Толстой иноагент.

Книжный магазин «Лабиринт» записал классиков русской литературы Александра Пушкина, Льва Толстого и Самуила Маршака в «иностранные агенты». Видимо, на сайте случился какой-то сбой, но карточки на сайте заменили.

Интересно, что в отношении Толстого пускай и случайное присвоение такого статуса служит напоминание о том, что в начале ХХ века самодержавие, в т.ч. госправославие (Синод) признало Льва Николаевича «нерусским». За его публицистику и критику церкви его отлучили от церкви, придав анафеме.

А его антигосударственная философия вообще откровенный экстремизм. И если сегодня прочитать его статью о патриотизме, то у многих любителей традиционных ценностей скрепы открепятся.

Так что тот факт, что его до сих пор сегодня не исключают из школьных программ, используя символом величия культуры, лишь подтверждает, что его никто читает, довольствуясь верой в его величие.

«Барри Линдон» (1975 г.) как главное историческое кино.

Эту ленту Кубрика можно пересматривать бесконечно ведь она по-настоящему открывает суть кино как искусства, объединяющего литературу, музыку и живопись. Кубрик ювелирно соединил Сарабанду Генделя, пейзажи Тернера, портреты Гейнсборо и текст Теккера.

Литературный язык играет в ленте отдельную, важную роль. Через него передается поразительна атмосфера эпохи, в которой сочетались почтительность и порок. Все герои, совершая мерзости разной пробы, бесконечно вежливы и учтивы. Чего стоит сцена с галантным разбойником Капитаном Финни.

И в этом смысле погружения в атмосферу века фильм настоящая машина времени. Это кино не читает морали, не захватывает историей, оно воспитывает вкус, заменяя поход в музей.

Рипли (2024).

Впервые с Томом Рипли я познакомился в экранизации Мингеллы (1999 г.). По мне это лучшая роль Деймона (в иных фильмах не могу на него смотреть), а как хорош Джуд Лоу (была номинация на Оскар). В этой версии с гомосексуальными подтекстами Рипли отвергнутый друг, претендующий на большее, который в силу таланта притворяться и приспособляться, нужному человеку его простого происхождения, ловко плетет свою паутину лжи. Но эта ложь импровизация, поэтому Рипли полюбил джаз. Финал остается подвешенным, непонятно поймают его или нет.

Но потом (слава интернету) я посмотрел «Под ярким солнцем» Клемана (1960 г.). Великолепный Делон и подлинная эстетика 60-ых. Тут Рипли мстительный лакей, жаждущий денег. Но его обман вскрывается. Тут работает классический закон жанра.
В обоих версиях одно удовольствие смотреть за яркой и знойной Италией, которая покоряет Рипли. Все ее прелести объясняют зачем Рипли нужны деньги и имя Гринлиф.

В прошлом году вышел «Солтберн» как оммаж на Рипли, в котором господствует левацкий нарратив о социальной справедливости или паразитизме. Тут «Рипли» целенаправленно борется с аристократией за блага.

Рипли (2024 г.) Стивена Зилиана мелкий мошенник и аферист, который узнав о судьбе Караваджо, решает что его «талант» можно возвести в ранг искусства, которое извиняет убийства. Караваджо был убийцей, но запомнили его как великого художник. Вот и Рипли ложью рисует свои картины. И в этой версии сюжет действительно нуар. Тут Италия холодная и пугающая.

Интересное прочтение но в нем нет психологической глубины персонажей, у которых откровенный кризис идентификации и абсолютная внутренняя пустота, которую они пытаются заполнить.

В общем, пришло время первоисточник прочесть, чтобы сформировать своего Рипли. Ведь в случае таких произведений и экранизаций интересны именно варианты прочтения.

Аристад Грей «Бедные-несчастные».

Поскольку мне безумно понравились «Бедные-несчастные» Лантимоса, то я сразу кинулся читать первоисточник.

Книжка оказалась не менее интересной. Сравнивать кино и книги я не склонен, в т ч потому что юридическая практика научила относится к ним как к разным произведениям.

Книга более обстоятельное повествование о профессии и личной ответственности как способе улучшить жизнь «бедных-несчастных». При этом, книга так же рисует перед нами выдуманный викторанский Глазко. И Лантимос прекрасно передал эту идею своей картинкой.

Но особо интересно, что в книге есть дополнительная развязка, которая служит бонусом к фильму. Поэтому не откажите себе в удовольствии насладиться историей в иной оптике.

P.S. По вполне понятным причинам, но все же печально, что из экранизации пропала сцена путешествия Беллы и Данканана в Одессе (уверен она там была).

В книге они встречают там русского картежника, повествующего им внегосударственную историю русских:

«До Пушкина русские не были настоящей нацией и жили не в своей стране, а в некой административной единице. Наша аристократия изъяснялась по-французски, наше чиновничество состояло из пруссаков, а истинных русских — то есть крестьян — презирали и власти, и чиновничество».

Земля, одержимая демонами. Почему популярны колдуны.

Книга Моники Блэк описывает интересный феномен мистической рационализации действительности. На примере послевоенной Германии она показывает, что в ряде немецких земель стали популярны колдуны-целители.

Тяжесть поражения и денацификация, возлагающая коллективную вину, заставляла немцев считать, что Гитлер и нацизм были проявлением колдовства, одурманившего народ. Нацизм стал восприниматься как болезнь.

Болезни, кстати, всегда воспринимались людьми не только как физиологический процесс, но и как следствие нарушения моральных предписаний. Быть исцеленным означало не только восстановить физическую силу или мобильность, но и очиститься и освободиться от оков греха – с предостережением, что не следует больше совершать проступков.

Поэтому в стране стали очень популярны целители-колдуны вроде Бруно Гренинга, которые помогали преодолеть моральный кризис и освободится от вины.

Кризисы и разочарование в рациональных институтах всегда были благотворной почвой для таких целителей. Вспомните, на какое время пришел пик популярности Кашпировского и Чумака.

Мистика и колдовское лечение было очень удобно для оправдания токсичных истин, о которых также предпочитали просто молчать, делая вид, что ничего не было.

Как это выглядело описал Философ Ханс Йонас молодым человеком бежал в 1933 г. из нацистской Германии в Палестину, где вступил в Еврейскую бригаду. Его мать осталась в Мёнхенгладбахе, родном городе семейства, в Рейнской демилитаризованной зоне. Она была убита в Аушвице. Вернувшись в 1945 г., Йонас посетил родной дом на Моцартштрассе, поговорил с новым владельцем. «Как ваша мать?» – спросил тот. Йонас ответил, что ее убили. «Убили? Кому понадобилось убивать ее? – засомневался мужчина. – Никто не поступил бы так со старушкой». «Ее убили в Аушвице»,  – сказал ему Йонас. «Нет, не может быть, – ответил домовладелец. – Бросьте! Нельзя же верить любому слуху!» Он обнял Йонаса: «То, что вы рассказываете об убийствах и газовых камерах, – это лишь отвратительные россказни».

Затем мужчина заметил, что Йонас смотрит на красивое бюро, принадлежавшее его отцу: «Хотите его? Хотите его забрать?» Йонас был возмущен. Он ответил «нет» и быстро ушел.

В современном творчестве контекст стал удивительно важнее текста. Вот еще тому пример.

В питерских «Подписных изданиях» в начале лета схватил «Лисьи броды» Анны Старобинец. Ничего не знал об авторе, но сюжет оказался интригующим и обещающем хороший и добротный экшн.

Поствоенная Маньчжурия, восточная мистика, советские войска, немецкие тайные общества, - все это прекрасный литературный аттракцион. Оторваться невозможно. Залипаешь как в детстве от Купера, Дюма, Верна или в юности от Дэна Брауна. Идеальный материал для Нетфликса. Поэтому если хотите побаловать себя увлекательным текстом, то скорее берите.

Если же вам важен контекст, то вот 2 факта: книга писалась 10 лет и вышла в начале 2022 г. Далее автор сделал несколько заявлений, и книгу на ярмарках продавали как какой-то самоиздат. Но критики все же включили ее в лучшее года. И сдается мне, что пена как всегда осядет, а книжка займет свое вечное место в новой классике.

Рекомендую к прочтению книжку Харольда Йенера «Волчье время».

Она о немцах после падения Гитлеризма. Автор разрушает миф об укоренности преданности режиму. Он как и полагается слинял в три дня, а народ быстро перестроил свое общественное поведение.

Никакой катастрофы. Модные журналы устраивали фотосесси на развалинах. В разбомбленых кафе пили кофе и танцевали. А над вчерашними солдатами героями-мужчинами потешались женщины. Ведь в идеологическом смысле рухнула власть мужчин. Следствием этого стала сексуальное раскрепощение. И вот интересная маркетинговая история.

Эта история летчицы Беаты Узе. После войны она кочевала по деревням в качестве продавщицы пуговиц и, прислушиваясь к разговорам, она вдруг нашла новый источник доходов, составив краткое Руководство по контрацепции на 8 страницах, назвав его «Текст Икс».

При Гитлере за такой текст ее точно подвергли репрессиям. Ведь в 1941 г. контрацепция была законодательно запрещена и, как полагается, ее пропаганда. . Но теперь она почувствовала, насколько сильна была жажда сексуальных приключений после войны, в которой ребенок был лишним.

«Гекст Икс» стал бестселлером. В первый год (1947) его заказали 32 тысячи женщин. Беате едва успевала печатать и рассылать новые тиражи. Тут же она придумала включать в издание рекламу, что возмущало покупателей, не дававших на нее согласие.

Так зарождался бизнес по распространению информации о гигиене брака, ставший концерном, который и сегодня насчитывает 470 сотрудников и имеет годовой оборот 128 миллионов евро.

Но сразу Беата вступила в конфликт с законом, но не из-за нарушения норм нравственности или угрозы причинения вреда несовершеннолетним, а в связи с несоблюдением правовых норм, регулирующих цены. Рыночное ведомство считало, что брошюра не содержала новой медицинской информации, поэтому она стоила максимум 2 пфененига, но не 2 марки. В общем, все тоже, что сегодня с инфоблогерством и налоговой.

Затем и нравственные претензии подоспели. Один уголовный правовед из католического Мюнстера в 1949 г. первым обвинил Беате Узе в создании угрозы общественной мо-рали. Но правоохранительные органы во Фленсбурге вынесли свой вердикт: «Текст Икс» и связанный с ним рекламный материал «не носят оскорбительного характера и не представляют собой угрозы ни для целомудрия отдельных граждан, ни для общественной морали». Хотя жалоб по всей Германий к тому времени было уже более чем достаточно.

После этого Беате расширила бизнес от информации к продукту. Импотенция стала эпидемией после войны. Поэтому для «гигиены брака» она начала продавать мужчинам таблетки, а женщинам секс/имитаторы.

И тут поборники нравственности взяли реванш. В 1951 году ее признали виновной в распространении безнравственной литературы и непристойных. аксессуаров. Ее каталог, в котором «рекламируются более чем сомнительные товары, не отличается сдержанностью и деликат-ностью» — таков был вердикт фленсбургского суда шеффенов.
По мнению судей, ее товары способствовали распространению разврата.

С тех пор жалобы следовали одна за другой. Из 2000 случаев возбуждения производства уголовного дела против нее 700 закончились судебным разбирательством. Благодаря выдающимся адвокатам и собственной ловкости она выиграла почти все процессы.

Одно из самых частых обвинений заключалось в том, что она «сыпала» рекламу без разбора и таким образом терроризировала граждан, которым ее товары были не нужны, например католическую духовную семинарию.

После этого обвинения Беате Узе стала использовать по два конверта: на внешнем отправитель по-прежнему оставался анонимом, на внутреннем она предупреждала получателя о «специфиче-ском» содержимом послания и просила его тут же выбросить письмо, если он сочтет, что его пуританские чувства могут быть , задеты. Если же он этого не сделает, вся ответственность ложится на него самого.

Первый секс-шоп в мире Беате Узе открыла в 1961 году за день до сочельника…

Франсин Хирш Суд в Нюрнберге Советский Союз и Международный военный трибунал

Еще одна книжная рекомендация для тех, кто интересуется историей права, имеющей порой актуальное значение. Например, сейчас в РФ отрицание выводов Международного военного трибунала в Нюрнберге карается уголовной статьей. А эта книжка рассказывает как все то за, что сейчас статья было в протоколах, но не попало в приговор.

Хирш как добросовестный историк и советолог справедливо укоряет союзников в том, что последующий нарратив холодной войны вычеркнул СССР из истории трибунала. Мол, это был суд американцев. Художественное свидетельство тому легендарный «Нюрнбергский процесс» 1961 г. Стенли Крамера.

Но штука в том, что когда британские лидеры и некоторые американские политики (в том числе министр финансов Генри Моргентау – младший) выступали за внесудебную казнь нацистских вождей как более простой и прямолинейный подход, советские представители настаивали на созыве международного трибунала.

Возможно, Нюрнбергского процесса вообще не было бы, если бы советская позиция не возобладала.

Правда Сталин хотел чтобы этот процесс был подобием Московских процессов, т.е. театральная имитация правосудия. Поэтому когда союзники согласились на процесс, предоставив преступникам процессуальные права и отказавшись от пыток, то об этом пожалели все стороны. Такие мерзавцы как Гимлер получили невероятную по охвату трибуну из мировых газет.

А уже начало Холодной войны превратило Нюренберг не только в суд над нацизмом, но и бой между новыми противниками. Однако, в этой политической склоке важна персона Арона Трайнина. Трайнин был советским юристом, который сначала на научном уровне, а потом и практическом ввел правовую концепцию «преступления против мира», описав планирование и развязывание неспровоцированной войны как наказуемое преступное деяние.

Это стало важнейшим пунктом в Обвинительном заключении – документе, создавшем правовую рамку для Трибунала в целом!

Трайнин развил свою критику международного права в работе «Защита мира и уголовный закон», опубликованной в 1937 году (в разгар сталинского Большого террора). Он снова раскритиковал Лигу Наций за то, что она принимала как должное легальность войны.

Он признавал, что пакт Бриана – Келлога от 1928 года, амбициозный многосторонний мирный договор, подписанный Советским Союзом и шестьюдесятью одной страной, был важным шагом вперед. Но этого было мало. Подписанты отказались считать войну «инструментом национальной политики», но не дотянули до того, чтобы признать ведение войны наказуемым правонарушением.

Трайнин отметил, что в действующем международном праве «порой недозволенная охота за зайцами карается строже, чем организация военного истребления людей». Он призвал создать международный уголовный трибунал для суда над «лицами, нарушающими мир».

Именно после Нюрнберга война стала преступлением против человечества. Правда со временем эта страшная формулировка стала расхожей фразой. А сама «война» стала крепиться к чему угодно, например, нет более абсурдной формулы чем «информационная война», привязанная к срачам в интернете и трепотня по телевизору.

Екатерина Правилова «Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России».

Очень интересный историко-правовой труд, разрушающий миф о Российской империи как о патриомониальной автократии (концепция Ричарда Пайпса согласно которой только царь владел всем в империи, т.е. был «Хозяином земли русской», как о себе писал Николай II), так и о либералах, стоящих за частную собственность.

Русский либерализм никогда не был догматичен. Он всегда менялся в зависимости от внешних обстоятельств и мод. Так новый либерализм конца XIX века предлагал такое представление о собственности, которое было совместимо с идеей общего блага.

А самодержавие напротив было самым главным охранником частной собственности. Логика царя была простой: как я могу опираться на аристократию, если буду отбирать то, что должен гарантировать- а именно неприкосновенность частной собственности. Поэтому с позиции самодержавия отмена крепостного права воспринималась как крупнейшая экспроприация имущества.

Либералы же вместо двухмерной модели (индивид/государство) развили концепцию трехмерной формы управления (индивид/общество/государство) и обличали беспредельный индивидуализм как отклонение от подлинного (локковского) либерализма, равно как критиковали чрезмерное государственное вмешательство. Они требовали не отступления государства, а создания нового государства – сильного и умелого, но в то же время не всеподавляющего.

Это государство должно было существенно ограничить право собственности ради общего блага, а также ввести понятие общественной собственности, которой бы управляло государство. В основе этой логики была идея национального (бюрократического) государства, способного мобилизовать частные ресурсы на общее благо.

Так в книге рассказывается как под нажимом либералов государство ограничивало частные права на леса чтобы сохранить экологию и природу, т.е. создавая «национальные парки». На вводные объекты, нужные в т ч для развития энергетики.

Как они вводили институты культурного наследия, заставляя церковь ухаживать за старыми храмами и изымая старые иконы, как предметы искусства, т.е. превращая их из сакрального в эстетическое. Это же касалось частных особняков и даже царских картин из Эрмитажа.

Государство по мысли либералов должно было стать эффективным управленцем от лица народа. «Нам говорят ‹…› что может быть опаснее чиновников? Не думаю, чтобы чиновник был опаснее всякого земельного хищника», – заявлял М. Я. Герценштейн, оратор от кадетов по аграрным вопросам.

Кадеты верили в «социализацию права». что подразумевало разрыв между либеральной идеологией и идеями индивидуализма. В русской и европейской юридической мысли рубежа веков индивидуалистические идеи гражданских прав и свободы отошли на задний план, вытесненные ценностями социальной справедливости; место état de droit заняла solidarité , а частные интересы отступили перед общественными благами.

В целом самодержавие с неохотой шло на такие перемены, усиливая бюрократию. Так царское правительство взвалило на себя массу полномочий и в итоге не справилось с этой задачей, т.к. оно не было профессиональным. Правалом недальновидной царской политики стала Первая Мировая война, когда нужно было эффективно национализировать/мобилизовать частную собственность ради общего блага.

Не смогло это и Временное либеральное правительство, неспособное управлять в военном режиме. Зато Ленин смог. И тут главный парадокс, что представления Ленина о революции напоминали претензии либералов, которые накануне февраля 1917 года единодушно критиковали неспособность слабеющего императорского правительства справиться с кризисом.

Так Ленин полностью, хотя и радикально воплотил мечты либералов о сильном государстве, работающем на общественное благо. Правда уже без компромиссов, ведь частную собственность он отменил.

И именно на те же грабли либералы наступили в конце ХХ века, став при этом козлами отпущения. Хотя именно они и боролись за общественное благо, культуру и государство.

Джокер 2: Критика чистого безумия на двоих.

Я подозревал, что завал сиквела Джокера скорее намеренный завал нежили объективная оценка. Формально суть претензий понятна. Тут нет комикса. И даже нет Джокера. Тут есть только Артур Флек и его история.

Первая часть в духе «Таксиста» Скорсезе про социальные условия, порождающие Джокера. А тут у нас уже нет этого левацкого уклона. Тут Филипс на примере успеха «Джокера» показывает, что общество жаждет этих Джокеров, видя в них не общественный мусор, а народных героев в духе «Прирожденные убийцы».

А Флеку остается думать кто же он жертва этого общества или его герой? Не даром его сцены в психушке сплошь отсылки к «Пролетая над гнездом кукушки». Адвокат убеждает его, что Джокер это его вторая личность, Квин напротив твердит, что он и есть Джокер.

Кстати, именно она и есть настоящий Джокер в этой истории. Не зря она поднимается по его символичной лестнице. Ее образ легко сравнить с Великим инквизитором, которому нужен образ и имя Джокера ради своего злобного безумия. Но Флек после судебных заседаний понимает, что он никому не интересен всем нужен Джокер. И Квин бросает его все на той же лестнице.

И тут Филипс дает отповедь аудитории, которой нет дела до больного, униженного, потерянного человека. Ей нужен Джокер как образ безумного анархиста. Джокер это грим который носит Флека, а не наоборот.

Подозреваю, что для доказательства этой идеи он сознательно пошел на кассовый провал. Вот, мол, смотрите вы хотели Джокера, а получите Флека, потому что это история его победы над Джокером.

И в этом смысле Джокер 2 абсолютно достоевская история. Только у Федора Михайловича любовь спасает, например, Раскольникова, а у Филипса любовь губит.
Артур думает, что Квин его любит, но она любит Джокера, Артур ей не нужен. Поэтому, когда Флек отказывается быть Джокером от него отворачивается Квин, а фанаты-психи мстят.

Финал как бы говорит, что Джокер это не личность, это болезнь. Флек был лишь нулевым пациентом. Поместив его в психушку власти совершили ошибку, ведь это заведение идеальное место для массового заражения. Именно тут и рождаются Джокер-псих Леджера.

Так же отмечу, что Филипс сделал ответ «Заводному апельсину», показав что свободу воли невозможно отобрать даже у такого человека как Флек.

Это очень смело сегодня снимать кино, которое не мерится кассой и рейтингом. Но уверен, что этот тот случай, когда через десяток лет фильм станет культовым, а про его прокатный провал будут говорить как о парадоксе.

– Опять хочу в Париж! – А Вы уже бывали там? – Нет, но я уже хотел.

Читая книжку Хелен Раппапорт о русских в Париже вспоминается именно этот анекдот. А истории конкретных персонажей убеждают, что они действительно могли говорить как у Жванецкого: «Мне в Париж по делу срочно».

Эта очень легкое чтение с очень тяжелым и горьким впечатлением от трагизма судеб русской эмиграции. О, какая ирония перевести накануне Первой мировой все средства в Россию, чтобы потом большевики все отобрали.

И вот вчерашняя элита водит такси, шьет платья, работает официантами. Но делает это с достоинством, по высшему классу и на совесть. Поэтому в Париже считалось высшим удовольствием пообщаться с русским официантом и таксистом.

Вот вам и парадокс. Аристократ и интеллигент, упавший с вершины государственной иерархии, может стать первоклассным таксистом, а вот таксист, добравшийся до государственных вершин, едва ли способен на такую трансформацию.

Присяжный #2.

Конечно, такие люди как Клинт Иствуд и Вуди Ален, стабильно выдающие в 90 лет, качественное кино, доказывают, что старости нет, если есть любимое ремесло/ профессия-идентичность.

«Присяжный номер 2» крепкая, олдскульная юридическая драма, в которой легко угадываются элементы «12 разгневанных мужчин» и «Разумные сомнения». Смотреть интересно, приятно и легко. Короче, это хороший киноманский фильм

В юридической оптике это фильм с вопросом об эффективности института присяжных. Впрочем, в целом о возможности привлечения обывателя к профессиональным вопросам права.

Иствуд ставит под сомнение этот институт, показывая, что у присяжного, лишенного профессионально-правовых идеалов чувство справедливости сбоит.

Точнее личное всегда будет выше общественного. А вот прокурор у него напротив оказался более профессиональным и честным. Эта же дилемма прекрасно показана в разных версиях сериала «Судья».

Более того, на примере Экспертных советов по рекламе можно также сказать, что воинственная справедливость «общественников» вообще живет параллельной жизнью с правом. Там нет презумпции невиновности, состязательности, логичности и т д.

Для них право далеко не сложное ремесло учета нюансов, процедур, требующее профессионализма. Напротив, оно просто и понято, но ровно до того момента, когда они из судей станут подсудимыми.

История Центральной Азии.

Посетив Узбекистан, начал искать добро ную книжку по истории Центральной Азии. И нашел Адиб Халид Центральная Азия: От века империй до наших дней.

Это обстоятельная история, в которой история региона показана через призму идеи становления национального государства. В начале ХХ века об этом грезили местные интеллектуалы, стремясь освободить от имперского владения Российской империи Романовых и Китайской империи Цин.

Обе империи пали в ходе революций 1911 и 1917 г.г. Но Туркестан остался в сфере нового Советского государства, а Синьцзян у Китайской республики, а потом и у коммунистического Китая. Далее две новые империи решали национальные вопросы по-разному.

Китай изначально отождествил коммунизм и национализм, стремясь из всех народов сделать ханьцев. А СССР напротив, отвергая русский национализм, развивал нации всех республик, кроме России. Говоря при этом, а русских как старших братьях.

Для большевиков Коммунизм всегда был больше Советского Союза. Многие видели в нем противоядие от колониализма и путь к национальному спасению. Поэтому в советской Центральной Азии коммунизм уничтожил кочевой образ жизни и старые элиты, однако принес туда социальное государство, которое нивелировало социальные различия, обеспечивало всеобщее образование и  вовлекало простых людей в общественную жизнь.

Но Россия была меньше Советского Союза, поэтому не трудно догадаться почему при перестроечном кризисе Россия хотела выйти из СССР с лозунгом «Хватит кормить окраины». И как результат такой национальной политики после распада СССР республики Центральной Азии вышли полноценными национальными государствами.

А вот Китай в тот же период волнений 90-ых решил, что танки должны быть не трибуной для оглашения указов (вспомните Ельцина), а средством подавления волнений. В результате китайский коммунизм устоял, а уйгуры с их исламом подвергаются перевоспитанию в китайском ГУЛАГе. При этом, для КПК ислам представляет собой форму психического расстройства. И это все на глазах у всего мира.

Так что повторюсь, что главной причиной развала СССР был национализм. Большевики думали, что они смогут его контролировать, но вышло так, что русским уже надоело жить без своего государства, а союзным республикам уже не было смысла, ведь они стали полноценными национальными государствами.

P.S. Интересно, что ислам как средство борьбы с коммунизмом возник во время Афганской войны, когда США начали вооружать моджахедов чтобы подорвать СССР. Штаты думали, что в этой войне советские центральноазиатские республики поднимутся против коммунистов, но советская идентичность была сильнее исламской.

Но в итоге Штаты взрастили тех, кто организовал 11 сентября, а затем и запрещенный в РФ Игил. И для борьбы с ними они уже арендовали бывшие советские базы в Киргизии. Во истину сеющий ветер, пожинает бурю. Смотрите об этом «Война Чарли Уилсона», «Власть».

Вадим Глушаков Немецкая трагедия, 1914–1945: история одного неудавшегося национализма

Для меня есть книги по истории, которые читаешь не только с удовольствием, но и с чувством искренней благодарности и одновременно зависти к автору. Ведь он написал ровно то, что хотел написать ты, при этом он избавил он необходимости это сделать.

И вот эта книжка об истории Германской империи, Веймарской республики и Третьего рейха именно такая такая. Она иллюстрирует эволюцию национализма как политической доктрины.

Изначально созидательный национализм позволил Пруссии собрать в 1871 г. Германскую империю из мелких немецких княжеств, прекратив австрийское господство в немецком мире.

Последующий имперский национализм, включающий империализм, милитаризм и шовинизм, а так же требующий опеки немецкого мира, привел Германию в Первой мировой войне, в которой она и погибла.

Веймарская республика казалось бы должна была обеспечить нормальное демократическое развитие. И так оно и было ровно до Великой депрессии. И тут уже возник национализм ресентимента, требующий мести за унижения в Первой Мировой войне. Этот национализм перерос в нацизм.

Автор заключает:

Национализм всегда заканчивается войной. Европейский национализм, рожденный в конце XVIII века Великой французской революцией, окончательно созрел к началу XX века, и закончиться без мировой войны, по законам общественного развития, он был просто не в состоянии. Величайшая трагедия заключается, однако, в том, что одной мировой войны чтобы покончить с национализмом, человечеству оказалось недостаточно. Перед началом Первой мировой политики утверждали: «Это война, чтобы больше никогда не было войны». После ее окончания они говорили: «Это лишь перемирие между двумя мировыми войнами». 

В конечном итоге автор резюмирует, что в конечном итоге за национализм всегда расплачивался немецкий народ, для которого теперь этот термин стал табу. Но цена этого знания была невероятно высокой.