не по теме совершенно, но вот прочитал и написал, делюсь. надеюсь, скоро будет по теме – про деконструкцию «христианской любви» у Авалоса или почему я ненавижу Виктора Франкла с его откровениями

В своей книге специалист по этике Киран Сетия утверждает, что жить хорошую жизнь важнее, нежели быть счастливым, а складывать руки нельзя, пускай жизненных тягот невозможно избежать. По просьбе «Горького» это произведение в жанре философского селф-хелпа взвесил Алексей Зыгмонт и нашел его нормальным — даже слишком.

https://gorky.media/reviews/inogda-smotri-na-trudnuyu-storonu-zhizni/

«АТЕИСТОВ – В ОКОПЫ», НУЖНО ЛИ ВОСПРОИЗВОДИТЬ ПОГРАНИЧНЫЙ ОПЫТ И ЕЩЕ ФРАНКЛ

1. Есть такой расхожий афоризм, что «в окопах не бывает атеистов». Придумали его, как считается, американцы во Вторую мировую, с тех пор его много критиковали (типа что «это аргумент не против атеистов, а против окопов»), а в Висконсине даже сделали памятник атеистам в окопах. Еще его часто повторяют у нас, например в том же фильме «Война и Библия», про который я недавно писал – и заметьте, с каким выражением: не трагически, а очень самодовольно и почти с радостью. Ну, многие сами видели и слышали. Суть этой фразы, чтоб зафиксировать, – в том, что «близость к смерти обращает взор человека к Богу», но давно замечено, что это палиндром и читается в обе стороны: «религиозное чувство возникает из страха смерти», то есть из некой пограничной ситуации.

Есть и третье прочтение – точнее, вывод, который можно сделать из первого: если нас бесят атеисты или мы хотим обратить людей к Богу, то нужно превратить все вокруг в один большой окоп – и там они станут верующими. Это в идеале. На практике обычно получается поощрять создание каких-то окопных локусов и потом поднимать их на щит и растягивать их смыслы вовне. Примерно это мы видим сейчас, когда всякие священники, эксперты и политики с удовольствием говорят, что дескать происходит «духовное возрождение», «очищение через страдание», «парни встали за Христа, за веру православную», а сами парни тоже возвращаются к вере, крестятся в черных мешках для трупов и прочее – что вполне понятно, потому что принцип по большей части рабочий. Поэтому, собственно, всякие, скажем, православные церкви и отдельные деятели часто с удовольствием поддерживают насильственные конфликты – у них там удачная пограничная ситуация, которая превращается в настоящий инкубатор верующих. Короче, нужно создать окоп, засунуть туда атеистов, а кто выживет – станет верующим, очень здорово.

2. Немного в сторону. Самая известная история о конверсии – «путь в Дамаск» апостола Павла – конечно, интересная, тем более что Бог там цитирует, кажется, Гомера и Еврипида (об этом писала Н.В. Брагинская), но по своей структуре рассказ небеспристрастный и, наверное, нас обманывает. Суть в том, что конверсия в книге Деяний выстроена так: эпифания (явление божества) – травма (Савл упал с лошади, а потом на три дня ослеп) – конверсия (гонитель Савл становится апостолом Павлом). Но на самом деле, как мы видим на примере «атеистов в окопах» и вообще всех других людей, травма предшествует эпифании: он сначала должен был упасть с лошади и ослепнуть, а потом во что-то поверить, а не наоборот. И в общем мы знаем, что люди, пережившие травму, действительно часто обращаются к религии – это можно читать в обе стороны, как аргумент в пользу религии или против нее – но это факт.

(продолжение, начало см. выше)

3. Наконец, за что я ненавижу Франкла с его «поиском смысла» и прочим – несмотря на то что его принято боготворить за то, что он пережил концлагеря, вышел и как бы «стал помогать окружающим». Дело в том, что концлагеря тут и есть проблема. Есть аргумент, что это классическая «ошибка выжившего», то есть что он решил, что выжил, потому что что-то сделал лучше, чем все остальные, и сам тоже в каком-то смысле оказался лучше. Отсюда и эта его знаменитая фраза про «первыми умерли те…» – он буквально ранжирует людей по тому, что первые и вторые поступали не как он и погибли, а он поступил хорошо и выжил.

Но проблема еще и в том, что для него предельный опыт смысла навсегда оказался привязан к пограничной ситуации, когда все вокруг умирают и ты сам на грани, но вдруг является «нечто» и все озаряется светом. Характерно, что во многих своих книгах он даже не пытается как-то определить, что такое «смысл», по-научному – поскольку он на самом деле не ученый, а философ-экзистенциалист, который по тоталитарности мог бы заткнуть за пояс Хайдеггера и Сартра и для которого «смысл» должен явиться «в просвете бытия» через боль и смерть. Зато в его книгах куча всякой духовности, «бессознательного бога» и прочей мистики. Совсем как «атеист в окопе», который перестает быть атеистом, Франкл получил Откровение и понес его дальше. Прочие выжившие, типа Примо Леви, Бруно Беттельгейма и многих других, вынести чувство вины: «почему я жив, когда они умерли». Они знали, что их судьба – результат абсолютной случайности, что они ничем не лучше. Это их мучило, некоторые кончали с собой. Франкл, в отличие от них, вынес из концлагерей откровение и абсолютную праведность – он-то точно знает, как нужно, и готов до конца жизни гнобить «благополучных» людей, которые мучаются от бессмысленности жизни (а она правда бессмысленна) морализаторством вроде «ответственности», «совести» и всякого прочего.

Хуже того: совсем как священники, которые из афоризма про «атеистов в окопах», пусть бессознательно, но делают вывод, что «окопы это хорошо», Франкл делает вывод, что пограничная ситуация страдания и смерти – тоже хорошо, там может быть огромный смысл. Отсюда и его многочисленные разделы в книгах, лекции и статьи про «смысл страдания». Для него такая ситуация послужила триггером откровения, и он приглашает других к тому же самому. Это несправедливо, но я бы сказал, что он обожествил свою пограничную ситуацию (точно так же свят Крест) и был бы рад вообще дуплицировать ее для других, засунуть их тоже в окоп. Но там, где взрослому, физически и ментально здоровому, вполне состоявшемуся до концлагеря психиатру явилось «откровение смысла», другим – женщинам, детям, больным или просто тем, кому повезло меньше – оно могло и не явиться. И не являлось. А те, кто такой ситуации не пережил – или пережил, но ничего не вынес – с его точки зрения, вообще куски говна, они не «реализовали смысл» и «не были готовы меняться». В общем, это все отвратительно и чудовищно, пошел нахер

ну и вот. к сожалению, я тоже морализатор, к тому же ругаюсь с мертвым белым мужчиной. но поймите, вопрос концептуальный и имеет к нам отношение

Коллеги, из вчерашнего поста, как я понял, многим особо зашла (или не зашла) часть про Франкла – кто-то написал мне лично или в своих каналах, спасибо. Должен отдать должное, про «ошибку выжившего» – мысль Дюка. Она существенная, но для меня важнее остальное – отсюда и связь с «атеистами в окопах». Поскольку же там все было сумбурно, проговорю основную мысль более четко:

1. В пограничных ситуациях (близость смерти, продолжительное страдание) в людях часто «просыпается» религиозное чувство, начинаются эпифании, духовные обращения и прочее. Это вообще не мысль, а трюизм. Чуть менее трюизм, что

2. Различные «большие институции» (церковь, государство, психиатрия – тоже банальный список) об этом хорошо знают и часто стремятся к воспроизведению опыта пограничных ситуаций в изначальном либо «прирученном», рутинизированном виде с целью стимулировать обращение. В этом плане церковь, которая одобряет конфликты, потому что они стимулируют религиозный опыт, и Франкл, который одобряет ситуации крайнего страдания, потому что они помогают людям «обрести смысл», – фактически заодно. Это общий, к тому же исходно религиозный паттерн, и мои собственные тяжбы по поводу бессмысленности жизни здесь особо не при чем.

Добавлю, что пункт 1 часто гротескно выражается в художественной форме. В более общем масштабе это «Омен» (сейчас вот посмотрел приквел, «Омен. Первое знамение»): там католическая церковь задумывает родить Антихриста, чтобы вернуть людей к Богу, то есть им нужно «вернуть ненависть в хардкор» – нужна реальная угроза, чтобы простимулировать общество. В более частном масштабе это «Мученицы» Паскаля Ложье: там, как вы помните, некий тайный культ подвергает женщин долгосрочному заключению и пыткам, чтобы те могли заглянуть в загробный мир и, так сказать, сделать оттуда репортаж. Проблема в том, что это знание невыносимо, и когда главная героиня рассказывает главе культа, что увидела, та кончает с собой. К слову, один из примеров «мучеников» в фильме (мы видим его на фотографии) – это знаменитая «китайская казнь» линь-чи – в 30-е годы на это фото медитировал Батай и думаю, что это его прямое влияние. Еще, например, был сериал «ОА», где злодей-доктор держал взаперти людей, переживших клиническую смерть, и раз за разом заново их топил, потому что они так заглядывали в другие измерения. Можно привести еще кучу примеров, но что пришло в голову.

Еще важно, что во всех этих случаях мы как будто не можем «обратить внимание» на этот паттерн без критики – то есть без того, чтобы сказать, что «да, это работает, но специально так делать нехорошо». Насилие остается насилием, а поверенные им «благие цели», выходит – не так уж и благи. Тупо, но как есть

между тем «Индивидуум» открыл предзаказ на «Судьбу животных», большое спасибо коллегам. лично мне нравится, что из этого получилось, думаю пока что лучший мой перевод

ЖЕГЛОВ И ДЕ МЕСТР

Короче, все вы помните фразу Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя», что типа «наказания без вины не бывает», потому что Груздеву (персонаж Юрского) нужно было «вовремя со своими женщинами разбираться и пистолеты не разбрасывать, где попало». Этот афоризм по понятным причинам очень любят те, кто в свое время голосовал за ЕР, а у нормальных людей от него глаза на лоб лезут, но сейчас не об этом.

У меня не идет из головы, что эта фраза очень похожа на формулировку «знаменитого реакционера» Жозефа де Местра: «Вероятно, что человек, осужденный на казнь за преступление, которого он не совершал, действительно заслуживает наказания, – но за другое злодеяние, нам абсолютно не известное». В этом высказывании (от которого тоже глаза на лоб лезут), на самом деле, свернута целая богословская концепция. Во-первых, де Местр как католический мистик вообще считал, что животная жизнь «виновна» перед Богом по факту наличия и насквозь пропитана грехом. Непосредственным выражением жизни является кровь, которая обладает как загрязняющей, так и очистительной, то есть искупительной силой. Во-вторых, он считал, что во всех человеческих культурах и обществах есть такой «глубочайшим образом прирожденный человеку догмат», что «страдающий добровольно праведник дает удовлетворение не только себе, но и грешнику, который собственными силами не сумел бы искупить свою вину»; если короче, то это «догмат обращения страданий невинности в пользу виновных». Поэтому, в-третьих, его «человек, осужденный на казнь за преступление, которого он не совершал», возможно, расплачивается перед кровожадными небесами не за собственное, а за чужое преступление.

Собственно, его главный пример и идея-фикс на этот счет – Людовик XVI: почти что праведник, который подобно Христу безвинно пострадал за собственных убийц и во спасение Франции. В России в XX веке будут верить во что-то похожее насчет Николая II, и многие до сих пор верят. С другой стороны, даже без чужой вины каждый человек в силу своей греховной природы в любой момент времени заслуживает того, чтобы государство дало ему крепкого леща без каких-либо пояснений.

Наверное, это сходство должно что-то значить, но я пока не очень понимаю, что именно, и не особо хочу заниматься «политической теологией». То есть с одной стороны у нас есть идея раздачи наказаний без всякого повода, с другой – представление, что «все мы не без греха» и поэтому всем нужно раздать пинка, а это мистика в строгом смысле слова. Кстати, в помойках под названием «Яндекс Дзен / Кью» обнаружился серьезный вопрос, не принадлежит ли фраза Жеглова Августину и еще моралистическое рассуждение, что Груздев наказан за гордыню (кандидат наук), сластолюбие (старик, но женился на двадцатилетней барышне) и безответственность (разбрасывал пистолеты), то есть буквально за грехи.

оставлю пока так, в порядке наваждения

Короче, тут подруга и коллега-религиовед Анастасия сделала по моей задумке шикарную версию женского Ацефала на какую-то гипотетическую будущую обложку моей аудио-херни. Поскольку мне очень нравится и даже имеет отношение к теме канала, считаю своим долгом прорекламировать ее творчество, которому остро нужна монетизация

Выше – галерея примерно того, как она умеет. Первые две доступны в материальной форме диатипии и линогравюры, большая часть остального продается в цифре на любые нужды. Но главное – коллега заинтересована в сотрудничестве, так что ей можно заказать любую картинку в самых разных употреблениях и форматах – цифра, живопись, графика, дизайн, обложки, мерч, эскизы тату. Пока недорого (будет дороже)

Ацефалка реально офигенная же

Можно писать в тг – @anasthesia9 и инсту – @annastasja.x

По долгу службы не только посчитал возраст Юбера и Мосса на момент написания «Очерка о природе и функциях жертвоприношения» (напомню, оба оказались сопляками), но и худо-бедно перечитал текст – и поразился, какой он все-таки ебанутый. Конечно, в самом хорошем смысле.

Напомню, среди прочего они там доказывают, что жертвоприношения буквально создают богов, поскольку вот мы убиваем животное или человека и выпускаем сконцентрированную в них сакральность (а это на самом деле «опасная и губительная сила» самой смертной жизни, которая должна расточаться), ощущаем какой-то экстаз и считаем, что жертва – это божество, а потом божество воскресает, потому что мы находим еще одну жертву, а потом мы снова ее убиваем и так до бесконечности. В итоге оказывается, что бог – это «мерцающий бесцветный образ, порожденный периодичностью жертвоприношений». Ну и вообще, чтобы кто-нибудь стал богом, ему необходимо умереть – Геракл, например, становится им после самоубийства.

Как будто мало, что жертва – это всегда убийство бога, она всегда еще и самоубийство бога, поскольку жертвователь, жрец и жертва символизируют его наравне. Получается, что бог-шизофреник вселяется в нескольких разных персонажей и убивает одного себя руками другого себя. Отсюда Юбер и Мосс приходят к совсем уж безумной идее, что мифические поединки богов-громовержцев с хтоническими чудищами (Зевс и Тифон, Мардук и Тиамат, Индра и Вритра) – это на самом деле самоубийства, поскольку это один и тот же персонаж. У Зевса, например, был эпитет «Хтоний», типа он владыка подземного мира, Мардука называют также «царем бездны», а какой-нибудь бог Нергал известен еще и как бог огня Гибий. На резонный вопрос «зачем вообще убивать бога?» авторы отвечают, что боги вообще-то очень злые и вредные, и поэтому их надо иногда убивать – то есть приносить в жертву, иначе катастрофа. Вот, например, есть индийский бог Рудра, который одновременно покровительствует стаду и гадит ему. Рудру надо вселить в самого красивого быка, а потом убить в лесной чаще в полночь, и все какое-то время будет хорошо.

Я это все к чему: авторы пишут об этом только обиняками, но точно держали в голове Христа и его искупительную жертву – и представьте, какой shitstorm бушевал у них в головах и какой, как сейчас говорят, «стоял запах»:

– Короче, бллин, Яхве, он… убил самого себя *затягивается*. То есть дал убить самого себя на кресте. Евреи, римляне – все замазаны… Потому что был очень вредный и понимал, что надо себя убить… И стал добрым. И он, короче, каждый день убивает сам себя… а в конце снова станет злым. Как-то так, бллин. И еще его нету на самом деле, эээ…

– Марсель, ты долбанулся, дядя Эмиль не будет это печатать!

в тему (это Гольбах, «Карманное богословие»)

Сообщают, что номер «Логоса» про Жирара доехал-таки до «Фаланстера», а коллеги уже спрашивают, что там читать, поэтому расскажу чуть более подробно, чего там происходит

Если в целом, то мне очень хотелось сделать где-нибудь номер на 100-летие РЖ, и притом определенным образом. Прежде всего, я совершенно согласен с Дашевским, что РЖ – автор «очень последовательный и ясный», и поэтому копаться в его концепциях так, как копаются во всяких сложных, темных и вообще конченных авторах (типа Хайдеггера или Деррида) не нужно. Еще не нужно его ни с кем сравнивать, потому что это обычно бессмысленно, никуда не ведет и это упражнение следует оставить студентам и аспирантам (конечно, я сам грешил и тем, и другим, но с этим нужно было завязывать и других не поощрять тоже). Вместо самого РЖ, который у нас в основном переведен и с ним все понятно, хотелось поговорить про «миметическую теорию» – то есть про то, чем занимаются его последователи во Франции, Австрии, США и других странах, на что он повлиял, в каких дисциплинах разрабатывается его наследие, что из этого наследия уже выкинули, а над чем пока думают, как именно применяются его концепции и так далее.

Изначальная идея была в том, чтобы взять сколько-то дисциплин, в которых РЖ что-то значит – религиоведение, теологию, феминистскую теорию, психологию/психиатрию, литературоведение и еще что-нибудь постсекулярное в стиле «ядерный апокалипсис современности» – и попросить каких-то умных авторов написать обзорные статьи про то, что в этих областях происходит. Мне невероятно мощно помогли Марта Рейнеке (президент COV&R) и Вольфганг Палафер, которые тупо составили список потенциальных авторов с явками и паролями, а Рейнеке еще и разослала предварительные рекомендации типа «Вам сейчас напишет такой-то, не шлите сразу». В результате в номере оказался, повторюсь, весь цвет мирового жирардианства – люди из разных дисциплин, которые все сплошь знали РЖ лично, а один (Жан-Мишель Угурлян) – вообще его соавтор по книге «Вещи, сокрытые от создания мира». И в основном это все оригинальные статьи, сделанные специально для этого номера – хотя понятно, что там есть копипаста и прочее. Короче, без Рейнеке и Палафера ничего бы этого не было, я им искренне признателен, они офигенные. И остальные авторы тоже, в общем. Кирван – очень добрый католический патер, постоянно благословлял меня и говорил, что принимает боль русской души близко к сердцу, а Угурлян прислал статью в виде фотографий рукописного (sic!) текста с распечатанными перечерканными вырезками из его книжек. Я с ума сошел это все разбирать, но было весело.