Все порывает сюда вернуться, но почему-то пока плохо выходит: в Берлине числюсь только по бумажкам, карантин уже давно ни при чем, а больничная моя субличность покинула чат скоро полтора года как.
В городе Лозанна дикий ливень, нет еще девяти утра, а я уже в «районном доме» типа дворце пионеров. Жмурюсь от чересчур яркого для этого времени суток света, по полу среди гор раскиданных игрушек ползают сопливые дети, вокруг стоят их родители и неловко мнутся с ноги на ногу, еще не открыв глаза. Если бы еще в прошлом году кто-то заикнулся, что так будет выглядеть мое утро, я бы очень долго смеялась. Или плакала. Уж лучше десять ранних смен подряд, чем такое. А сейчас ничего - стою со всеми, тоже мнусь.
Моя социальная дочь еще не ходит, но ее четверенек вполне хватило, чтобы уползти и даже не оглянуться, бросив меня в пучине неловкого смолтока на ломаном французском. «Привет, ты кто? Первый раз тут? Чем занимаешься?»,- сдаётся первым чей-то папа по правую руку, нарушив такое уютное неловкое молчание. Чуть было не ляпаю: «Я усыпляю людей» - эта фраза обычно неплохо работала социальным крючком на берлинских вечеринках, хоть за ней и следовало неминуемое разочарование, когда оказывалось, что рабочий арсенал у меня не с собой.
Но кого я обманываю, уже десять месяцев подряд я день за днем усыпляю только одну наглую лысую девицу, и то самым что бы то ни было аналоговым и мучительным способом. Хотя не буду кривить душой, нередко вспоминаю добрым словом пропофол за его безотказное и моментальное действие.
«Я мама Юны»,- выдавливаю из себя одно из своих новых определений и тем самым признаюсь в родстве с девчонкой, которая отобрала у каждого ребенка в комнате по игрушке и сидит, ликуя, у горы добычи.
Гумдевочка, старшая сестра, студентка-медичка, ковидная интернка, здравствуйте-сегодня-я-ваш-анестезиолог, маленькая врачка в большой реанимации, «простите, но я здесь ничего не решаю», беремка с запретом на работу и вечно недописанной научной работой, мама Юны, «это вы мама девочки с загадочной ножкой?» - какую бы выбрать сегодня?
Думала, больница так часто снится, потому что меня там замучили, использовали и не ценили, потому что дежурная кушетка для маленьких реаниматологов стала вторым домом, и это нездорово (и нездорОво). Но спустя почти год становления этой новой, совсем на другой лад не выспавшейся личности, стало ясно, что скучаю по больнице почти каждый долбаный день. По рассветам после ночной смены, по хирургичке, по столовке, по узкой кушетке, по мерзотному кофе по ощущению надобности и прочим.
Бережу эту рану, захаживая в разные больницы в виде родителя мини-пациентки, но это не моя тарелка: сижу в очереди со всеми вместе, не открываю любую дверь магнитным ключом, хожу кругами, пока кто-то другой делает моей дочери наркоз (это мой майндфулнесс, а у вас какой?), а не делаю наркоз, пока кто-то другой ходит туда-сюда.
Стало мечтаться вернуться и все перевернуть. Долго ни о чем мечтать не привыкла, поэтому надеюсь скоро порадовать себя новой работой и новой больницей в новой стране и новой себе.
Вдруг и писать - снова запишется, да и представиться, может, захочется как-то по-другому.
Все порывает сюда вернуться, но почему-то пока плохо выходит: в Берлине числюсь только по бумажкам, карантин уже давно ни при чем, а больничная моя субличность покинула чат скоро полтора года как.
В городе Лозанна дикий ливень, нет еще девяти утра, а я уже в «районном доме» типа дворце пионеров. Жмурюсь от чересчур яркого для этого времени суток света, по полу среди гор раскиданных игрушек ползают сопливые дети, вокруг стоят их родители и неловко мнутся с ноги на ногу, еще не открыв глаза. Если бы еще в прошлом году кто-то заикнулся, что так будет выглядеть мое утро, я бы очень долго смеялась. Или плакала. Уж лучше десять ранних смен подряд, чем такое. А сейчас ничего - стою со всеми, тоже мнусь.
Моя социальная дочь еще не ходит, но ее четверенек вполне хватило, чтобы уползти и даже не оглянуться, бросив меня в пучине неловкого смолтока на ломаном французском. «Привет, ты кто? Первый раз тут? Чем занимаешься?»,- сдаётся первым чей-то папа по правую руку, нарушив такое уютное неловкое молчание. Чуть было не ляпаю: «Я усыпляю людей» - эта фраза обычно неплохо работала социальным крючком на берлинских вечеринках, хоть за ней и следовало неминуемое разочарование, когда оказывалось, что рабочий арсенал у меня не с собой.
Но кого я обманываю, уже десять месяцев подряд я день за днем усыпляю только одну наглую лысую девицу, и то самым что бы то ни было аналоговым и мучительным способом. Хотя не буду кривить душой, нередко вспоминаю добрым словом пропофол за его безотказное и моментальное действие.
«Я мама Юны»,- выдавливаю из себя одно из своих новых определений и тем самым признаюсь в родстве с девчонкой, которая отобрала у каждого ребенка в комнате по игрушке и сидит, ликуя, у горы добычи.
Гумдевочка, старшая сестра, студентка-медичка, ковидная интернка, здравствуйте-сегодня-я-ваш-анестезиолог, маленькая врачка в большой реанимации, «простите, но я здесь ничего не решаю», беремка с запретом на работу и вечно недописанной научной работой, мама Юны, «это вы мама девочки с загадочной ножкой?» - какую бы выбрать сегодня?
Думала, больница так часто снится, потому что меня там замучили, использовали и не ценили, потому что дежурная кушетка для маленьких реаниматологов стала вторым домом, и это нездорово (и нездорОво). Но спустя почти год становления этой новой, совсем на другой лад не выспавшейся личности, стало ясно, что скучаю по больнице почти каждый долбаный день. По рассветам после ночной смены, по хирургичке, по столовке, по узкой кушетке, по мерзотному кофе по ощущению надобности и прочим.
Бережу эту рану, захаживая в разные больницы в виде родителя мини-пациентки, но это не моя тарелка: сижу в очереди со всеми вместе, не открываю любую дверь магнитным ключом, хожу кругами, пока кто-то другой делает моей дочери наркоз (это мой майндфулнесс, а у вас какой?), а не делаю наркоз, пока кто-то другой ходит туда-сюда.
Стало мечтаться вернуться и все перевернуть. Долго ни о чем мечтать не привыкла, поэтому надеюсь скоро порадовать себя новой работой и новой больницей в новой стране и новой себе.
Вдруг и писать - снова запишется, да и представиться, может, захочется как-то по-другому.
Deputy District Judge Peter Hui sentenced computer technician Ng Man-ho on Thursday, a month after the 27-year-old, who ran a Telegram group called SUCK Channel, was found guilty of seven charges of conspiring to incite others to commit illegal acts during the 2019 extradition bill protests and subsequent months. The group also hosted discussions on committing arson, Judge Hui said, including setting roadblocks on fire, hurling petrol bombs at police stations and teaching people to make such weapons. The conversation linked to arson went on for two to three months, Hui said. A Telegram channel is used for various purposes, from sharing helpful content to implementing a business strategy. In addition, you can use your channel to build and improve your company image, boost your sales, make profits, enhance customer loyalty, and more. Telegram desktop app: In the upper left corner, click the Menu icon (the one with three lines). Select “New Channel” from the drop-down menu. Telegram channels fall into two types:
from us
