Forwarded from Сабина Садиева
Немного тревожная штука. За счёт возвращённых средств активно начинают строить стадионы, школы, прочие вещи. При этом, мы не видим никакого четкого объяснения, по какому принципу принимаются решения строить такие объекты. Только и читаем, миллиард туда, миллиард сюда. Кто и как будет содержать эти махины в деревнях после запуска? Почему не пустить эти средства на ЖКХ, при том что тарифы растут для всех в стране? Или на дороги, которые приносят пользу всем в стране?
В общем, пока просто наблюдаем за этим праздником жизни. Чем меньше прозрачности в распределении этих возвращённых средств, тем меньше смысла в самой политике. Мы все понимаем про риски и возможности при строительстве крупных объектов, даже если это однозначно социально одобряемые объекты.
Условная "библиотека в парке".
В общем, пока просто наблюдаем за этим праздником жизни. Чем меньше прозрачности в распределении этих возвращённых средств, тем меньше смысла в самой политике. Мы все понимаем про риски и возможности при строительстве крупных объектов, даже если это однозначно социально одобряемые объекты.
Условная "библиотека в парке".
Перед "окончательным" уходом с Хабара и передачей "Культурного Контекста" в хорошие руки, хочу записать программу о двух противоположных (хотя может и необязательно противоположных?) трендах. Один из них - скажем так, "феминистический" (повышение образовательных и других возможностей для женщин - просто сравните цифры кто у нас больше получает степеней магистров и докторов), а второй тренд - "традиционалистический" - высокий настрой/запрос на "женское счастье", репродуктивность, инвестиции в "семейные ценности", обряды, и прочие тои, которые, как вы знаете, тоже проводят обычно женщины...Женщины, которые организовывают все эти тои, договариваются о киiте, количестве гостей и регламенте на каком-то "традиционном" мероприятии, и женщины, которые работают, получают степени, участвуют в международных программах и "расширяют возможности" - это одни и те же женщины или это разные женщины?
Как все это у нас "умещается в одном флаконе"?
Мне и самой есть, что обсудить, но могу взять и вопросы "из зала" :-)
Как все это у нас "умещается в одном флаконе"?
Мне и самой есть, что обсудить, но могу взять и вопросы "из зала" :-)
Forwarded from pole.center (Sergey Karpov)
Начиная переговоры, потенциальные заказчики часто просят нас прислать детально проработанный питч, из которого будет всё ясно: что делаем, как делаем, сколько стоит, ну и так далее. В таких переговорах важен баланс: быть предсказуемым и прозрачным для клиента, но при этом сохранить… назову это «творческим зазором». Почему это важно и о чём речь?
Как документалист и практикующий этнограф, я очень хорошо знаю ценность случайности. Все сколько-нибудь значимые инсайты, которые я находил в поле, случались не потому, что я знал о них заранее или хотел их найти. Скорее, я был готов к тому, что они проявят себя, а дальше мог понять и увидеть их, не пропустить. Это самое важное и первичное — вовремя остановиться, зацепиться за то, что идёт не по плану, и отреагировать на это творческим удивлением. Уже потом мы ищем, как эта остановка/зацепка станет частью продукта. Некоторые зовут это интуицией, другие — опытом, третьи — методом, но в сухом остатке это звучит как магия и шаманство, и кто я такой, чтобы оспаривать это.
Ок. Существуют ли инструменты, которые повышают вероятность «запроектированной случайности»? Честно говоря, я их лично только нащупываю, но хотел бы поделиться тем, что есть — возможно это окажется полезно и вам.
1. Всегда, в любой, даже самой прикладной задаче, оставлять или выкраивать место для чистого, неподдельного персонального интереса. Я называю это «форточкой возможного» — даже в самой утилитарной задаче должно быть место для дракона, который, возможно, влетит и всё разрушит.
2. Работать итеративно (даже если это почти невозможно в текущей смете). По первому образованию я — теплоэнергетик, поэтому твёрдо знаю, что сложные системы невозможно описать точечно: нужны подходы, предположения, приближения и ошибки. Если в исследовании, производстве контента или анализе всё идёт ровно по плану — это первый признак того, что идёт что-то не так.
3. Помнить о том, что мироздание гораздо мудрее, чем мы. Вещи, за которыми охотятся исследователи и документалисты, зачастую сложно вербализовать, но ощущение и предвкушение их — характерный признак почерка и, если хотите, профессионализма. Важно, чтобы это ощущение работало не с рацио, а с аффектом и ожиданием.
Какими инструментами работы со случайностью пользуетесь вы?
P.S. В розыгрыше книги Люка Болтански, который мы организовали совместно с Издательством ЕУ СПб, случайным образом победили Spirit и Marine 💕. Мы с вами свяжемся!
Фото: Сергей Карпов / Поле
Как документалист и практикующий этнограф, я очень хорошо знаю ценность случайности. Все сколько-нибудь значимые инсайты, которые я находил в поле, случались не потому, что я знал о них заранее или хотел их найти. Скорее, я был готов к тому, что они проявят себя, а дальше мог понять и увидеть их, не пропустить. Это самое важное и первичное — вовремя остановиться, зацепиться за то, что идёт не по плану, и отреагировать на это творческим удивлением. Уже потом мы ищем, как эта остановка/зацепка станет частью продукта. Некоторые зовут это интуицией, другие — опытом, третьи — методом, но в сухом остатке это звучит как магия и шаманство, и кто я такой, чтобы оспаривать это.
Ок. Существуют ли инструменты, которые повышают вероятность «запроектированной случайности»? Честно говоря, я их лично только нащупываю, но хотел бы поделиться тем, что есть — возможно это окажется полезно и вам.
1. Всегда, в любой, даже самой прикладной задаче, оставлять или выкраивать место для чистого, неподдельного персонального интереса. Я называю это «форточкой возможного» — даже в самой утилитарной задаче должно быть место для дракона, который, возможно, влетит и всё разрушит.
2. Работать итеративно (даже если это почти невозможно в текущей смете). По первому образованию я — теплоэнергетик, поэтому твёрдо знаю, что сложные системы невозможно описать точечно: нужны подходы, предположения, приближения и ошибки. Если в исследовании, производстве контента или анализе всё идёт ровно по плану — это первый признак того, что идёт что-то не так.
3. Помнить о том, что мироздание гораздо мудрее, чем мы. Вещи, за которыми охотятся исследователи и документалисты, зачастую сложно вербализовать, но ощущение и предвкушение их — характерный признак почерка и, если хотите, профессионализма. Важно, чтобы это ощущение работало не с рацио, а с аффектом и ожиданием.
Какими инструментами работы со случайностью пользуетесь вы?
P.S. В розыгрыше книги Люка Болтански, который мы организовали совместно с Издательством ЕУ СПб, случайным образом победили Spirit и Marine 💕. Мы с вами свяжемся!
Фото: Сергей Карпов / Поле
Forwarded from Линия Данилова
Развитие туризма — важная задача для страны. Казахстан обладает уникальной природой, которая может привлекать как местных, так и иностранных туристов. Но чиновникам в регионах необходимо быть предельно осторожными когда речь идёт о туризме в национальных парках, потому что неконтролируемый поток людей может привести к необратимым последствиям для экосистемы.
Думаю, что пример Борового хорошо показывает, что бывает, когда туризм развивается без учёта экологических последствий. Курорт переполнен, инфраструктура перегружена, мусор становится постоянной проблемой, а бережное отношение к природе остаётся на словах. Если не учитывать эти ошибки, можно уничтожить именно то, ради чего люди приезжают в такие места.
Сейчас планируется строительство аэропорта в Катон-Карагае, и это серьёзный шаг для региона.
Но ключевой вопрос — каким будет этот туризм? Если подход будет таким же, как в Боровом, то и результат будет соответствующим. Нужно думать не только о количестве туристов, но и о том, как сохранить природу, чтобы территория не превратилась в зону беспорядочного отдыха.
Это ответственность чиновников, бизнеса и самого общества. Туризм должен быть экологически ответственным, с понятными нормами по нагрузке на природные территории, контролем за мусором и сохранением экосистемы. Если этого не делать, можно легко потерять то, что делает эти места уникальными
Линия Данилова — подписаться
https://www.tgoop.com/Danilov_line
Думаю, что пример Борового хорошо показывает, что бывает, когда туризм развивается без учёта экологических последствий. Курорт переполнен, инфраструктура перегружена, мусор становится постоянной проблемой, а бережное отношение к природе остаётся на словах. Если не учитывать эти ошибки, можно уничтожить именно то, ради чего люди приезжают в такие места.
Сейчас планируется строительство аэропорта в Катон-Карагае, и это серьёзный шаг для региона.
Но ключевой вопрос — каким будет этот туризм? Если подход будет таким же, как в Боровом, то и результат будет соответствующим. Нужно думать не только о количестве туристов, но и о том, как сохранить природу, чтобы территория не превратилась в зону беспорядочного отдыха.
Это ответственность чиновников, бизнеса и самого общества. Туризм должен быть экологически ответственным, с понятными нормами по нагрузке на природные территории, контролем за мусором и сохранением экосистемы. Если этого не делать, можно легко потерять то, что делает эти места уникальными
Линия Данилова — подписаться
https://www.tgoop.com/Danilov_line
Forwarded from Городские историки
«Городская среда» и средовой подход в урбанистике
В пятницу тг-канал Шанинки анонсировал курс Константина Гудкова про историю городской среды в России. Раньше городские историки тоже баловались средовым подходом, а сейчас периодически рассказывают студентам, а что же это собственно такое. Почему бы не поделиться этими мыслями и с вами, так что держите лонгрид.
Обычно мы называем средовым подходом позицию исследователя, когда он использует понятие «городская среда» для акцентирования внимания о связанности материальности города и людей. При этом материальность бывает разная: то архитектура, либо технологии и инфраструктура, но главное к этой переменной всегда нужно прибавлять людей.
Вместе с тем, если капать дальше, то окажется, что любители «городской среды» говорят вообще-то про разные среды, что в языке того или иного урбаниста формула «материальность + люди» имеет различную операционализацию плюсика.
Так какие «городские среды» есть в российской урбанистике?
Городская среда Глазычева. Степень использования – зашкаливающая. Этим языком преимущественно говорят архитекторы и экологи. Думаем, что отчет нужно вести с 1982 г. (но скорее всего с конца 1970-х гг.), с выхода на русском языке культовой книги Кевина Линча Образ города, перевод которой сделал Вячеслав Глазычев. А через два года вышла не менее культовая книжка самого Глазычева о социально-экологической интерпретации городской среды. Архитектор считал, что «городская среда» – это предметно-пространственное окружение и поведение людей в этом окружении. Короче, это фон, на котором протекает вся городская жизнь. В чем проблема этого подхода? А в том, что ничего особо не меняется – архитекторы, как говорили про архитектуру и градостроительство, так и продолжают про них говорить, только пряча под новым термином «городская среда». Отсюда и использование основных исследовательских метафор «образа» и «лица», отсылающих к значимости восприятия архитектуры города. Впоследствии экологи нагрузили это понятие предметным описанием ландшафта, благоустройства и озеленения. Однако это не меняло сути – предметная сторона всегда насыщала «городскую среду». Наиболее ярким примером из последнего мы бы назвали труд Григория Ревзина Как утроен город, где под «средами» скрывается городское зонирование. Судя по интервью Константина Гудкова, «городская среда» в его курсе видимо также будет представлена через модель Глазычева.
Городская среда Гревса и Анциферова. Степень использования – высокая. Говорят на этом языке в первую очередь историки и культурологи. «Городская среда» пришла к этим ученым также под влиянием Глазычева. Однако для средового подхода они нашли своих корифеев – Ивана Гревса и Николая Анциферова, считавших, что город – это лучшая «естественная среда» для изучения социальных явлений. В этой интерпретации «городская среда» наделяется признаками определенной «души»/«духа»/«индивидуальности», которая образуется путем исторически сложившегося единства всех элементов города. На Западе подобное осмысление города обычно увязывают с цивилизационными теориями Освальда Шпенглера и Льюиса Мамфорда. Вместе с тем, несмотря на всю высокопарность, реальный метод выявления «городской среды» в таком подходе сводится к раскрытию городских культурных и социальных институтов и практик посещения их горожанами, которые обычно называются «повседневностью». Поэтому в этой модели исследователей в первую очередь интересует история и характеристика храмов, монастырей, кладбищ, театров, кинотеатров, филармоний, музеев, библиотек, галерей, домов культуры, дворцов спорта, клубов, больниц, школ, университетов, парков и тд. Этот анализ иногда дополняется описанием благоустройства, жилищных условий, семиотикой пространства и коммеморативных мест, но в основе его всегда реконструкция институций и связанных с ними практик, обобщенных в метафорах «души». Сами исследователи свою институциональную рамку не замечают, описывая ее в категориях «элементов города», «локальных пространств» и тд. Из недавнего можно обратить внимание на книгу Сергея Аванесова и Натальи Федотовой Город: в поисках идентичности.
В пятницу тг-канал Шанинки анонсировал курс Константина Гудкова про историю городской среды в России. Раньше городские историки тоже баловались средовым подходом, а сейчас периодически рассказывают студентам, а что же это собственно такое. Почему бы не поделиться этими мыслями и с вами, так что держите лонгрид.
Обычно мы называем средовым подходом позицию исследователя, когда он использует понятие «городская среда» для акцентирования внимания о связанности материальности города и людей. При этом материальность бывает разная: то архитектура, либо технологии и инфраструктура, но главное к этой переменной всегда нужно прибавлять людей.
Вместе с тем, если капать дальше, то окажется, что любители «городской среды» говорят вообще-то про разные среды, что в языке того или иного урбаниста формула «материальность + люди» имеет различную операционализацию плюсика.
Так какие «городские среды» есть в российской урбанистике?
Городская среда Глазычева. Степень использования – зашкаливающая. Этим языком преимущественно говорят архитекторы и экологи. Думаем, что отчет нужно вести с 1982 г. (но скорее всего с конца 1970-х гг.), с выхода на русском языке культовой книги Кевина Линча Образ города, перевод которой сделал Вячеслав Глазычев. А через два года вышла не менее культовая книжка самого Глазычева о социально-экологической интерпретации городской среды. Архитектор считал, что «городская среда» – это предметно-пространственное окружение и поведение людей в этом окружении. Короче, это фон, на котором протекает вся городская жизнь. В чем проблема этого подхода? А в том, что ничего особо не меняется – архитекторы, как говорили про архитектуру и градостроительство, так и продолжают про них говорить, только пряча под новым термином «городская среда». Отсюда и использование основных исследовательских метафор «образа» и «лица», отсылающих к значимости восприятия архитектуры города. Впоследствии экологи нагрузили это понятие предметным описанием ландшафта, благоустройства и озеленения. Однако это не меняло сути – предметная сторона всегда насыщала «городскую среду». Наиболее ярким примером из последнего мы бы назвали труд Григория Ревзина Как утроен город, где под «средами» скрывается городское зонирование. Судя по интервью Константина Гудкова, «городская среда» в его курсе видимо также будет представлена через модель Глазычева.
Городская среда Гревса и Анциферова. Степень использования – высокая. Говорят на этом языке в первую очередь историки и культурологи. «Городская среда» пришла к этим ученым также под влиянием Глазычева. Однако для средового подхода они нашли своих корифеев – Ивана Гревса и Николая Анциферова, считавших, что город – это лучшая «естественная среда» для изучения социальных явлений. В этой интерпретации «городская среда» наделяется признаками определенной «души»/«духа»/«индивидуальности», которая образуется путем исторически сложившегося единства всех элементов города. На Западе подобное осмысление города обычно увязывают с цивилизационными теориями Освальда Шпенглера и Льюиса Мамфорда. Вместе с тем, несмотря на всю высокопарность, реальный метод выявления «городской среды» в таком подходе сводится к раскрытию городских культурных и социальных институтов и практик посещения их горожанами, которые обычно называются «повседневностью». Поэтому в этой модели исследователей в первую очередь интересует история и характеристика храмов, монастырей, кладбищ, театров, кинотеатров, филармоний, музеев, библиотек, галерей, домов культуры, дворцов спорта, клубов, больниц, школ, университетов, парков и тд. Этот анализ иногда дополняется описанием благоустройства, жилищных условий, семиотикой пространства и коммеморативных мест, но в основе его всегда реконструкция институций и связанных с ними практик, обобщенных в метафорах «души». Сами исследователи свою институциональную рамку не замечают, описывая ее в категориях «элементов города», «локальных пространств» и тд. Из недавнего можно обратить внимание на книгу Сергея Аванесова и Натальи Федотовой Город: в поисках идентичности.
Forwarded from Городские историки
Городская урбанизация в Китае
С Китайским Новым годом, дорогие подписчики! 🐲
Хороший повод поговорить на тему городского развития Китая, о котором в России мало что знают. Это особенно заметно на фоне поворота на Восток в западных Urban Studies. Сегодня почти в каждом номере мировых журналов по урбанистике выпускается материал о Поднебесной. У нас же почти ничего, но в прошлом году было приятное исключение: перевод работы профессорки Университета штата Мичиган Сюэфэй Жэнь, вышедший в набравшем обороты издательстве Библиороссика / Academic Studies Press.
Труд Жэнь посвящен китайской урбанизации, которая анализируется через пять взаимосвязанных тем: управление, ландшафт, миграция, неравенство и культурная экономика. Сначала она описывает, как в эпоху социализма продвигалась стратегия индустриализации без урбанизации, то есть с акцентом на эксплуатацию сельских районов. И только в 1990-е гг. наметился поворот к «городской урбанизации», связанной с организацией особых экономических зон.
Основная мысль Жэнь – урбанизация формирует новую гражданственность, которой все время противостоит государство👲
Расширяющиеся муниципальные структуры входят в конфликт с чиновниками из центра. Появившийся институт сообществ (шэцюй), действующий в границах закрытых жилых микрорайонов (сяоцюй), исполняет роль посредника во взаимоотношениях с государством: от предоставления социальных услуг до обеспечения безопасности и пропаганды. Ландшафт китайских городов вроде бы является отражением транснациональных потоков капитала, но при этом он все еще предопределяется политикой государства. Креативная экономика также находится в полном подчинении госконтроля.
С точки зрения Жэнь, городская урбанизация только усилила социальное неравенство и обеспечила обнищание старых городских кварталов, рабочих поселков и поселений трудовых мигрантов, которые все еще лишены прав городского гражданства. Вместе с тем, исследовательница признает, что урбанизация Китая – это уже начало конца разделения общества на два класса – горожан и сельских жителей 🇨🇳
С Китайским Новым годом, дорогие подписчики! 🐲
Хороший повод поговорить на тему городского развития Китая, о котором в России мало что знают. Это особенно заметно на фоне поворота на Восток в западных Urban Studies. Сегодня почти в каждом номере мировых журналов по урбанистике выпускается материал о Поднебесной. У нас же почти ничего, но в прошлом году было приятное исключение: перевод работы профессорки Университета штата Мичиган Сюэфэй Жэнь, вышедший в набравшем обороты издательстве Библиороссика / Academic Studies Press.
Труд Жэнь посвящен китайской урбанизации, которая анализируется через пять взаимосвязанных тем: управление, ландшафт, миграция, неравенство и культурная экономика. Сначала она описывает, как в эпоху социализма продвигалась стратегия индустриализации без урбанизации, то есть с акцентом на эксплуатацию сельских районов. И только в 1990-е гг. наметился поворот к «городской урбанизации», связанной с организацией особых экономических зон.
Основная мысль Жэнь – урбанизация формирует новую гражданственность, которой все время противостоит государство👲
Расширяющиеся муниципальные структуры входят в конфликт с чиновниками из центра. Появившийся институт сообществ (шэцюй), действующий в границах закрытых жилых микрорайонов (сяоцюй), исполняет роль посредника во взаимоотношениях с государством: от предоставления социальных услуг до обеспечения безопасности и пропаганды. Ландшафт китайских городов вроде бы является отражением транснациональных потоков капитала, но при этом он все еще предопределяется политикой государства. Креативная экономика также находится в полном подчинении госконтроля.
С точки зрения Жэнь, городская урбанизация только усилила социальное неравенство и обеспечила обнищание старых городских кварталов, рабочих поселков и поселений трудовых мигрантов, которые все еще лишены прав городского гражданства. Вместе с тем, исследовательница признает, что урбанизация Китая – это уже начало конца разделения общества на два класса – горожан и сельских жителей 🇨🇳
Forwarded from Городские историки
Если вы не поняли, что значит городская урбанизация по-китайски, то держите мем про Шанхай. А еще лучше послушаете классную лекцию Елены Коротковой о шанхайской урбанистике 🐉
Forwarded from Сабина Садиева
Президент Токаев вручил королю Иордании орден "Алтын-Кыран", и надеюсь, что вместе с орденом они еще привезли королеве Рание новые казахские украшения. Просто посмотрите, как она их носит! Ювелиры пишут, что один выход Рании с бой-тумаром резко повысил спрос на казахские украшения в мире.
Forwarded from Сабина Садиева
Казинформ
Бойтумар на королеве Иордании повысил спрос на казахские украшения – ювелир Берик Алибай
В 2016 году на праздновании 70-летия Независимости Иордании королева этого государства Рания аль-Абдулла надела казахский бойтумар. Ювелир, изготовивший это украшение, реставратор Берик Алибай в интервью корреспонденту агентства Kazinform рассказал о своей…
Forwarded from AnthropoLOGS
В Заре всего Гребер и Уэнгроу собрали много высказываний о "цивилизации" и "дикой жизни" коренных американцев и даже белых, которые прожили какое-то время среди индейцев, и оказалось, что мало кто в действительности хотел покинуть "дикость" ради комфорта и благ "развитого мира". И вот совсем релевантное свидетельство из наших краев, с Кольского полуострова:
«Между тем есть лопари, которые богаты, имеют в банке наличными деньгами несколько тысяч рублей и владеют большими стадами оленей. Такие лопари могли бы прожить с удобством, где им угодно, но когда указывалось на такую возможность, то получался от них приблизительно такой ответ:
«Что может быть лучше свободы, шири в тундре и шума в лесах, жизни в незаменимой веже или тупе? Что может быть приятнее и здоровее ежедневной летней пищи из свежей вкусной рыбы: форели, кумжи, хариусов, семги, сигов и проч.? Что может быть веселее той снеговой вьюги, когда по гладкой снеговой равнине вихрем несешься в своей кережке, запряженной четверкою сильных рослых быков-оленей в свою тупу, к своей семье, где находишь у разведенного костра испеченную свежую оленину? Нет, мы не сравним нашу привольную жизнь с приневольною жизнью в городах, нам вежа, тупа, лучше всякого каменного дома».
🤩 Из очерка путешествия архангельского губернатора А.П. Энгельгардта в Кемский и Кольский уезды в 1895 году.
(Канал Isänmaa)
«Между тем есть лопари, которые богаты, имеют в банке наличными деньгами несколько тысяч рублей и владеют большими стадами оленей. Такие лопари могли бы прожить с удобством, где им угодно, но когда указывалось на такую возможность, то получался от них приблизительно такой ответ:
«Что может быть лучше свободы, шири в тундре и шума в лесах, жизни в незаменимой веже или тупе? Что может быть приятнее и здоровее ежедневной летней пищи из свежей вкусной рыбы: форели, кумжи, хариусов, семги, сигов и проч.? Что может быть веселее той снеговой вьюги, когда по гладкой снеговой равнине вихрем несешься в своей кережке, запряженной четверкою сильных рослых быков-оленей в свою тупу, к своей семье, где находишь у разведенного костра испеченную свежую оленину? Нет, мы не сравним нашу привольную жизнь с приневольною жизнью в городах, нам вежа, тупа, лучше всякого каменного дома».
🤩 Из очерка путешествия архангельского губернатора А.П. Энгельгардта в Кемский и Кольский уезды в 1895 году.
(Канал Isänmaa)
Telegram
Isänmaa
«Между тем есть лопари, которые богаты, имеют в банке наличными деньгами несколько тысяч рублей и владеют большими стадами оленей. Такие лопари могли бы прожить с удобством, где им угодно, но когда указывалось на такую возможность, то получался от них приблизительно…
Forwarded from низгораев
– Почему так много людей стремятся в науку?
– Они думают, что наука призвана объяснить этот мир.
– Почему же так много людей разочаровываются в науке?
– Потому что предназначение науки – не объяснять, а удивлять. Только те, кто обнаружил вкус к постоянному изумлению перед открывающимся миром, имеют шанс удержаться в научном сообществе.
– Они думают, что наука призвана объяснить этот мир.
– Почему же так много людей разочаровываются в науке?
– Потому что предназначение науки – не объяснять, а удивлять. Только те, кто обнаружил вкус к постоянному изумлению перед открывающимся миром, имеют шанс удержаться в научном сообществе.
Forwarded from низгораев
Через час поговорим (именно так, надеюсь, во множественном числе) о том, как работать с автоэтнографией. Онлайн, без каких либо ограничений. А пока для участников и неучастников (авось пригодится, пути исследователя неисповедимы) предлагаю вашему вниманию подборку своих работ об и около автоэтнографии. В них уже всё сказано, я собираюсь лишь комментировать когда-то прозвучавшее:
Рогозин, Д.М. 55 книг по автоэтнографии издательства Routledge, изданных за последние десять лет // Пути России. 2024. Т. 2. № 3. С. 236–241.
Рогозин, Д.М. Здоровый образ жизни в старости // Социология власти. 2024. Т. 36. № 2. С. 55–77.
Рогозин, Д.М. Исследование искусством // Пути России. 2024. Т. 2. № 1. С. 105–115.
Рогозин, Д.М., Вьюговская, Е.В. Автоэтнография деревенского дома Русского Севера // Крестьяноведение. 2019. Т. 4. № 1. С. 98–122.
Пинчук, О.В., Рогозин, Д.М. «На пляж шестидесятым автобусом»: автоэтнорафические толкования стандартизированных интервью с пожилыми людьми об интимной жизни // Социология власти. 2018. Т. 30. № 1. С. 101–124.
Рогозин, Д.М., Колосов, А.В. (Со)переживание близости смерти // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2016. № 6. С. 163–185.
Рогозин, Д. [Видео] Автоэтнография // Постнаука.ру. 2016. 18 мая. [Электронный ресурс] <https://postnauka.ru/video/64437> [Дата обращения] 20.05.2016.
Рогозин, Д. Автобиография в переписке с Борисом Докторовым / Под ред. А. Чернякова. М.: Общероссийский общественный фонд «Общественное мнение», 2016. — 277 с.
Рогозин, Д.М. Как работает автоэтнография? // Социологическое обозрение. 2015. Т. 14. № 1. С. 224–273.дом — лекторий «полынь»
лекторий «Полынь» — дом
4 лекции о том, как можно потерять и обрести дом. Независимая образовательная инициатива студии «Поле»
Forwarded from AnthropoLOGS
Посмотрел отличный фильм Теренса Дэвиса 1988 года Далёкие голоса, застывшие жизни, по совету Антона Введенского. Из его анонса сразу почувствовал присутствия любимой "этнографичесности", несмотря на определение жанра как мюзикла.
Фильм про Ливерпуль середины прошлого века: после войны, но до Beatles, отрывочные сцены из прошлого одной семьи, скорее всего - воспоминания о детстве и молодости самого Дэвиса. Отец - неуравновешенный тиран, двойственные чувства к нему троих детей, робкая мать - но эта линия не имеет начала и конца, ведь история настоящей семьи, история самой жизни не имеет морали, пролога и эпилога, конца и начала. Зато то, что доставляет настоящее наслаждение - это бытовая яркость, мелкие подробности, и настоящие мотивации, отложившиеся в чьей-то памяти. И "мюзиклом" фильм становится потому, что на всех застольях дома, посиделках в пабах, и просто так ливерпульцы поют популярные тогда песни - интересно, насколько это соответствует практике того периода, у нас ведь тоже любили застольные песнопения.
А ещё мы видим весь жизненный цикл рабочего класса - рождение, простые радости детства, молодёжные походы на танцы и вечеринки, постоянное и повсеместное курение всех и вся, армия сына, поездки девушек в Лондон чтобы развеяться и поработать официантками. Похороны, свадьбы, рождения детей, праздники в пабах, "жилищный вопрос", кто женился счастливо, кто возненавидел мужа, кого муж не выпускает из дома... Лучшие сцены, конечно, из паба, где собираются разные поколения, пьют пиво и настойки, поют, вот это, пожалуй, создаёт наиболее разительный контраст с советской повседневностью.
Во всех анонсах пишут, что "из этой атмосферы вышли Beatles", но самое интересное, что из этой атмосферы вышел сам режиссер Теренс Дэвис. Он работал электриком, но смотрел каждый день по одному фильму, и в итоге решил снимать сам. Это его первый полнометражный фильм, сразу сделавший знаменитым.
В общем, фильм для любителей городской художественной киноэтнографии, способных выдержать пару часов у экрана без линейного сюжета. Хороший тренинг для этнографов, ведь в поле линейного сюжета тоже не будет 😁
#фильм@AnthropoLOGS
Фильм про Ливерпуль середины прошлого века: после войны, но до Beatles, отрывочные сцены из прошлого одной семьи, скорее всего - воспоминания о детстве и молодости самого Дэвиса. Отец - неуравновешенный тиран, двойственные чувства к нему троих детей, робкая мать - но эта линия не имеет начала и конца, ведь история настоящей семьи, история самой жизни не имеет морали, пролога и эпилога, конца и начала. Зато то, что доставляет настоящее наслаждение - это бытовая яркость, мелкие подробности, и настоящие мотивации, отложившиеся в чьей-то памяти. И "мюзиклом" фильм становится потому, что на всех застольях дома, посиделках в пабах, и просто так ливерпульцы поют популярные тогда песни - интересно, насколько это соответствует практике того периода, у нас ведь тоже любили застольные песнопения.
А ещё мы видим весь жизненный цикл рабочего класса - рождение, простые радости детства, молодёжные походы на танцы и вечеринки, постоянное и повсеместное курение всех и вся, армия сына, поездки девушек в Лондон чтобы развеяться и поработать официантками. Похороны, свадьбы, рождения детей, праздники в пабах, "жилищный вопрос", кто женился счастливо, кто возненавидел мужа, кого муж не выпускает из дома... Лучшие сцены, конечно, из паба, где собираются разные поколения, пьют пиво и настойки, поют, вот это, пожалуй, создаёт наиболее разительный контраст с советской повседневностью.
Во всех анонсах пишут, что "из этой атмосферы вышли Beatles", но самое интересное, что из этой атмосферы вышел сам режиссер Теренс Дэвис. Он работал электриком, но смотрел каждый день по одному фильму, и в итоге решил снимать сам. Это его первый полнометражный фильм, сразу сделавший знаменитым.
В общем, фильм для любителей городской художественной киноэтнографии, способных выдержать пару часов у экрана без линейного сюжета. Хороший тренинг для этнографов, ведь в поле линейного сюжета тоже не будет 😁
#фильм@AnthropoLOGS
Forwarded from Городские историки
Китайский Новый год и городская идентичность
Наблюдая за тем, как Москва празднует Китайский Новый год, городские историки решили рассказать одну интересную историю о том, как этот праздник весны стал способом формирования городской идентичности.
Исследовательница китайских диаспор Чиу-Лин Йе в своих статьях и книге описывает этот процесс на примере старейшего чайна-тауна вне Азии – китайского квартала Сан-Франциско, где 15 февраля 1953 г. случился первый современный китайский новогодний парад. Организаторы праздника хотели не только продемонстрировать американский патриотизм и антикоммунистические убеждения, но и сделать китайско-американскую этничность частью публичного городского сообщества.
Вообще азиатские иммигранты праздновали Китайский Новый год в США с 1850-х гг., но это была скорее частная и семейная практика. Обычно китайцы воспринимались как антиграждане, которые постоянно обвинялись в связях с коммунистами и шпионаже. Чиу-Лин Йе, оценивая состояние чайна-тауна в Сан-Франциско, называет сложившуюся ситуацию «атмосферой страха».
Однако в 1950-е гг., благодаря Китайскому Новому году, ситуация изменилась – вместо отторжения китайских иммигрантов, городские власти принялись за обобществление квартала и «китайскости». Как итог, Китайский Новый год превратился в коммерциализированное публичное мероприятие для всех горожан: неазиатское население стало его главной целевой аудиторией. Если в 1953 г. фестиваль собрал около ста тысяч человек, то уже к 1957 г. публика увеличилась вдвое.
В попытке создания «своих аутентичных» китайцев в противовес Китаю коммунистическому, организаторы фестиваля придумали отличный способ снятия социальной напряженности, демонстрации идентичности и привлечения туристов. Всё это заложило основу для оживления экономики и культуры не только чайна-тауна, но и всего города. Азиатское население начало включаться в городское сообщество, а сам фестиваль распространился далеко за пределы Сан-Франциско.
P.S. Парад Китайского Нового года в чайна-тауне Сан-Франциско, 1950-е гг.
Наблюдая за тем, как Москва празднует Китайский Новый год, городские историки решили рассказать одну интересную историю о том, как этот праздник весны стал способом формирования городской идентичности.
Исследовательница китайских диаспор Чиу-Лин Йе в своих статьях и книге описывает этот процесс на примере старейшего чайна-тауна вне Азии – китайского квартала Сан-Франциско, где 15 февраля 1953 г. случился первый современный китайский новогодний парад. Организаторы праздника хотели не только продемонстрировать американский патриотизм и антикоммунистические убеждения, но и сделать китайско-американскую этничность частью публичного городского сообщества.
Вообще азиатские иммигранты праздновали Китайский Новый год в США с 1850-х гг., но это была скорее частная и семейная практика. Обычно китайцы воспринимались как антиграждане, которые постоянно обвинялись в связях с коммунистами и шпионаже. Чиу-Лин Йе, оценивая состояние чайна-тауна в Сан-Франциско, называет сложившуюся ситуацию «атмосферой страха».
Однако в 1950-е гг., благодаря Китайскому Новому году, ситуация изменилась – вместо отторжения китайских иммигрантов, городские власти принялись за обобществление квартала и «китайскости». Как итог, Китайский Новый год превратился в коммерциализированное публичное мероприятие для всех горожан: неазиатское население стало его главной целевой аудиторией. Если в 1953 г. фестиваль собрал около ста тысяч человек, то уже к 1957 г. публика увеличилась вдвое.
В попытке создания «своих аутентичных» китайцев в противовес Китаю коммунистическому, организаторы фестиваля придумали отличный способ снятия социальной напряженности, демонстрации идентичности и привлечения туристов. Всё это заложило основу для оживления экономики и культуры не только чайна-тауна, но и всего города. Азиатское население начало включаться в городское сообщество, а сам фестиваль распространился далеко за пределы Сан-Франциско.
P.S. Парад Китайского Нового года в чайна-тауне Сан-Франциско, 1950-е гг.
Forwarded from Городские историки
Города Маргариты
Вы уже успели сходить на «Мастера и Маргариту» Михаила Локшина? Многие, кто возвращаются из кинотеатра, первым делом начинают обсуждать эпической образ Москвы, изображенный в картине.
Мы, конечно, знаем, что советская Москва – это полностью модернистский город, поражающий своей монументальностью. Но Локшин, похоже, решил воплотить в жизнь все невозможные задумки советских архитекторов и показать истинное лицо сталинской архитектуры – гипертрофированный модернизм, мимикрирующий под неоклассику.
Художникам фильма прекрасно удалось раскрыть ключевую черту такого стиля – стремление дотянуться до небес. И в этом отношении главный критерий успеха модернистской архитектуры – это высота, породившая эпоху небоскребов и высоток.
В 2022 г. в сборнике «Архитектурное наследство» вышла статья известной историтессы архитектуры Юлии Косенковой о высотности как средстве формирования позднесталинского города. Ни для кого не секрет, что генплан Москвы 1935 г., с его величественным Дворцом Советов с Ленином на вершине, воспринимался как первообраз для всех советских городов. С конца 1930-х гг. каждый город Союза должен был иметь подобное главное высотное здание.
Затем во второй половине 1940-х гг. Дома Советов вступили в конфликт за городскую доминанту с новыми проектируемыми Мемориалами Победы. Началась эпоха высотности, когда архитекторы желали ввести в композицию городских центров завышенный в масштабах «экспрессивный, на грани экзальтации, символ». Так во множестве городов высотность стала имитироваться композиционными средствами, такими как «фрагментация» и «миниатюризация».
Именно этот «имитированный» высотный вид столицы поражает нас в «Мастере и Маргарите». Хотя Косенкова указывает на «недовоплощение» «имитированной» высотности, мы все же думаем об обратном. Обернитесь вокруг: разве Москва с причудливыми «зданиями-символами», что мы наблюдаем при полете Маргариты, на самом деле не реализовались в реальности не только в столице, но и во многих городах Союза? Может просто мы не хотим это замечать?
Вы уже успели сходить на «Мастера и Маргариту» Михаила Локшина? Многие, кто возвращаются из кинотеатра, первым делом начинают обсуждать эпической образ Москвы, изображенный в картине.
Мы, конечно, знаем, что советская Москва – это полностью модернистский город, поражающий своей монументальностью. Но Локшин, похоже, решил воплотить в жизнь все невозможные задумки советских архитекторов и показать истинное лицо сталинской архитектуры – гипертрофированный модернизм, мимикрирующий под неоклассику.
Художникам фильма прекрасно удалось раскрыть ключевую черту такого стиля – стремление дотянуться до небес. И в этом отношении главный критерий успеха модернистской архитектуры – это высота, породившая эпоху небоскребов и высоток.
В 2022 г. в сборнике «Архитектурное наследство» вышла статья известной историтессы архитектуры Юлии Косенковой о высотности как средстве формирования позднесталинского города. Ни для кого не секрет, что генплан Москвы 1935 г., с его величественным Дворцом Советов с Ленином на вершине, воспринимался как первообраз для всех советских городов. С конца 1930-х гг. каждый город Союза должен был иметь подобное главное высотное здание.
Затем во второй половине 1940-х гг. Дома Советов вступили в конфликт за городскую доминанту с новыми проектируемыми Мемориалами Победы. Началась эпоха высотности, когда архитекторы желали ввести в композицию городских центров завышенный в масштабах «экспрессивный, на грани экзальтации, символ». Так во множестве городов высотность стала имитироваться композиционными средствами, такими как «фрагментация» и «миниатюризация».
Именно этот «имитированный» высотный вид столицы поражает нас в «Мастере и Маргарите». Хотя Косенкова указывает на «недовоплощение» «имитированной» высотности, мы все же думаем об обратном. Обернитесь вокруг: разве Москва с причудливыми «зданиями-символами», что мы наблюдаем при полете Маргариты, на самом деле не реализовались в реальности не только в столице, но и во многих городах Союза? Может просто мы не хотим это замечать?
Ухожу уже из телевизира и напоследок меня прямо-таки потянуло на "женскую" тему. Или саму меня потянуло или ко мне обращались много по женской теме с вопросами - agency or structure -- I don't know. Но в результате этой "тяги", записала интервью с платформой Qalam о традиционной хозяйственной и обрядовой жизни казахской женщины в прошлом - о том, что она была никакая ни бейшара по мировым стандартам того периода. Интервью перекликается с моей главой в "Трижды Казахстане..." и должно выйти завтра...
Ну и сегодня записали бомбастическое интервью с Батжан Акмолдиной, которое вы сможете посмотреть в субботу...
Дам вам затравку:
Недавно к нам приезжал известный российский демограф Алексей Ракша, который давно выделяет нашу демографическую ситуацию в отдельный феномен. У нас, с одной стороны, есть все признаки второго демографического перехода – женщины активно учатся, работают, получают образование, позже вступают в брак и так далее. Средний возраст рождения первого ребенка у нас сейчас 26 лет. С другой стороны, у нас сохраняются и мужские и женские установки на брачность, семейность и детность/многодетность. И даже относительно высокий уровень разводов не мешает этому. Причем Ракша отметил, что у нас этот тренд долгосрочный – на протяжении 20 века казахские женщины рожали больше всех в советском союзе и после развала советского союза этот тренд продолжился, с небольшой оговоркой на 90-ые. У нас уже даже разные понятия о многодетности. Если в России многодетная семья – это три ребенка, то у нас – четыре. Причем другие этносы у нас тоже равняются в этом плане на казахов – и русские у нас рожают больше, чем в России, и узбеки, больше чем в Узбекистане. Да даже американцы, я замечаю, к нам приезжают и тоже начинают рожать. Хотя, казалось бы, государственной поддержки многодетности у нас намного меньше, чем в той же России или ещё где-то… Вот как эти два тренда – один скажем так феминистический/эмансипационный, а другой традиционный умещаются у нас в одном флаконе?
Стереотип о многодетной маме, которая из-за детей үйде отырып калған, дамымай калған уже не соответствует действительности. У нас сегодня многодетные мамы учатся в аспирантуре, доктарантуре, получают стипендии – например стипендию Болашак...Лично знаю троих таких женщин...
Ну и сегодня записали бомбастическое интервью с Батжан Акмолдиной, которое вы сможете посмотреть в субботу...
Дам вам затравку:
Недавно к нам приезжал известный российский демограф Алексей Ракша, который давно выделяет нашу демографическую ситуацию в отдельный феномен. У нас, с одной стороны, есть все признаки второго демографического перехода – женщины активно учатся, работают, получают образование, позже вступают в брак и так далее. Средний возраст рождения первого ребенка у нас сейчас 26 лет. С другой стороны, у нас сохраняются и мужские и женские установки на брачность, семейность и детность/многодетность. И даже относительно высокий уровень разводов не мешает этому. Причем Ракша отметил, что у нас этот тренд долгосрочный – на протяжении 20 века казахские женщины рожали больше всех в советском союзе и после развала советского союза этот тренд продолжился, с небольшой оговоркой на 90-ые. У нас уже даже разные понятия о многодетности. Если в России многодетная семья – это три ребенка, то у нас – четыре. Причем другие этносы у нас тоже равняются в этом плане на казахов – и русские у нас рожают больше, чем в России, и узбеки, больше чем в Узбекистане. Да даже американцы, я замечаю, к нам приезжают и тоже начинают рожать. Хотя, казалось бы, государственной поддержки многодетности у нас намного меньше, чем в той же России или ещё где-то… Вот как эти два тренда – один скажем так феминистический/эмансипационный, а другой традиционный умещаются у нас в одном флаконе?
Стереотип о многодетной маме, которая из-за детей үйде отырып калған, дамымай калған уже не соответствует действительности. У нас сегодня многодетные мамы учатся в аспирантуре, доктарантуре, получают стипендии – например стипендию Болашак...Лично знаю троих таких женщин...
Forwarded from pole.center (Yvan Napreenko)
О ВАЖНОСТИ ЭТНОГРАФИИ
Во многих проектах по исследованию клиентского опыта заказчик выбирает глубинные интервью в качестве основного метода исследования. Логика вполне проста: это быстро, понятно и относительно недорого. Выбирая интервью, заказчик (а часто и исполнитель) предполагает, что, спрашивая респондента о том, как он пришел к выбору товара или использованию сервиса, можно получить объективную и беспристрастную историю о его действиях. Собрав множество таких историй, исследователи ожидают увидеть полный путь клиента, включая сложную систему мотиваторов и барьеров. Получившаяся запутанная картина радует исследователей и заказчика мозаикой смыслов, создавая ощущение, что средства потрачены не зря.
Но подходят ли интервью для комплексного понимания клиентского опыта? К сожалению, у этого метода есть серьезные ограничения.
😽Во-первых, мы знаем, что все люди врут. Специально или нет, но это факт. Особенно часто это происходит, когда мы просим человека рассказать историю (а интервью — это всегда история). Мы искусственно включаем его в процесс конструирования нарратива, задаем вопросы, направляем и развиваем сюжет, который без нашего участия мог бы не возникнуть. Рассказывая о своем пути выбора, респондент часто добавляет детали, которые на самом деле не имели существенного влияния на его решение.
🧐Во-вторых, люди не только приукрашивают свои истории, но и часто говорят одно, а делают другое. На это влияет желание казаться более рациональным, чем они есть на самом деле, а также стремление получить социальное одобрение. Из интервью можно узнать, что выбор свитера или кефира для респондента — это сложный и долгий процесс, в котором участвуют десятки факторов, которые он якобы тщательно анализирует, прежде чем принять решение. Но так ли это? Похоже ли это на правду? Вряд ли.
В итоге, приступая к исследованию клиентского опыта, мы не можем игнорировать необходимость проверять инсайты, полученные из интервью, с помощью исследования реальных ситуаций выбора и использования продукта / сервиса. Это можно сделать с помощью быстрой этнографии, анализа дневников покупателей или включенного наблюдения. Иными словами, важно использовать методы, которые отвечают на вопрос: как, а не почему? Как происходит покупка? Как осуществляется выбор? Как используется продукт / сервис? Но не «почему».
Однако это не значит, что интервью бесполезны. Совсем нет:
1. Они помогают понять точки, важные для клиентского опыта, которые влияют на лояльность и удовлетворенность. Эти аспекты могут быть незаметны в ситуациях наблюдения.
2. Интервью выявляют потенциально ресурсные точки для маркетинговых усилий: где и как можно выстраивать коммуникацию с клиентом на его пути.
Конечно, все проекты очень разные: сложно сравнивать путь покупки квартиры и приобретения квашеной капусты. Однако там, где можно наблюдать, это обязательно нужно делать.
🫰 Скоро мы расскажем об одном из наших проектов, где обнаружили огромную разницу между данными интервью и наблюдения. Это как раз пример из сферы розничной торговли.
Фото: Сергей Карпов / Поле
Во многих проектах по исследованию клиентского опыта заказчик выбирает глубинные интервью в качестве основного метода исследования. Логика вполне проста: это быстро, понятно и относительно недорого. Выбирая интервью, заказчик (а часто и исполнитель) предполагает, что, спрашивая респондента о том, как он пришел к выбору товара или использованию сервиса, можно получить объективную и беспристрастную историю о его действиях. Собрав множество таких историй, исследователи ожидают увидеть полный путь клиента, включая сложную систему мотиваторов и барьеров. Получившаяся запутанная картина радует исследователей и заказчика мозаикой смыслов, создавая ощущение, что средства потрачены не зря.
Но подходят ли интервью для комплексного понимания клиентского опыта? К сожалению, у этого метода есть серьезные ограничения.
😽Во-первых, мы знаем, что все люди врут. Специально или нет, но это факт. Особенно часто это происходит, когда мы просим человека рассказать историю (а интервью — это всегда история). Мы искусственно включаем его в процесс конструирования нарратива, задаем вопросы, направляем и развиваем сюжет, который без нашего участия мог бы не возникнуть. Рассказывая о своем пути выбора, респондент часто добавляет детали, которые на самом деле не имели существенного влияния на его решение.
🧐Во-вторых, люди не только приукрашивают свои истории, но и часто говорят одно, а делают другое. На это влияет желание казаться более рациональным, чем они есть на самом деле, а также стремление получить социальное одобрение. Из интервью можно узнать, что выбор свитера или кефира для респондента — это сложный и долгий процесс, в котором участвуют десятки факторов, которые он якобы тщательно анализирует, прежде чем принять решение. Но так ли это? Похоже ли это на правду? Вряд ли.
В итоге, приступая к исследованию клиентского опыта, мы не можем игнорировать необходимость проверять инсайты, полученные из интервью, с помощью исследования реальных ситуаций выбора и использования продукта / сервиса. Это можно сделать с помощью быстрой этнографии, анализа дневников покупателей или включенного наблюдения. Иными словами, важно использовать методы, которые отвечают на вопрос: как, а не почему? Как происходит покупка? Как осуществляется выбор? Как используется продукт / сервис? Но не «почему».
Однако это не значит, что интервью бесполезны. Совсем нет:
1. Они помогают понять точки, важные для клиентского опыта, которые влияют на лояльность и удовлетворенность. Эти аспекты могут быть незаметны в ситуациях наблюдения.
2. Интервью выявляют потенциально ресурсные точки для маркетинговых усилий: где и как можно выстраивать коммуникацию с клиентом на его пути.
Конечно, все проекты очень разные: сложно сравнивать путь покупки квартиры и приобретения квашеной капусты. Однако там, где можно наблюдать, это обязательно нужно делать.
Фото: Сергей Карпов / Поле
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from Городские историки
От ГУЛАГа к городу
Возможен ли город заключённых в СССР? Таким вопросом задался американский историк Алан Баренберг в своей книге Город-ГУЛАГ, город-ведомство: принудительный труд и его наследие в Воркуте.
Воркута образовалась на основе одного из самых крупных исправительно-трудовых лагерей – Воркутлаг, в котором на пике содержалось более 60 тыс. заключённых. Они добывали уголь и строили шахты. В 1943 г. лагерь получил статус города и его население стало расти не только за счёт зэков, но и приглашённых специалистов.
По мнению Баренберга, еще в позднем сталинизме началось преображение системы, которое историк назвал «нормализацией» города. Новоприбывшие граждане и освободившиеся заключённые, составлявшие городское население, нуждались в создании социальной инфраструктуры. Формирование «нормального» города усилилось в период хрущёвской реабилитации. Историк пишет об организации единого сообщества, нацеленного на новую городскую жизнь.
Но местные партийцы были не в восторге от новоиспечённых граждан, и желали пересобрать местное сообщество посредством привлечения молодёжи по комсомольским путёвкам. Тем временем проживающие в городе заключённые сформировали свой порядок социальных отношений, который позволял им найти работу, жильё, обрести социальную защищённость. Поэтому прибывающие комсомольцы и специалисты наоборот активно включались в уже выстроенные социальные связи. По воспоминаниям бывших заключённых, они специально вступали в брак с новоприбывшими, чтобы улучшить своё положение среди рядовых граждан.
В этих процессах Баренберг выявил тенденцию к рождению местного городского сообщества, члены которого были связаны общим корпоративным прошлым. То есть пересборка ГУЛАГА в промышленный комбинат «Воркутауголь» имела непосредственное городское воплощение. Право на город может жить даже в самой сложной социальной среде. Как сами замечали бывшие заключенные, именно в этом месте они могли быть обычными советскими гражданами. Другое дело, мы знаем, что эта позитивная история все равно заканчивается грустно.
Возможен ли город заключённых в СССР? Таким вопросом задался американский историк Алан Баренберг в своей книге Город-ГУЛАГ, город-ведомство: принудительный труд и его наследие в Воркуте.
Воркута образовалась на основе одного из самых крупных исправительно-трудовых лагерей – Воркутлаг, в котором на пике содержалось более 60 тыс. заключённых. Они добывали уголь и строили шахты. В 1943 г. лагерь получил статус города и его население стало расти не только за счёт зэков, но и приглашённых специалистов.
По мнению Баренберга, еще в позднем сталинизме началось преображение системы, которое историк назвал «нормализацией» города. Новоприбывшие граждане и освободившиеся заключённые, составлявшие городское население, нуждались в создании социальной инфраструктуры. Формирование «нормального» города усилилось в период хрущёвской реабилитации. Историк пишет об организации единого сообщества, нацеленного на новую городскую жизнь.
Но местные партийцы были не в восторге от новоиспечённых граждан, и желали пересобрать местное сообщество посредством привлечения молодёжи по комсомольским путёвкам. Тем временем проживающие в городе заключённые сформировали свой порядок социальных отношений, который позволял им найти работу, жильё, обрести социальную защищённость. Поэтому прибывающие комсомольцы и специалисты наоборот активно включались в уже выстроенные социальные связи. По воспоминаниям бывших заключённых, они специально вступали в брак с новоприбывшими, чтобы улучшить своё положение среди рядовых граждан.
В этих процессах Баренберг выявил тенденцию к рождению местного городского сообщества, члены которого были связаны общим корпоративным прошлым. То есть пересборка ГУЛАГА в промышленный комбинат «Воркутауголь» имела непосредственное городское воплощение. Право на город может жить даже в самой сложной социальной среде. Как сами замечали бывшие заключенные, именно в этом месте они могли быть обычными советскими гражданами. Другое дело, мы знаем, что эта позитивная история все равно заканчивается грустно.
Forwarded from Образование, которое мы заслужили
Половина педагогов испытывают сложности с отчислением недобросовестных студентов
▪️Половина преподавателей (52%) российских вузов считает, что отчислить недобросовестного студента из университета «очень сложно». Такие данные следуют из исследования Института социального анализа и прогнозирования Российской академии народного хозяйства и государственной службы (РАНХиГС).
▪️Еще около четверти преподавателей (27%) не согласны с мнением, что отчислить неуспевающих студентов в их образовательном учреждении сложно. Остальные респонденты (21%) затруднились ответить на этот вопрос.
▪️Опрошенные преподаватели связывают сложности с отчислением студентов с «негативным эффектом подушевого финансирования», утверждают авторы исследования. Если студент не справляется с программой вуза, но его не отчисляют, остальные обучающиеся теряют мотивацию работать добросовестно, следует из ответов респондентов.
Преподаватели 55 лет и старше говорят о трудности исключить недобросовестных студентов чаще более молодых сотрудников, которым 35–54 года или 18–34 года (58, 50 и 47% из них соответственно). Такие результаты исследователи объясняют тем, что поколение преподавателей самой молодой возрастной группы в отличие от других начало работать уже при введенной подушевой системе финансирования вузов.
*Российские вузы получают финансирование по нормативно-подушевой модели. Эта система строится на определении нормативных затрат на среднегодовой контингент студентов – она учитывает прием новых студентов, покинувших вуз выпускников и предполагаемое количество студентов, которые покинут учреждение, следует из приказа Минобрнауки № 209 от 26 марта 2021 г.
При снижении «бюджетного контингента» более чем на 10% за учебный год университет рискует получить меньшее финансирование на следующие годы, рассказала «Ведомостям» старший директор по основным образовательным программам НИУ ВШЭ Анна Коровко.
▪️Половина преподавателей (52%) российских вузов считает, что отчислить недобросовестного студента из университета «очень сложно». Такие данные следуют из исследования Института социального анализа и прогнозирования Российской академии народного хозяйства и государственной службы (РАНХиГС).
▪️Еще около четверти преподавателей (27%) не согласны с мнением, что отчислить неуспевающих студентов в их образовательном учреждении сложно. Остальные респонденты (21%) затруднились ответить на этот вопрос.
▪️Опрошенные преподаватели связывают сложности с отчислением студентов с «негативным эффектом подушевого финансирования», утверждают авторы исследования. Если студент не справляется с программой вуза, но его не отчисляют, остальные обучающиеся теряют мотивацию работать добросовестно, следует из ответов респондентов.
Преподаватели 55 лет и старше говорят о трудности исключить недобросовестных студентов чаще более молодых сотрудников, которым 35–54 года или 18–34 года (58, 50 и 47% из них соответственно). Такие результаты исследователи объясняют тем, что поколение преподавателей самой молодой возрастной группы в отличие от других начало работать уже при введенной подушевой системе финансирования вузов.
*Российские вузы получают финансирование по нормативно-подушевой модели. Эта система строится на определении нормативных затрат на среднегодовой контингент студентов – она учитывает прием новых студентов, покинувших вуз выпускников и предполагаемое количество студентов, которые покинут учреждение, следует из приказа Минобрнауки № 209 от 26 марта 2021 г.
При снижении «бюджетного контингента» более чем на 10% за учебный год университет рискует получить меньшее финансирование на следующие годы, рассказала «Ведомостям» старший директор по основным образовательным программам НИУ ВШЭ Анна Коровко.