Майкл Палмер

(Отрывок из "Датской тетради")

*

Если, паче чаяния, ему пришлось бы описывать эпизод
на площади Дофина, он мог бы выглядеть так:

И глаза: у него нет глаз.
За него смотрит зеркало.


Смерть Генри Миллера; смерть Левинаса.


Солнечный диск между бедер ацтекской терракотовой статуэтки.


Мне подвернулся фрагмент из старой записной книжки:
"И здесь в нулевой четверти, под землей сияет солнце, звезды
погасли..."

(пер. Аркадий Драгомощенко)

на 140 подписчиков (всем огромное за это спасибо) захотелось немного пообщаться, пока не началась сессия:

http://www.tgoop.com/letsqbot?start=EFuCSf

Честно, с прошлого года мечтаю выучить татарский и впоследствии переводить с него, думаю, вполне необычный язык

за эпитет «инновативный» спасибо, хотя по своим ощущениям я архаик, насчёт чтения — могу других поэт:ок посоветовать, а если серьёзно, то можете посмотреть материалы в нло, в других журналах (в poetica есть отдельная рубрика с интервью от пишущих сейчас и интересные опросники), много материалов во «флагах», но главное всё-таки — кайфовать и чтоб «гул» текста, о котором Палмер в «Контрпоэтике» пишет, был вам приятен

***

escape

|

grape (__\„🍇 ~}>• //)

|

ship-shape

спустя каменные устья
трёх лет стало понятно
как без ущерба
выйти к озеру
из смерти людей
не только солдат

они умирают как
ласточки пережатые
зимней костью
то есть перелетают
отсутствуя рядом

волейбольной
сканирующей сеткой
-ловушкой

их привечают
вафельные фундаменты
щитовых землеероек

[ они могли вмиг набирать скорость падающего метеорита и проторять так пути для подпитки идущих над ними ]

свечи-верблюды
разгуливали
по секторам
комариного гула
пока
сахарный загар
от теней грузовиков
вбирали
с кораблями из винограда

[ в баулах вёсла медведкам ]

Гогисги (Кэрролл Арнетт)

Одно и то же

Слушая ночной
дождь,

слышу, как ты думаешь
навсегда

пока я думаю
ненадолго.

Ничего неверного. Мы
оба правы.

#переводы

В итогах года от проекта Формаслов затесалось и моё имя, спасибо Владимиру Коркунову за упоминание и небольшой комментарий.

От себя добавлю только, что, конечно, не Джоном Эшбери и Майклом Палмером едиными живу в рамках переводов, но и многими другими именами. Да и в целом, когда взгляд другого так облетает со стороны, то это удивительно.

***

Роме Шишкову

Опускаемся за колючкой, которую жевал верблюд, высунувшийся из кабеля. Вокруг камушки фиников, жуки и медведки без конечностей, схожие с ними. Слоённое тесто в карманах кажется спутанными наушниками. Встрепенулись проводники по пустыне Отдаль, как сама она, никому не ушедшая.

Осип Мандельштам

Люблю морозное дыханье
И пара зимнего признанье:
Я – это я, явь – это явь...

И мальчик, красный как фонарик,
Своих салазок государик
И заправила, мчится вплавь.

И я – в размолвке с миром, с волей –
Заразе саночек мирволю –
В сребристых скобках, в бахромах,–

И век бы падал векши легче,
И легче векши к мягкой речке —
Полнеба в валенках, в ногах...

24 января 1937

Кулаки в кармане

Везет, как утопленнику, безумных своих и лепечет:
Все, чего человечество хочет, — оно получает. Кулаки
в кармане, робкий ребенок один на один с летом ворочает
данное ему поручение: Поэт, учитель, предатель, хозяин,
швейцарец, принц, граф, гость. Поставьте, если это возможно,
слова в женский род. Чахоточный гимназист осиротел
от врага в потопе. Ему — Моби Дик, Бальзак, шальной
картой род. За кадром город смеется детьми, говорит:
— Все сравнения недостоверны. Шепот сообщниц
увековечивает подругой подругу: яд без губ и глотка,
без стекла и без тела. Или глупую улицу описать,
о зрелости вспомнившую. В дыму топает антикварщик,
утопает та нигилистка, люстра падает незаметно.
Походка вернулась следом, следом Сандро смеяться
перестает, играть. Обескуражен, стоит от врага сиротеющий.
Ребенок, что в подозрениях руки сжимает, теперь
заводит машину, мать рядом усаживает, едет к обрыву.

***

Не берутся крылья, а с них — ватные оводы — ниоткуда. Мало их шелеста в газнущей ложбине, обложенной снегом. Какое простое объяснение того, почему в столбике гласные залиты окисью. Уголь, мел, выкорчевывание, следы исчезновения, стенки кубов, где осадки напитка на броневиках. «Вот и хватит с меня», — отвечает кожа, забившаяся картоном.

***

боковые
клювы черпают
слякоть
цепную
столбы путников
выводят к звезде
на них

из картона
долготы оленей
не иссякших
ещё
с произношением
расставлены
на деревянных
палочках

чучело снега
так поднято
над фалангами
в термометре

[ пока несущий его ссекает гравитацию
у стены гороха стреляющей из стручков
караулом сносит её ]

по пути
никаких стычек
сносимая
температура

(баржи и островки
барж
ступенчатые изнутри
как облака
рычаги
для подъёма воды)

***

[ сбоку равнина с исчезнувшим подъёмом
отсечённым как корабль с парусом
вросшим в палубу за этим полевая кухня ]

мерзлота
отодвинутая
за застывший пар
к концу безымянной улицы
с пустырём
звуковым
расширяющимся
как звуковой охват

[ если взглянуть назад то у Ккорабля-из-Ппобега дети ломают палочки эскимо чтобы они были похожи на змеиный язык из дерева ]

кинетические костры
в такой же траве
как перевёрнутые
ртутные крабы
на руках
у ступающих
в такой снег

В журнале опубликован цикл "Canti Romani" Лоуренса Ферлингетти в переводе Анны Сидоренко.

При чтении произведения кажется, что смотришь медитативное кино об отпуске в Италии. Но за фасадом машин, пляжей и черного кофе на балконе затаилась, как Колизей, кровавая история Рима, дух Данте и росчерки символов ("ласточки", "красная птица" заката, "волк" и др.) и религиозная махина, противоположностью которой является лёгкая музыка Вивальди. Неторопливость прерывается упоминанием смерти Пазолини, далеко не единственного, кто умер на этих улицах. Цикл оканчивается отсылкой на дантовский "сумрачный лес", что вызывает вопрос: а не являлось ли всё это путешествие встречей со смертью?

Осип Мандельштам

Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева,
И парус медленный, что облаком продолжен, —
Я с вами разлучен, вас оценив едва:
Длинней органных фуг, горька морей трава —
Ложноволосая — и пахнет долгой ложью,
Железной нежностью хмелеет голова,
И ржавчина чуть-чуть отлогий берег гложет…
Что ж мне под голову другой песок подложен?
Ты, горловой Урал, плечистое Поволжье
Иль этот ровный край — вот все мои права, —
И полной грудью их вдыхать еще я должен.

1937

***

когда говорят о золоте

то вспоминают такую

яркость

на закрытой
глубине яра
и движения круглого


схлопывается пустыня
за многоуровневой
тенью
того
что предстоит разрушить
не отварачиваясь

поле от мячика
отворачивается


к острову-0
с быками 🐂


[ где они отвернувшись видятся с быками которых ежи вносят к берегу и по геомембране спускают к лучам где остаются быки ]


у задней стенки

***

вздувается брусок
и гелиевой щепкой
врезается в снежок
как снеговая сетка

расходятся из ге-
лия седушки и
снежинки на избе
и дерева круги

по тёмной из сторон
волочится свеча
точней инсектикон
в макушке у луча

[ стоят щитки воды
на свет повёрнуты
там гелиевых вса-
дников бегут леса ]

Георгий Иванов

***

Зима идет своим порядком –
Опять снежок. Еще должок.
И гадко в этом мире гадком
Жевать вчерашний пирожок.

И в этом мире слишком узком,
Где все потеря и урон,
Считать себя с чего-то русским,
Читать стихи, считать ворон.

Разнежась, радоваться маю,
Когда растаяла зима...
О, Господи, не понимаю,
Как все мы, не сойдя с ума,

Встаем-ложимся, щеки бреем,
Гуляем или пьем-едим,
О прошлом-будущем жалеем,
А душу все не продадим.

Вот эту вянущую душку –
За гривенник, копейку, грош.
Дороговато? – За полушку.
Бери бесплатно! – Не берешь?

***

на ветке щитовой
где провись от воды
болтается с нады
шанною головой

и воздуха в изде
лия такие тут
не жалко как звезде
торчать в своём свету

***

из высокой пружины
песка
вращающейся
в вихре своём

образуется Крепость-
Которой-
Разрушеной-Быть
в виде
высоты обломка
кристалла

около него
скальдов
уносит как в крылья
снеговика
подземного

полый молот
поднятый вверх дном
как фонарь
в одну сторону
он даёт резкую тень
в виде лезвия
или конца дамбы

на ней отражается Светлый Лось
и круги
рефлективные
они как сурки
взбираются на темноту
где подъём и спуск
различают
за укрытие зелени в зеркальном мехе