В новой «Мастерской» читаем поэтические подборки Артёма Белова и Маши Упоровой с комментариями Сергея Хана и Ланы Ленковой. Как пишет о текстах Упоровой критикесса Лана Ленкова, «насилие сопровождает эти тексты, идёт будто бы от семьи, и это включает безусловный рефлекс, когда лирическая субъектка повторяет действия матери ("я рассказала ему сказку / которой мама сводила меня с ума"). Здесь мы вспоминаем: патриархат это хонтология. Цикл насилия непрерывен (образ круга как ада возникает в стихотворении, завершающем подборку), и мы раз за разом пропечатываем его внутри себя».



АРТЁМ БЕЛОВ


3. Сент-Огастин

Стала незамкнутой бижутерией
вроде кольца, полукольца,
{тогда показывала
чистый дым восприятия,
поскальзывающийся мягким
местом на швах кокосового цвета,
но все равно проходящий по этой
трубе (там кто-то бился судорогой
в ванне, как я сейчас), по открытому
в первый раз каналу, где корабли
равно образы и
на торжественной церемонии просто
играли в покер, вяло, надо сказать}.
{Проиграть сценку заново
вряд ли выйдет, объективировавшись,
из чудесного единорога полезла статья}.
Листики ложной пинии (глупо думать —
что пальмы) фражешно отлили только
одно направление
дления молодого лица,
севшего живо-трио
в типичной полуротонде побережного типа,
уравнивающей побережья,
с колоннами, вернувшимися в деревья.

Обновляем «Дайджест» и публикуем переводы стихотворений американского поэта Фрэнка О'Хары, выполненных Владимиром Кошелевым и Майей Мамедовой под редакцией переводчицы Анастасии Бабичевой. Как пишет Бабичева в предуведомлении, «яркие лоскуты переводов из О’Хары доступны русскоязычному читателю буквально поштучно: даже при очень тщательном поиске можно отыскать опубликованными за последние 15 лет переводы не более 10-15 уникальных текстов. <...> При этом яркость поэзии О’Хары безошибочно ощущается даже в таком избирательном переводе: он пишет свою жизнь (а поэзия О’Хары, действительно, во многом автобиографична) как микс из повседневного / узнаваемого / достоверного и экзотического / возвышенного / порой галлюцинаторного».


.


<…>

сложно поверить что когда я с тобой существует нечто такое неподвижное
такое монументальное такое неприятно-конкретное как скульптуры если прямо перед ними
в четырехчасовом свете Нью-Йорка мы колеблемся туда-сюда
меж друг другом как дерево дышащее через свои окуляры
и это шоу портретов кажется лишилось лиц, одни краски
тут вдруг и задумаешься, зачем вообще их кто-то делал Я гляжу
на тебя и лучше на тебя чем на все портреты мира
исключая возможно «Польского всадника» иногда и в любом случае он во «Фрик»
куда, слава небесам, ты еще не ходишь поэтому мы можем сходить впервые вместе
факт что ты движешься столь прекрасно хоть немного заботится о Футуризме
только дома я никогда не думаю об «Обнаженной, спускающейся по лестнице» или
на репетиции что когда-то один единственный рисунок Леонардо или Микеланджело вставлял меня
и что хорошего все эти исследования импрессионистов принесли им
если они так и не нашли подходящего человека постоять у дерева когда тонет солнце
или то же с Марино Марини когда он не подбирал ездока так заботливо
как лошадь
похоже их всех обманули неким чудесным впечатлением
которое не собираются тратить на меня, и потому-то я и рассказываю тебе об этом

В новой публикации рубрики «Мастерская» знакомимся с аффективными поэтическими подборками даши сотниковой и Георгия Дронова с комментариями Матвея Соловьёва и Егора Зернова. Как пишет поэт и исследователь литературы Матвей Соловьёв, «в условиях речевой изоляции ("лишён лишён звука") субъект даши прибегает к опыту сексуального взаимодействия как к способу говорения. "… дыра твоя моя мантра" — это говорение циклично и ритмизовано. Оно гипнотизирует, вводит в полубытие. Ритмическое повторение утверждает тело в пространстве, воспроизводит его вновь и вновь ("рождаться в себя биллионом комет"), позволяя ему выживать в условиях дробящей тотальности».


.



ГЕОРГИЙ ДРОНОВ


ИППОЛИТ, ЗАКРЫВАЮЩИЙСЯ ПЛАЩОМ


1.

Как бы странная музыка Мать-и-Мачеха Средство
от кашля Какой-то шум Какие-то слова вылетают
со рвотой Совершенно невнятный ландшафт ИППОЛИТ
Я был благоразумным Я был струя родник Я был
химоза Я был заноза на лице разврата был Я птица
Я был весь чистая страница : Я был плоть и кровь ГОРОДА
либо Предатель автоматически — среди чужого сына
что Может Претендует на престол А я на царского коня
и на Заботу разве что на Нежность θεραπεία но никогда не
Власть ведь Власть-Любовь какая к чёрту разница одно и
то же Какой-то Шум какие-то слова а мы застряли в монологе
Царя Афинскаго Тесея Не помним правда номер строк и что за
слово может Город снова — но может быть Могила : Роман о некрасивом
человеке вместившийся во взмах руки между секундой раз между
секундой два.

<...>

В «Дайджесте» читаем новую поэтическую подборку Галы Пушкаренко, в которой мы наблюдаем за дробящейся речью, как за небесными телами, делая скидку на несовершенство фиксирующих устройств.

.

ОБЪЕКТ #01052024

.
поэт в тексте берёт действие на себя, поль
зуясь полупробелами в восприятии Друго
.
го:и когда мы шли по дороге из неё выпры
гивали рыбы, запятнанные нашей яростью
,
теряя границы
.
Например
Сам по себе образ не несёт ни смысла, ни
истины (, детерриторизируясь)
И этислова уже несоответствуют времени
.
Ужасное деепричастие, зачем
ты двигаешь мной как прифронтовое? —
двойныечасти языка, ложась спать, кладут
меж мной и речью мечи — Антитеза не на
зывает имён, но каждый шаг её занозит т
рагикомизмом и, превращаясь в парафраз,
она евангелически горит
,
не спасая, но веря против речи и русязыка

Обновляем «Дайджест» графической одиссеей поэт:ки Нико Железниково «цикл👁п: парафилический чертёж».

Из автокомментария Нико: «одиссея взглядом циклопа, cyclopian queeird gaze: перверсивное приключение от себя к себе — странствие грандиозной души по территориям грандиознойго тела в стремлении постичь сущность величия и низости — история глаза как откровение уязвимости: одиссей и галатея (не) сделали одно и то же».

В новой публикации «Дайджеста» читаем цикл поэта Кирилла Шубина «рерих и жираф; голуби, белки и сороки». Из автокомментария Кирилла: «цикл посвящён памятнику Рериха и голубям, рассевшимся по его накидке на Васильевском острове. В пяти стихотворениях я хитрил со знакомыми названиями, вещами и действиями, пересобирая множество танцующих фигур: их составные части, истории и повадки. От Рериха было взято только имя, чтобы попытаться внутри старого означающего найти пространства для множества нестабильных акторов и — главным образом — роящихся животных».



.



<...>

II.

у Рериха острые локти.
его тулупу в пору сидеть.
ему не приходилось кивать: голуби кивали

не по крачкам зевать
( их зонт вырежьте )
оставлял кутью и сжигал зарочки.

было три воротника в осадном Петрограде:
— жираф, или тень — он берёт офицера
— Хармс видит пулю,
она напивца
— шишки на ней стали деревьями

Но отсюда Глаза
бельи выползают, они выползают,
сползи — ты гляди:

пулемёт стащили сороки
Рерих обвивает шарф вокруг гнезда,
эти голуби остаются (ur wanka notot)

<...>

Ждём всех на презентации дебютной книги стихов постоянного автора «Флагов» Егора Зернова!

Восемнадцатый номер «Флагов». Скандинавская литература.

Восемнадцатый номер «Флагов». В номере:

→ Переводы стихотворений Осе Берг (Надежда Воинова и Андрей Сен-Сеньков), Анн Йедерлунд (Надежда Воинова), Йени Тюнедаль (Пётр Кочетков и Надежда Воинова), Августа Стриндберга (Ася Хвойницкая), Софии Камилл (Надежда Воинова) с комментарием Ивана Фурманова, Тарьей Весос (Александр Панов), Тове Дитлевсен (Глафира Солдатова), Кристин Томасдоттир (Виктя Вдовина)
→ Подборка стихотворений датских поэтов в переводе Анастасии Строкиной
→ Проза Александра Фролова с предисловием Лизы Хереш
→ Заметка Татьяны Грауз о взаимодействии Тумаса Транстрёмера, Игоря Вулоха и Геннадия Айги
→ Рецензии: о книге Тура Ульвена «Исчезание равно образованию» пишут Денис Ларионов, Ксения Дудырева; о «Тёмной материи» Осе Берг — Александр Елесин, Лана Ленкова, Ростислав Русаков
→ Эссе Тура Ульвена о Трюгве Андерсене и Рене Шаре; «Три странствия в пустыне» в переводе Нины Ставрогиной
→ Обзорные материалы и статьи: Ольга Маркелова о современной исландской поэзии, Глафира Солдатова о датской женской поэзии, Венера Аветисян о Тове Дитлевсен, Нильс Уайльд об Ингер Кристенсен (перевод Алеси Князевой), Полина Ходорковская о поэзии Гунвор Хофму и Хьелля Хеггелунда, Роман Шишков о поэзии Тура Ульвена
→ Интервью с поэтессой Осе Берг и переводчицей Надеждой Воиновой
→ «Вслед за Туром Ульвеном»: стихотворения восьмерых поэтов и поэток

В день рождения поэта Алексея Парщикова (1954-2009) предлагаем вспомнить прошлогодний специальный номер «Флагов», посвящённый памяти и мирам одного из ключевых поэтов своей эпохи.

Андрей Тавров

АЛЕКСЕЮ ПАРЩИКОВУ

Твои дирижабли на зиму улетели,
пригоршня праха в каждом, обводы — за пальцы.
Как удержать, не просыпать из пальцев небо?
Лицо твое — всплеск земли.

Лицо твое — всплеск земли, да — похоже, там, под зеленым тополем,
под английским зонтом, раскрытым как кисть над тобой,
и как бежали рядом трамваи, обгоняя на Масловке дождь,
и колесом зеленым тополя буксовали в небе.
А ты расширял себя дирижаблями, усиком виноградным,
пузырями аквалангиста, строфой, монитором —
все в дело шло, и вот, наконец, расширил до вдоха сплошного.
Лицо твое — всплеск эфира.

Лицо твое — всплеск эфира. Улов себя
начинался с метафоры и продолжался метафорой,
ибо там, где есть Другой (небо ли, Бог, черепаха) —
всегда есть метафора,
которая и есть ты сам, вложенный как парашют
в ранец своих же ребер до тех пор, пока не вырвет кольцо
Бог или человек — это как повезет,
и тогда новый свод наполняет небо, плодя матрешек в Матрешке,
умножая и Бога и человека.
Лицо твое — воздуха всплеск.

Лицо твое — воздуха всплеск.
Твоя львиная шкура — как парашют волочится за тобой.
Ловец беспощадности! Собиратель игольных пустот,
снайперский глаз, в котором мечется пуля,
обрастая кожаной курткой, толстой подошвой.
Сплошное рукопожатье оставив от жизни и тела,
себя в него заключив по макушку, стесав остальное,
ты в России идешь улыбчивым минотавром,
а в дворах расцветают вишни.
Твои дирижабли на зиму улетели.
Лицо твое — всплеск света.

Лицо твое — всплеск света…
всплеск света… —
всплеск света!

→ Читать спецномер

Обновляем «Дайджест» и знакомимся с переводами стихотворений американского поэта Чарльза Симика, выполненными Сашей Лысенко при студии поэтического перевода в ШЦПМ.

.

СТРАДАНИЕ

Стоит продавать его по домам?
Грязь под ногтями,
Ушные кости из домашнего бренди,
Паучьи гнёзда моей печени.

Это только начало, кочка,
что заставляет сделать шаг
Иначе. Что-то колючее, укрывшееся
В земле, выселяет меня,
Замахнувшись лопатой.

Естественно, я пытался спорить, убедить…
Затем, тайком, запихнул его в мешок
С камнями и кинул в реку.
Оно ждало моего возвращения с раскрытыми объятиями.

Мы занялись любовью. Позже я разделил
С ним жестянку сардин и стакан молока.
Оно полнеет от слюны с моей ложки,
Плевков, нацеленных на его лицо.

Теперь я дышу только его дыханием
Грязных пеленок, ворса
На швах карманов, пота.

Я не могу уснуть, ведь
Ему нужен свет, чтобы читать
Жития его Святых:
Где старушка-полячка
Узрела бога, пока мыла полы.

1971

В новом «Дайджесте» читаем прозу и поэзию Марии Земляновой. В комментарии, предваряющем подборку, Лиза Хереш пишет:

«Целостность этой подборки достигается не очерченными жанровыми или тематическими границами; наоборот, наблюдение за протестами сменяется описанием приватного мира дома (при этом обе сцены календарно освещены пасхой). Отчаяние из-за ощущения собственной прекарности соседствует с беспечностью привязанности к месту и человеку. "Рэпчик в автобусе" перебивается голосом пастора. Думаю, что секрет — в бережности любви, которую латиноамериканская феминистка и исследовательница Мария Лугонес завещала приберегать для путешествия по мирам иных. Она же становится залогом веры в гуманистическое изменение мира, в который погружены мы все».

.

***

иногда каким-нибудь случайным движением
моя рука задевает твоей
руки тыльную сторону

это ощущается как внезапное
благословение
как город родной в позднюю
весну, когда рассвет делает стены
и набережные розовыми

как филиал святого престола на
Важа Пшавела
как найти старую зажигалку и она
работает
или рыбу найти, или сердце сберечь

иногда каким-нибудь случайным движением
моя рука задевает твоей
руки тыльную сторону

о нет, меня это не устраивает!
нужно чтобы это было больше наших тел
прикасаться без херни, смелей
я хочу тебя, как питьевой фонтанчик
встречает рот
или солнце целует выступы и впадины
и холмы розовеют, отвечая цветением

иногда каким-нибудь случайным движением
моя рука задевает твоей
руки тыльную сторону

найди меня, милый, по форме хлеба


это больше, чем стихотворение


всё, совершилось

В сегодняшнем «Дайджесте» читаем переводы американской поэтки и представительницы и «бит-поколения» Ленор Кэндел, выполненные Миленой Степанян.

Как пишет переводчица в предисловии, «стихотворения Кэндел — трип (галлюцинация/путешествие), объекты которого явлены то на неумолимо увеличивающейся скорости падения, то в замедленном действии (как бывает, когда открываешь глаза под водой, во сне). И в том и в другом случае речь ведётся не об иллюзии, но о реальности, умноженной на себя же. Яркость её с непривычки может заставить зажмуриться, но пестрота пригласит сделать шаг вперёд "В СВОБОДНЫЙ ПОЛЁТ БЕЗ / ВСЯКОЙ СТРАХОВКИ"».

.

ДЖАНК/АНГЕЛ

Я видела джанки ангела облетающего города окольным путем
зелёно-чёрные оконечности его крыльев раздвигали воздух со звуком тумана
Я видела он пикировал сложив
оперенные крылья летучей мыши на узкую плоть
остановился разделить моление какого-то аколита в экстазе
Кость просвечивает сквозь его лицо
и от него разит радужным ароматом разложения
его глаза — спирали из зеленой радиоактивной дымки
светящиеся даже при солнечном свете даже в полдень
его шаги аккуратны, взгляд нежен,
у него нет ни рта ни других черт
одни лишь глаза-вихри на слепящем безликом лике
он никогда не говорит и всегда понимает он никому не отвечает
Сияющий чёрно-зелёным сиянием
он протягивает руки с полыми пальцами
благословляя благословляя благословляя
его ихорные полые пальцы гладят тень человека
с любовью и жадностью,
и После он раскрывает крылья и седлает небо как
огромная Христианская летучая мышь и безголосо
улетает за солнце

В сегодняшнем «Дайджесте» читаем поэтическую подборку Кирилла Александрова с комментарием Влада Гагина.

Гагин замечает, что лирический субъект в поэзии Александрова «как будто отчаянно ищет какой-то волшебный рецепт или отмычку для состояний психики, позволившую бы заменить угнетённость и страх легкостью становления, мистической созерцательностью или угаром любопытства, в котором "нейрофонетика и наносемантика" миксуются с "милым пиздёжом" в процессе "всё ещё красивой" (несмотря ни на что красивой?) дружбы».


.


<...>

Дикорастущие фрукты рис и любая другая еда
красивые люди и вещи
события мира мирского духовной войны
на все шесть ветров одно южное море и степь
мы сидим на горе притаившись
как ученики боддхисаттвы
здоровый калека и та что с жемчужиной
верность учителю высшее благо обет нелюбви к одному
но мы не они и наш храмовый танец вне храма
отражение жеста в гладкой спокойной воде
забота о каждом внутри и снаружи себя и другого
не важно что нет никого
наш Минск опустел

Наши учителя — луна и вода
солнце-ветер стрела-колесо
чёрный бык чань-буддист краб-даос
и гора-черепаха на острове зайца
запах какао
цветы у края пути
спящий синий дракон и белый крадущийся тигр
ось миров тоньше женского пальца
то место где мы остановимся может стать центром
как и любое другое
я никогда не писал этих слов
никогда — это и есть ты
нигде — это и есть храм
на зубах хрустит белая степь
а в глазах блестит синее море

В обновлении «Дайджеста» читаем стихотворения американского поэта, писателя и ВИЧ-активиста Томаса Авена в переводе Дмитрия Кузьмина. Поэтесса Адриенна Рич называла произведения Авена «неэгоистичными в самом глубоком смысле» — и сегодня мы знакомимся с ними.

*

В этом холодном, разреженном воздухе
я два дня ходил в снегоступах

и теперь, в три часа ночи,
с открытым окном,
не могу заснуть, задыхаюсь;
это и есть тот самый эффект
«матового стекла» на рентгене моих лёгких?

Там, где маленькие метастазы

(впрочем, доктор пробормотал:
«Не вижу матового стекла.
Неизвестно, что в точности

мы видим»).

И там, в рентгеновском
кабинете, в этой исчезающей
стране помех,

я ничего не переспросил,
потому что больше не верил,
что они могут вылечить.

В «Мастерской» знакомимся с визуально-поэтическими работами Сони Бойко и Викти Вдовиной с комментариями Гликерия Улунова и Марии Земляновой.

Как пишет поэт и исследователь Гликерий Улунов, «"Веб-эстетика" не обязательно формируется через фильтрацию — отсев похожих по вайбу изображений в каталог пинтереста или тамблера. Эстетику из встреч с интернетом (можно даже не называть её "веб-эстетикой", чтобы не запутать библиотекарей и подселенцев) можно сделать или просто найти по личным, иногда интимным трескам эмоций, воспоминаний».