«Марко Поло: от Венеции до Ксанаду» Лоуренса Бергрина

Эта книга представляет собой два в одном: биографию Марко Поло и введение в контекст его путешествий. Такое соединение, думаю, продиктовано особенностями самого материала. Билл Брайсон говорил, что любая биография Шекспира — это 5% фактов и 95% догадок; в этом отношении Марко Поло удобнее Шекспира, но, кажется, не сильно. Что в таких случаях делать биографу? Можно, например, написать романизированную биографию, как поступила Галина Ершова, или вот как раз наполнить книгу историческими справками. Хотя книгу Бергрина я бы не назвала ни строго художественной, ни строго нехудожественной. Вот, допустим, что он пишет о своём герое:

В Балхе Марко ощутил бесконечное страдание, приносимое войной. Он учился сочувствию, он будто слышал вопли жертв, когда пришельцы-монголы уничтожали процветавший некогда город, он с ужасом и отвращением видел цивилизацию, повергнутую в прах жестокими захватчиками.

А вот что писал о Балхе сам герой (привожу полный текст записи о городе в переводе И. П. Минаева):

Балк — большой знатный город, а прежде он был ещё больше и ещё лучше. Татары и другие народы грабили его и разрушали; в старину, скажу вам, тут было много красивых дворцов, много прекрасных мраморных домов; все они разорены, разрушены. В этом городе Александр женился на дочери Дария. Рассказывали мне в этом городе, что здешний народ молится Мухаммеду. До самого этого города земли царя восточных татар, и тут же пределы Персии на восток и северо-восток.

В своей книге Лоуренс Бергрин старается показать, как менялся Марко Поло во время странствий — как он становился более терпимым, эмпатичным и открытым новому опыту.

С одной стороны, идея интересная. Что-то такое я тоже вижу. Буддистов Марко Поло называл идолопоклонниками от начала до конца, но между описаниями тибетцев при дворе Хубилая и индийцев в более поздних главах действительно есть разница. Тибетцы внушали Марко Поло отвращение. В индийских же главах он изложил историю Сиддхартхи Гаутамы и добавил от себя:

…будь он христианин, то стал бы великим святым у Господа нашего Иисуса Христа.

С другой — к этой идее есть вопросы.

Во-первых, «Книга чудес света» — не собрание заметок, сделанных непосредственно в пути: она писалась в тюрьме, общими усилиями двоих заключённых, когда путешествие уже подошло к концу. У Марко могли быть такие заметки, и он даже мог за ними посылать, но а) это не точно; б) когда смотришь на свои юношеские записи более зрелыми глазами, они часто выглядят смешными и наивными, — зачем тогда показывать их миру в первоначальном виде? в) «Книга чудес света» не носит подчёркнуто субъективного характера, как современные травелоги, и реконструировать по ней психологический портрет венецианца, по-моему, стоит с большей осторожностью.

Во-вторых, вопрос достоверности её разных версий Бергрин рассматривает совсем вскользь. При этом его нарратив во многом держится на деталях, которые в версии Минаева отсутствуют. К их числу, например, относятся болезнь, обрушившаяся на Марко в Афганистане, и постоянные сравнения «идолопоклоннических» практик с христианскими. Хотелось бы лучше понять: с чем связаны эти расхождения? Иначе мне сложно поверить в нарисованную биографом картину.

Ни «Книга чудес света», ни биография Бергрина не вошли в число моих любимых книг. Зато опыт их параллельного чтения стал для меня необычайно ярким и запоминающимся. Все сомнения, с которыми я в итоге осталась, в моих глазах только добавляют книге Марко Поло объёма и интереса.