Александр Сайгин

Forwarded from Структура наносит ответный удар

Ненасилие

Ваш покорный слуга стал научным редактором перевода «Насилия» Рэндалла Коллинза на русский язык. Сам перевод выполнил Николай Проценко, и сделал он это замечательно! В честь выхода книги на радио «Говорит Москва» я позащищал нашего автора от критики Ирины Прохоровой. Получился живой, полемический эфир с обязательным появлением тени Сталина. А куда в исторической социологии без нее?

Книга полна сильных контринтуитивных соображений, но ее самый главный тезис, пожалуй, таков: Коллинз утверждает, что люди совершенно не склонны к насилию по своей природе. Естественное состояние, повелители мух и прочие стэнфордские эксперименты являются раскрученными мифами поп-культуры и эмпирически мало подтверждаются. Да, конечно, встречаются социопаты и психопаты, но их довольно мало относительно всей популяции. Напротив, естественной эмоцией среднего человека является отвращение к насилию. Это не значит, конечно, что насилия не существует или что оно ушло в прошлое. Просто социология насилия должна задаваться другим вопросом: в каких условиях люди все-таки решаются на него?

Если очень упростить ответ социолога, то механизмов тут два. Один можно назвать веберовским. Это создание рационально-технических средств, при которых жертва и ее мучения отгораживаются от совершающего насилие непроницаемым экраном или большой дистанцией. В итоге насилие превращается в своего рода ремесло, а потом и индустрию. Ничего личного, работаем, братья! Главный пример из современных войн – это массовые убийства дронами и самонаводящимися ракетами, но Коллинз замечает, что первым шагом в эту сторону было применение артиллерии в начале Нового времени.

Другой – дюркгеймовский – механизм заключается в создании коллективных ритуалов, которые разжигают насильников и позволяют им на какое-то время дегуманизировать своих жертв. Данный паттерн куда более спонтанен и малоконтролируем сверху, но он становится довольно стабильным, когда две относительно равные по силам группы наносят друг другу ущерб, угождая в спираль взаимной мести. Здесь примеров масса – от драк футбольных фанатов до этнических чисток.

Важно, что кроме поп-гоббсианцев разных мастей Коллинз по ходу критикует и Пьера Бурдье за его концепцию символического насилия и связанную с ней концепцию государства. Для Коллинза них слишком много от метафоры, но мало от операционализации. Фактически, символическим насилием можно назвать все, что угодно, если проявить должное остроумие. При всей моей любви к Бурдье, я думаю, что эта критика бьет в цель. Хотя и ответить Коллинзу тоже кое-что можно.

www.tgoop.com/saygin_opinion/12226

2.8K viewsMar 7 at 20:41

Ненасилие

Ваш покорный слуга стал научным редактором перевода «Насилия» Рэндалла Коллинза на русский язык. Сам перевод выполнил Николай Проценко, и сделал он это замечательно! В честь выхода книги на радио «Говорит Москва» я позащищал нашего автора от критики Ирины Прохоровой. Получился живой, полемический эфир с обязательным появлением тени Сталина. А куда в исторической социологии без нее?

Книга полна сильных контринтуитивных соображений, но ее самый главный тезис, пожалуй, таков: Коллинз утверждает, что люди совершенно не склонны к насилию по своей природе. Естественное состояние, повелители мух и прочие стэнфордские эксперименты являются раскрученными мифами поп-культуры и эмпирически мало подтверждаются. Да, конечно, встречаются социопаты и психопаты, но их довольно мало относительно всей популяции. Напротив, естественной эмоцией среднего человека является отвращение к насилию. Это не значит, конечно, что насилия не существует или что оно ушло в прошлое. Просто социология насилия должна задаваться другим вопросом: в каких условиях люди все-таки решаются на него?

Если очень упростить ответ социолога, то механизмов тут два. Один можно назвать веберовским. Это создание рационально-технических средств, при которых жертва и ее мучения отгораживаются от совершающего насилие непроницаемым экраном или большой дистанцией. В итоге насилие превращается в своего рода ремесло, а потом и индустрию. Ничего личного, работаем, братья! Главный пример из современных войн – это массовые убийства дронами и самонаводящимися ракетами, но Коллинз замечает, что первым шагом в эту сторону было применение артиллерии в начале Нового времени.

Другой – дюркгеймовский – механизм заключается в создании коллективных ритуалов, которые разжигают насильников и позволяют им на какое-то время дегуманизировать своих жертв. Данный паттерн куда более спонтанен и малоконтролируем сверху, но он становится довольно стабильным, когда две относительно равные по силам группы наносят друг другу ущерб, угождая в спираль взаимной мести. Здесь примеров масса – от драк футбольных фанатов до этнических чисток.

Важно, что кроме поп-гоббсианцев разных мастей Коллинз по ходу критикует и Пьера Бурдье за его концепцию символического насилия и связанную с ней концепцию государства. Для Коллинза них слишком много от метафоры, но мало от операционализации. Фактически, символическим насилием можно назвать все, что угодно, если проявить должное остроумие. При всей моей любви к Бурдье, я думаю, что эта критика бьет в цель. Хотя и ответить Коллинзу тоже кое-что можно.

BY Александр Сайгин