Единственное, чего хочется современному Закхею - загнать Христа на дерево, и выдвинуть условия собственного гостеприимства.

На исповеди:
"Не переживайте, вы не скажете мне ничего нового, чего бы я раньше не слышал, или в чём бы сам не участвовал".

Они легко делились тем, что было у них в избытке, так и не научившись делиться тем, чего у них не хватает.

Отец настоятель задремал на кафизмах, да так глубоко, что только звук выпавшего из рук айфона разбудил его. Батюшка встал, зевнул, перекрестился и мысленно прославил мудрость тех, кто придумал когда-то иконостас.

Когда читаешь молитву "Царю Небесный", не забывай о том, какого беспокойного Гостя ты приглашаешь в свой дом. Разве тебе не известно, что Его тишина сотрясает горы, а Его покой наступает лишь вслед за неистовой бурей?

мой виночерпий с бородою
как у персидского купца
то разведёт вино водою
то крепким поит без конца
мы собраны в одной квартире
для разрешения задач
но разный хлеб едят на пире
приговорённый и палач

Чаще всего о своём особом пути говорят недвигающиеся с места.

Но что же иное мы делаем на протяжении всего жизненного пути как не жалуемся идущему рядом с нами Иисусу, повторяя: "А мы надеялись, что Он Тот, Который должен избавить".

Если появляется необходимость бояться Бога - это значит, что была утрачена возможность Его полюбить.

"Батюшка, даже если ваше имя "Иоанн", это совершенно не значит, что вы Креститель или Кронштадский. Вы, простите, даже на Крестьянкина не тяните."

- А вы пробовали говорить всем правду в глаза?
- Пробовал. Не верят.

у авеля с улыбкой каин
спросил не поднимая глаз
меня вот зависть не тревожит
а вас

Желая кого-нибудь просветить, не слепите глаза своей истиной - переключайтесь на ближний свет.

Религиозные люди делятся на две категории: одни подняли глаза к небу в поиске звёзд, другие же задрали вверх головы, чтобы не видеть то, в чём стоят.

После крещения малыш стал спать ещё хуже, и батюшка был обвинен в шарлатанстве.

Чем громче человек кричит о нравственности, тем крупнее скелеты в его шкафу.

он позволял своей свободе
сказать о всём наедине
и был доволен этим вроде
вполне

Если Бог не нужен был тебе при жизни, только чудом Он может понадобиться тебе перед смертью.

В поисках болотных огней.

А может вовсе и не имеет уже смысла смотреть на христианскую жизнь в контексте образцов “ученик-учитель/послушник-наставник”?
Как-то скрылись во мгле церковной жизни отзвуки библейского благовестия о том, что Христос становится единственным Наставником, а Дух Господень в Своём помазании делает ненужной необходимость в учителях, ибо Сам отныне готов наставлять на всякую истину. Что-то единый народ Божий уж больно ощутимо разделился на лезущих в наставники поводырей (как облеченных саном, так и без оного) и безмолвно внимающих пасомых, постоянно готовых слушать, однако почти не способных чему-то научиться, ибо наука-то такова, что и не предполагает получения какого-бы то ни было образования, не говоря уже об аттестате.
На львиную долю вопросов, которые люди адресуют священникам, монахам, миссионерам и прочим выступающим от лица христианской веры, они (задающие вопросы) и сами в состоянии ответить, нужно только приложить немного усилий рассудительности и здравомыслия, а главное - иметь свободу и смелость детей Божьих принимать решения и самим нести за них ответственность перед Отцом.
Однако раб - не сын - не уполномочен своим статусом к принятию решений, интеллектуальному росту и духовному(как поистрепалось-то словечко!) развитию и самостоятельности, ибо у него есть господин, для сего и предназначенный.
Вот поэтому и после десяти лет пребывания в Церкви человек либо (по большому счету) остается тем же “младенцем”, родившемся в ней когда-то, либо его рост болезненно влечет человека к крайностями и патологиям развития, которое, в конечном итоге, рискует оказаться деградацией. И удивляться здесь нечему - много ли в христианстве найдется наставников, способных жить по принципу: “ему должно расти, а мне умаляться”.
Сегодня у церковного человека парадоксальным образом не обретается в руках хорошего рабочего мерила/критерия, с помощью которого он мог бы более-менее полноценно отделять пшеницу от сорняка. Вот поэтому он голодным взором и всматривается то в приходского священника, то в телевизионного проповедника, то в случайного религиозного гастролера. Не потеряй он свой аршин - без особого труда смог бы оценить полотнище, в которое духовные наставники стремятся его нарядить.

Дурин Бессмертный.
"Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума".

Но кто бы мог подумать ещё пару сотен лет назад, что картина с религиозными текстами окажется такой, что объём их богодухновенности (понимаемой как непосредственное влияние божества на автора) будет таять и исчезать как весенний снег на склонах Карадраса, как Нуменор в пучине моря... Да, будет умаляться прямо пропорционально умножающемуся знанию и усложняющимся методам научной работы. Человеческое вдохновение, людские достоинства и недостатки, авторские добродетели и предрассудки проступили в священной традиции с такой силой, что божественному нужно очень постараться, чтобы сохранить своё место в ней. Всё это говорит о неудержимо взрослеющем человечестве, о том, что оно неуклонно растёт, как печаль последних эльфов, как ачность морийских гномов; растёт, расставаясь со своим детством и входя в подростковый период (а может быть даже оно уже и миновало его). Можно не сомневаться - боги как всегда будут взрослеть и мудреть вместе с нами.

Дурин Бессмертный.
"Мория. Моя жизнь в чертогах Кхазад-Дума."