуждал к самостоятельному мышлению; деспотизм был его душе чужд».

Рейнгольд Бернгард Яхман, учившийся у Канта, подчеркивал: «Из его лекций философского цикла легче всего воспринималась логика, однако Кант никогда не задавался целью обучить слушателей логике, а стремился научить их мыслить».

До трехсотлетия Канта остается три дня. Если вы вдруг загорелись желанием узнать побольше о Канте перед его днем рождения, рекомендую вам его биографию авторства Арсения Владимировича Гулыги. Книга, хотя и старая, но не теряет своей актуальности; полный текст легко ищется в интернете. А вот если Вы хотите биографию Канта с погружением на полную глубину, тот ту вам нужен Манфред Кюн. Здесь нет и следа литературности и легкости слога, присущих работе Гулыги, 600 страниц чистого Канта.

Доказательство существования внешнего мира: опроверг ли Кант Беркли?

Во втором издании «Критики чистого разума» Кант добавляет раздел под заголовком «Опровержение идеализма». Что же Кант собирается в нем опровергать?

Идеализм (я имею в виду материальный идеализм) — это теория, провозглашающая бытие предметов в пространстве вне нас или только сомнительным и недоказуемым, или ложным и невозможным. Первый есть проблематический идеализм Декарта, который объявляет несомненно достоверным лишь одно эмпирическое утверждение (assertio), а именно: я есмь. Второй есть догматический идеализм Беркли, утверждающего, что пространство вместе со всеми вещами, которым оно присуще как неотъемлемое условие, само по себе невозможно, и потому объявляющего вещи в пространстве лишь плодом воображения. Догматический идеализм неизбежен, если рассматривать пространство как свойство, присущее вещам самим по себе; в таком случае оно вместе со всем, чему оно служит условием, есть нелепость.

То есть Кант предлагает свое опровержение теорий, которые считают существование внешнего мира либо сомнительным, либо невозможным. Козлом отпущения во втором случае становится Беркли. По теме «Кант и Беркли» написаны горы литературы (из русскоязычных статей я рекомендую работу М.Ю. Васильевой «Кант и Беркли: сходство или различие?»), и я лишь присоединюсь к хору защитников Беркли в этой заочной полемике.

По-видимому, восприятие Беркли Кантом в «Пролегоменах» и втором издании «Критики чистого разума» было определено так называемой «Геттингенской рецензией» Хр. Гарве и И.Г.Г. Федера. В этой рецензии Канту приписывалось такое мнение: «На этих понятиях об ощущениях как простых модификациях нас самих (на чем также Беркли, главным образом, строит свой идеализм)... покоится одно из оснований кантовской системы». От такой трактовки своей философии Кант попытался откреститься, однако принял её как правильную интерпретацию Беркли. А это неверно.

На заре своей философской карьеры Беркли действительно придерживался взглядов, которые ему приписывают Гарве и Федер. В своих ранних записных книжках Беркли писал:

Ничего, строго говоря, кроме личностей, т.е. сознательных вещей, не существует, все остальные вещи суть не столько существующие, сколько способы существования личностей.

Эта запись относится к 1707 году. Но очень скоро Беркли изменил свою точку зрения и стал считать, что явления (идеи в берклианской терминологии) — это не состояния субъекта, а отличный от субъекта род сущего. Да, они не самостоятельны в том плане, что они зависят в своем существовании от субъекта, и в этом смысле можно сказать, что они существуют в субъекте. Однако неверно интерпретировать Беркли так, будто для него все вещи являются состояниями внутреннего чувства или, тем более, продуктами воображения.

Здесь можно вообще перейти в контратаку. На чем основано принимаемое Кантом разделение чувства на внутреннее и внешнее? В «Трансцендентальной эстетике» оно им просто постулируется. У Беркли есть очень толковое объяснение того, почему какие-то предметы становятся для нас внешними. Когда мы появляемся на свет, нас захлестывает поток всевозможных восприятий. Постепенно между разными восприятиями устанавливаются ассоциативные связи, некоторые из них касаются расстояния. Идея расстояния — это представление о достижимости какого-то объекта для осязания при совершении определенных действий. Представьте, что вы ночью идете на кухню. Вы знаете, что, если вы сделаете два шага, то дотронетесь до двери. Это и означает, что она находится на расстоянии двух шагов от вас. Зрительное восприятие позволяет вам гораздо надежнее судить о расстоянии: на опыте вы узнали, что трехэтажный дом, находящийся на расстоянии 100 метров от вас, выглядит вот так. Это означает, что, когда вы в опыте сталкиваетесь со зрительным восприятием такого типа, вы понимаете, что, если вы пройдете 100 метров, вы сможете дотронуться до этого дома. Именно благодаря таким ассоциативным связям у нас появляется представление о внешности объектов (кстати, термин outness — внешность — это неологизм Беркли). А пространство — это множество подобных отношений достижимости между субъектами и объектами. И оно в некоторых аспектах мало отличается от собственного кантовского понимания.

Тем не менее, Беркли может оставаться подходящей целью для критики Канта, если посмотреть на то, что именно он доказывает в своем опровержении идеализма.

Теорема.
Простое, но эмпирически определенное сознание моего собственного бытия служит доказательством бытия предметов в пространстве вне меня.
Доказательство.
Я сознаю свое бытие как определенное во времени. Всякое определение времени имеет своей предпосылкой что-то постоянное в восприятии. Но это постоянное не есть нечто имеющееся во мне, так как мое бытие во времени может быть определено прежде всего именно этим постоянным. Следовательно, восприятие этого постоянного возможно только при помощи вещи вне меня, а не посредством одного лишь представления о вещи вне меня. Значит, определение моего бытия во времени возможно только благодаря существованию действительных вещей, которые я воспринимаю вне меня. А сознание во времени необходимо связано с сознанием возможности этого временного определения. Значит, оно необходимо связано также и с существованием вещей вне меня как условием временного определения; иными словами, сознание моего собственного бытия есть вместе с тем непосредственное сознание бытия других вещей вне меня.

Кант видел, что его «доказательство» этой «теоремы» звучит не во всех отношениях убедительно, поэтому снабдил его тремя примечаниями и ещё добавил пояснения в предисловии ко второму изданию «Критики». В этом пояснении появляется знаменитый «скандал для философии», который Кант пытается закончить:

Навсегда остается скандалом для философии и всеобщего человеческого разума, если будет считаться необходимым принимать лишь на веру бытие вещей вне нас (а ведь от них мы получаем весь материал для познаний даже для нашего внутреннего чувства) и если будет предполагаться невозможным представить какое бы то ни было удовлетворительное доказательство этого.

Скандалист Беркли должен быть повергнут силой Кантовских доказательств. И в данном случае Беркли, действительно, — подходящая мишень для критики, потому что он не считает, что в восприятии обязательно должно быть что-то постоянное. Однако и здесь Беркли может попробовать вывернуться. Давайте посмотрим одну из посылок доказательства Канта: «Всякое определение времени имеет своей предпосылкой что-то постоянное в восприятии». Это постоянное есть субстанция. Однако по Канту выходит, что эта самая субстанция, постоянство которой предполагается в опыте, не является чем-то ощущаемым: она не красная, не зелёная, не горячая, не холодная. Она лежит в основе этих свойств. То есть, точку зрения Канта можно представить так: всякое определение времени предполагает постоянство субстанции, лежащей в основе нашего опыта. Но почему в случае с Беркли такой субстанцией не может быть Бог? Ведь это именно постоянная субстанция, стоящая за нашим опытом.

«Опровержение идеализма» — это не отдельно стоящий аргумент, а вывод из всего трансцендентального идеализма Канта. Так что, если Кант прав, то ни Декарт, ни Беркли, конечно же, неправы. Но выбор Беркли в качестве отрицателя внешнего мира, всё-таки, неудачный. Получается, что внешний мир в том смысле, который этому понятию придаёт Кант, существует и по Беркли: есть внешние объекты, в основе которых лежит постоянная субстанция. Различия в понимании внешности и субстанции между Беркли и Кантом, конечно, огромны, но на уровне общей схемы их концепции внешнего мира вполне сходятся.

Сообщают о смерти Дэниела Деннета. Это, конечно, конец целой эпохи.

Сегодня день трёхсотлетия Канта. В Калининграде начинается кантовский конгресс.

Пленарное заседание с участием вице-премьера, замминистра, губернатора, ректоров и директоров я, если позволите, освещать не буду. Лучше посмотрите биографический комикс про Канта.

«Жизнь и суждения философа Иммануила Канта»: комикс Ольги Дмитриевой

Калининградская художница Ольга Дмитриева завершила графический роман о философе Иммануиле Канте. Выход комикса (хотя, конечно, это слово выглядит в нашем случае слишком легкомысленно — настолько объемной получилась работа и настолько гигантская подготовка ей предшествовала) приурочен к 300-летию со дня рождения ученого. «Новый Калининград» представляет выдержки из романа — и дает слово его автору. 12+

Смотрите и читайте по ссылке

Доклад В.В. Васильева «Нерешенные загадки кантовской философии», основные моменты.

Главные интерпретационные проблемы касаются самого сердца кантовской философии. И, несмотря на такое их значение, в современной кантоведческой литературе эти темы практически не обсуждаются. Вот эти проблемы:
1. Каков метод «Критики чистого разума»? В «Пролегоменах» (1783) Кант отмечает, что он использует в этой работе аналитический метод, а в первом издании «Критики чистого разума» (1781) – синтетический. Однако во второе издание (1787) он дословно перенес фрагменты из «Пролегомен», описывающие его метод как аналитический. Так какой метод он использует во втором издании?
2. Как устроена трансцендентальная дедукция в «Критике чистого разума»? В первом издании дедукция занимает несколько десятков страниц, однако сам Кант утверждает, что всё самое важное сказано на двух страницах в разделе, который называется «Переход к трансцендентальной дедукции категорий». Что он имеет в виду?
3. Когда и как Кант пробудился от догматического сна? В «Пролегоменах» Кант указывает, что философия Юма пробудила его от догматического сна. Речь идет о юмианском анализе причинности. Однако во втором издании «Критики» Кант утверждает, что от догматического сна его пробудили размышления об антиномиях. Эту же мысль он повторяет в одном из писем к Хр. Гарве.
4. Как можно согласовать ноуменальную свободу человека с детерминизмом, господствующим в феноменальном мире? Наша свобода – это факт, но мы свободны только как ноуменальные субъекты. Однако в сфере ноуменов нет времени, нет событий, решений, действий. Все наши действия находятся в сфере феноменального, где всё зависит от предшествующих событий и физических законов. Кант сам остро чувствовал эту проблему и пытался найти какие-то лазейки для объяснения свободы, утверждая, что «понятие свободы разрубает, а не распутывает узел», говоря, что свобода – это «нетрансцендентное сверхчувственное». Это, правда, мало что поясняет.

Нужно отметить, что Вадим Валерьевич, всё же, поскромничал. По крайней мере две проблемы он пытается решить в статьях «Неуловимая свобода: проблема оснований этической системы Канта» и «Кант: пробуждение от догматического сна».

Материалы о Канте к 300-летию:

•В.А. Чалый о Канте и популярной культуре для "Сноба".

•Программа "Наблюдатель" с Н.А. Дмитриевой, В.В. Васильевым, Н.А. Кругловым и В.А. Чалым.

•"Подкаст о философии" с В. В. Васильевым.