с215

Вот точные слова об умерших, погибших и их призраках, которые я вспоминаю в эти дни. Это политические эмоции смерти, которые проблематизируют скорбь, плачь и связь с теми, кто больше не здесь:

Работа скорби и течение времени не способны связать умершего человека с живыми безмятежной связью. Ужас его смерти тяжким грузом лежит не только на плечах самых близких и дорогих, но и на плечах каждого, кто пересекает траектории его прошедшей жизни.

Настоящими призраками становятся умершие ужасными смертями: безвременной и омерзительной смертью, смертью ребенка или родителей, знающих, что тот же конец ждет и их детей, и многими другими видами смерти.

Умершие естественной или насильственной смертью, с которой не могут примириться ни те, кто умер от нее, ни те, кто выжил в них.

Настоящие призраки — это умершие, которые всегда будут противиться «переходу на тот свет» и упрямо избавляться от своего савана, дабы заявить живым наперекор фактам, что они всё еще принадлежат их числу.

Их смерти не свидетельствуют ни о каком смысле и ничего не завершают. Это не столько тени, объявляющие месть, сколько тени, вопиющие по ту сторону любого отмщения.

Прочитать продолжение можно здесь.

На днях получил вёрстку моей книжки, которая должна выйти в этом году в МИФе. Это почти финальный этап работы над текстом. Удивляюсь и радуюсь тому, насколько книжное производство — это именно производство, физическое и техническое. Это сотни мелких файлов, которые объединились, тысячи нажатий на клавиши, стирания, письма, механизмы, микро-аппараты, которые материализуют текст. Как говорится, «и книга тоже — фабрика». Кстати, ещё смотрю сейчас на содержание и понимаю, что оно получилось достаточно картографичным — то есть это действительно атлас, в нём нет единого центра или линии повествования. Сеть из множества карт, у которых есть лица и концепты. Вместо книги-корня — книга-ризома (ам сори). Скоро будут и другие новости.

с217

Готовлю цикл лекций о связи современная философия / современная культура. Я бы назвал это курсом мечты — получилось собрать все темы, о которых я давно хотел поговорить подробно. Например, там будут лекции о связи Марка Фишера и ностальгии по 2007 году, а с недавними трендами — и по 2017; о том, почему идеи Бадью не выживут в обществе негативных отношений; как Делёз помогает объяснить наступление моды на мультивселенные в кино. Короче, это будет курс о трендах в хорошем смысле слова — трендах и культуры, и философии. Рассмотреть их вместе — значит убрать строгий концептуальный дуализм между высоким и низким, понятным и непонятным, сложным и простым, и выйти из очень раздражающего разговора «об упадке современности». Сейчас собираю и читаю тексты, радуюсь и надеюсь, что получится здорово. Более подробный и официальный анонс будет чуть позже.

с218

Думаю, что недавний тренд с мыслями о Римской империи — это выражение того, что Делёз и Гваттари называли «грезами о материках, континентах, расах и племенах». Этот тренд расширился и появились, например, такие варианты: «моя Римская империя — это перевал Дятлова» или «Моя Римская империя — это смерть принцессы Дианы». Эти грёзы часто связаны с формулой масштаб + страх + исчезновение.

Это исторические конфигурации, которыми легко бредить и которые подтверждают идею Делёза и Гваттари о том, что субъект изначально грезит не о маме и папе, как говорит психоанализ, а именно о континентах, стаях, кочевниках и географии. И очевидно вопрос сколько раз в день вы думаете о Римской империи может быть заменен вопросом сколько раз за день вы грезите, сколько раз улетаете в эти странные места с чем-то далёким — как в детстве было с динозаврами, мамонтами, драконами и гигантской техникой. Это машина древности, архаический континент воображения, преодолевающий личное и близкое.

с219

Вот есть «Бредовая работа», но мне интересно, почему ещё не написали книгу «Бредовая учёба», в которой был бы рассказ о том, зачем нам проходить бесконечные онлайн-курсы и ходить на занятия, которые не нужны ни преподавателям, ни студентам.

Вот например, попав в магистратуру, я могу сказать, что это один из самых бессмысленных этапов обучения. Я знал, что так будет, но не думал, что этого будет тааак много. Из условных 10 пар в неделю хотя бы чуть-чуть интересными я могу назвать условно две и то с натяжкой. При этом очень часто такая ситуация, когда прямо видно, что для преподавателей это сверхнагрузка и им тоже не нужны студенты-магистранты.

Ждём нового Гребера для поколения зумеров, которые решили, что им обязательно нужна любая учеба. Сюда бы добавить анализ бесконечных платных курсов — от тех, где учат прогревам в инстаграме до курсов «вся история живописи за три дня». Никто не дружит с диктатом академии, но он по-прежнему полон сил.

с220

Март прошел в оживленном темпе. За это время я успел подготовить несколько лекций и понять одну важную вещь. Когда рассказываешь что-то на полтора часа, важно не то, что ты скажешь, а то, чего ты не скажешь. Иными словами, лучше недорассказать, чем переполнить. Сюжет лекции должен быть похож на сюжет стихотворения. Его как бы и нет, но он представлен по-другому: это выраженное (условно) настроение времени, это режим особых и порой неожиданных связей, ритм и внутренний климат самого высказывания.

Продолжается курс в Маяковке про современную философию и в чатике курса неожиданно собралось уже 300 человек. Ещё продолжаются встречи в Новой Голландии о разлуке и расставании — на них тоже можно прийти. Еще по средам мы читаем Делеза — тоже можно присоединиться, написав мне в личку. В общем, событий на все случаи жизни — много, и главное не переполнять их собственной речью :)

с221

Делез и философия высокой моды

Нашел у Валерия Подороги наблюдение, где он говорит, что Барта волнует вкус, Деррида волнует запах, а вот Делеза — покрой (в смысле работы с тканью). Подорога пишет:

Совсем неизвестно давнее влечение Делеза к раскрою. Не «вторая профессия», а скорее образно-чувственная ткань мысли, я бы даже сказал очаг изначальных, базовых метафор в системе философствования Делеза, но уже как признанного мэтра «высокой моды» мысли.

Подорога перечисляет, из чего состоят области делезианской моды:

1. Материал, масса материи, просто то, что мы можем назвать «материей» — собственно, тот самый эмпиризм, который важно не удваивать.

2. Область складки, соответствующий набор допустимых складок — то, что непосредственно касается книги Делеза о Лейбнице.

3. Область фигуры — то, что обхватывает ткань, концепт.

4. Область карты и не-кальки современного модного покроя, где осуществляется отбор нужной линии тела.

Для Делеза был важен стиль, ведь писать — это кроить. Культ руки, способной проводить линии, отделять, составлять карты, не калькировать то, что остановлено и неподвижно, но извлекать из-под руин живые линии опыта — складки, финты, резкие повороты, изгибы самой жизни.

с222

Нашел песню, которая отлично подходит для описания сообществ и тусовок:

Идёшь по улице один
Идёшь к кому-то из друзей
Заходишь в гости без причин
И просишь свежих новостей

Звонишь по телефону всем
Кого-то нет, а кто-то здесь
Для разговоров много тем
Для разговоров время есть

Просто хочешь ты знать
Где и что происходит...

Эта песня группы Кино попадает сразу в несколько точек. Во-первых, она касается общего и распределённого знания, которое есть у сообществ. Мы знаем что-то общее, но не знаем всего сразу, знание существует как сеть локальных происшествий и идентичностей: новости, темы разговоров, обсуждения, конференции, слухи, ридинги, афтепати и вечеринки.

Во-вторых, беспричинность сообществ, которую можно назвать духом легкости самой дружбы: как известно, друг это тот, с кем можно прервать беседу в любой момент. Дружба предполагает сообщество равных, тех, кто отходит от терапевтической идентичности и негативности отношений. Она включает новый опыт достоинства.

Отсюда и третий момент — то, как сообщество в 20 веке переходит от сообщества выживания, где отсутствует ценность отдельного тела (гетто, концлагерь, историческая катастрофа), к сообществу видимости и значимости. Политическое выжимание жизни из тела больше не происходит, есть отказ от публичного наслаждения насилием, меньше голой жизни, а революции досуга создают пространство для свободного времени и объединения. Об этом хорошо писала Ольга Шпарага в книге «Сообщество-после-Холокоста».

Про себя могу сказать, что с 2022 года переживаю распад сообществ, причём самых разных. Помню, как составлял список мест, куда можно пойти к друзьям. Это были квартиры, выставки, встречи в кафе, киноклубы и парки. Кто-то уехал, умер, навсегда вышел из тусовки. Меня поддерживает атомизированный опыт дружбы, возникающей вспышками общего понимания: их много, они малы, но возможно когда-нибудь мы выйдем на улицу в летний день и по-новому услышим эту музыку. По этой же теме есть лекция Бори Клюшникова — о тусовках и современном искусстве.

с223

Скоро выйдет новая книга Марка Фишера с расшифровкой его лекций. Эти лекции посвящены вопросу о том, как возможно желание за пределами капитализма. Я успел прочитать первые три лекции и могу поручиться за увлекательность книги. Например, первую лекцию Фишер начинает с демонстрации двух рекламных роликов от Apple и Levi's, которые служат введением к темам курса. Мне близок такой подход, совмещающий теорию и артефакты поп-культуры, которые говорят о симптомах времени больше, чем многие критические тексты.

В лекциях сохранены элементы дискуссии Фишера и студентов, что придаёт тексту живость и перемещает в атмосферу осеннего семестра в Голдсмитском колледже Лондона. В предисловии к книге говорится о том, как для Фишера был важен Спиноза — он первый открыл инструмент, позволяющий изгнать демона модерности — капиталистическое эго — из человеческого разума. В курсе Фишер пытается показать, что такая эмоциональная инженерия возможна и сейчас, и она приближает состояние посткапитализма.

Меня радует, что Фишера становится всё больше на русском языке. На книгу сейчас открыт предзаказ. Это можно сделать либо на сайте, либо через гугл-форму. Второй вариант подойдёт тем, кто сейчас в Петерубрге и сможет забрать книгу из шоурума Ад Маргинем. Не так давно у себя на Сигме я выкладывал переводы Фишера и упоминал его в лекции о ностальгии по 2017.

с224

Год назад я открыл для себя Notion и Obsidian. Мне показалось, что организация жизни и письма больше не будут прежними. Эти программы дают мощные технологии порядка, которые призваны упростить ведение дел и конспектов. И вот я их активно вёл где-то три месяца...

С Notion и Obsidian работает такая штука, которую обычно адресуют акторно-сетевой теории Латура. О ней часто говорят: Латур не предлагает никакой онтологии, всё что у него есть — это инфраязык, который способен просветить, как металлодетектор, любые социальные процессы.

Порядок, который даруют Notion и Obsidian, тоже инфрапорядок. Он накладывается как сетка на твои повседневные штуки, но вместе с этим не удерживает их. Ты проходишь через него снова и снова, как бы пролетаешь, но ни за что не цепляешься.

С Obsidian я снова оказался у того же корыта с бесконечными цитатами и заметками, которые теряют свой смысл, если ты их сразу же не использовал. Картотека ассоциаций в голове работает лучше, а инфрапорядок красивой паутинки лишь создаёт иллюзию, что система находится в твоей власти.

С Notion немного другая ситуация. Я поймал себя на мысли, что мне приходится придумывать дела, которые в целом необязательно записывать в расписание. В то же время, когда у меня было слииишком много дел, я их не записывал вообще, потому что просто не успевал и решал по мере поступления.

В общем, порядок дел и заметок, как сказал бы Бён-Чхоль Хан, это ещё один демон общества усталости, который заставляет без конца работать на несбыточный идеал оптимизации. Порядок создает ощущение основания, пытается создать онтологию, но его проницаемость не дает никаких гарантий — как и любая другая оптимизация, будь то оптимизация самих себя, работы или отношений.

с225

Я погрузился в тихую майскую жару, как писал один южный писатель. В Петербурге сейчас 27 градусов, а у меня первый год за последние пять лет, когда в начале лета не нужно сдавать никаких академических текстов. Это временное затишье ощущается пока что странно.

Но скоро выйдет моя книжка по современной философии, сегодня мне сообщили, что она уехала в типографию и на неё будет открыт предзаказ. Всеми ссылками я, конечно, тут поделюсь. Разные книжные презентации будут, скорее всего, в июле.

Ещё мы готовимся к презентации «Логоса» — номер журнала наконец-то появится в бумажном виде. Это тот самый выпуск, к которому мы собирали блок о трансформациях стыда и кринжа. В июне выпуск должен появиться в магазинах и мы о нём обязательно расскажем на какой-нибудь площадке.

Эти события разбавят надвигающуюся жару или станут её частью, растворяясь в воздухе, как писал уже другой писатель, более северный. У меня есть немного мазохистской ностальгии по процессу написания больших массивов текста. В связи с этим вспомнился список Раньери — о том, что делать с текстом.

Этот список итальянский преподаватель составил для своих студентов и напоминал о нём, когда у них возникали ступоры в написании работ. От себя могу сказать, что это далеко не универсальные советы и наблюдения, но в целом помочь они, кажется, могут.

1. Не пишите текст, как будто бы он у вас последний. Не думать об этом значит иметь возможность всё-таки завершить текст.

2. У всего в этом мире есть читатель, даже у Гегеля. Его нужно только найти — и для вашего текста.

3. Не читайте просто так. Удовольствие от чтения — это обман. Читайте, но потом сразу пишите что-нибудь.

4. Попробуйте прочитать лекцию о вашем тексте для самих себя. Ясность речи даёт ясность письма.

5. Не стремитесь к оригинальности. Нет оригинальных текстов, но есть тексты, которые меняют «традицию».

6. Возвышенное — главный враг любого текста. У каждого слова должно быть оправдание, почему оно здесь.

7. Смерти автора не было. Но с уверенностью в своем тексте можно бесстрашно сказать о чём-нибудь похожем.

с226

Телеграм-каналы как новая форма чувственности

Интересно наблюдать за тем, как меняется жанр blog fiction — в этом невероятном количестве больших и малых телеграм-каналов.

Как пишет исследовательница медиа Марина Кизина, «телеграм-канал становится новой формой искренней идентичности (термин, который ввёл Дж. Бавуэрс для обозначения мощной волны эго-документальной литературы и практик «письма нараспашку» в 00-х). Канал, в отличие от профиля в соцсетях, уходит от логики личного бренда и превращается в инстумент чувственного проговаривания: шитпощу, следовательно, существую».

Для Кизиной и других исследователей это положительный процесс, направленный на создание новой эмоциональной культуры, и его последствия пока неизвестны. Однако иногда это сравнивается с тем, о чем говорила Лин Хант, исследуя появление понятия ценности человеческой жизни. Всё начиналось с того, что новый для 18 века жанр эпистолярного романа открыл эмоциональное равенство людей — сентиментальные истории показывали, что радость, скорбь, горе и другие чувства могут испытывать все люди в независимости от класса и происхождения.

Ольга Шпарага пишет про эту идею: «благодаря новому жанру подданные стали понимать себя не как солидаризирующихся с монархом, а как солидаризирующихся друг с другом, то есть перешли из модуса тех, кто символически причиняет насилие, к сообществу тех, кто его совместно переживает. Так сформировались условия для понимания людьми друг друга как равных в страдании, в способности его переживать».

По своему опыту могу добавить, что каналы немного меняют медиа-чувствительность — или, точнее, сохраняют её. Когда-то сценарии-м начинался как личный канал с заметкам. Со временем он вырос, но дистанция говорения не появилась, и это, конечно, радует.

с227

В последнее время часто думаю о том, почему у любви и отношений появляется всё больше слов для описания: ситуэйшеншип, созависимые отношения, делюжншип, романтическая прекарность, ONS. А вот у дружбы... Разных слов для описания по-прежнему мало. Понятно, что есть друзья по работе, по переписке и так далее. Но! Дружба работает сложнее: её настройки и модусы общения, они очень разнообразны. Друг — это со-законник. Есть общий негласный закон для нескольких друзей. Так рождается сообщество. Про любовь написано очень много как часть истории эмоций, а культура дружбы забыта. Однако есть ощущение, что если мы разберемся как дружить, любить станет понятнее.

Мне всегда казалось, что твой возлюбленный или возлюбленная — это в первую очередь твой лучший друг. Не родственник, а именно претендент — постоянный заявитель на то, чтобы быть вместе. Есть некоторая истина дружбы, дружба является её совместным поиском. Об этом писал, например, Делёз: «Дружество призвано примирять целостность сущности с соперничеством претендентов». Любовники-лучшие-друзья. У них своя микро-культура общения: открытость, ты рассказываешь, что хочешь. Возможность рассказать всё. У друзей другая ответственность, верность общему событию дружбы. Но новый исследовательский язык для этого ещё находится в разработке.

с228

История рейвов в России началась с вечерники на тему космоса — Gagarin Party. Это был первый масштабный рейв на 3000 человек, Советскому Союзу отстаивалось совсем немного — буквально пара недель. Тема космоса мне кажется здесь очень символичной. Это настоящая хонтология, философия призраков. Космос — один из главных концептов будущего, который был в СССР. Это темпоральный режим, который определял движение времени вперед: будущее как проект.

Но хонтология — это утрата будущего, ностальгия о том, когда это будущее ещё было представимо. И вот оно как будто наступает, но наступает как призрак самого себя — рейв, музыка, стиль, множество освободишихся тел, которые сносят настройки прежнего времени.

В одной из своих лекций Алла Митрофанова говорила, что историческая катастрофа протанцовывает себя через тела участников. А у Беньямина есть мысль, что «наша жизнь – это мышца, у которой достаточно силы, чтобы сжать все историческое время».

Но время может распадаться, утрачиваться. Поэтому Бен-Чхоль Хан, например, цитирует и Пруста, и Беньямина, и пишет: утрата времени происходит как утрата мышечной массы.

Будущее — это некоторое напряжение. То, что заставляет двигаться. Рейв является напряжением всех мышц, которые выталкивают тебя не в космическое будущее, а в кромешное настоящее. Мышцы расправляются, и время, как известно, выходит из сустава.

c229

Небо становится терапевтическим

Небо ушло от внимания философии после 1830 года — тогда перестали производить глобусы неба, которые раньше всегда шли в паре к земным. Созвездия и образы астрологии оказались забыты. Об этом здорово пишет Петер Слотердайк в «Сферах»:

Поэтому богатства человеческой сущности более не расточались на воображаемые высоты. С установлением всеобщей грамотности созвездия были преданы забвению; начертанные на небе иероглифы уже не находили читателей, и Рак, Дева, Стрелец продолжали влачить жалкое существование лишь в субкультурах, одержимых страстью к астрологии.

Но сейчас эта пограничная, мистическая культура возвращается — уже не в качестве философского взгляда вверх, а как обращение к себе, в котором часто имеется терапевтический эффект. Узнать типаж, угадать судьбу, понять, что происходит внутри. Астрология дает инструменты психологического узнавания — во сколько часов ты родился? Так вот кто ты такой, все понятно!

Это интересно, что небо в итоге оказалось не трансцендентальным отчуждением философии, а личным трипом для угадывания себя и других. Тоже взгляд наверх, который потом все-таки возвращается на землю, чтобы мы обсудили это с друзьями.

с230

Летом есть время читать философские тексты, которые давно откладывались. Вот мой небольшой список того, что сейчас — в относительно теплые дни — читается хорошо.

1. Бён-Чхоль Хан. Кризис повествования. Это небольшое эссе в виде отдельной книги, где Хан обращается к Беньямину и пытается понять, почему мы перестали рассказывать истории. Вообще Хан парадоксальный для меня автор — мне нравятся те кейсы и цитаты, которые он приводит, но... выводы, которые он из них делает, мне совсем не близки. Для Хана, например, истории (как личный рассказ, посиделки у костра или на кухне) переживают кризис, вместо историй теперь сторисы в соцсетях. Ну сторисы и сторисы, то же самое, например, было с газетами, потом с радио, но истории мы всё равно рассказываем. В общем, книжку стоит читать ради интересных разборов Беньямина и наблюдений о связи теории, любви и нашего умения рассказывать. Читается быстро и легко.

2. Петер Слотердайк. Сферы: глобусы. Этот текст я ещё не дочитал, но точно могу его посоветовать: тут есть и точные размышления о земле и географии, и попытки нового взгляда на темы скорби, призраков, прощания с любимыми. Текст Слотердайка мне кажется таким классически философским в хорошем смысле: современный magnum opus. В одной из глав он предлагает концепцию, согласно которой, главный механизм культуры — это стремление пережить прощание с близким. Слотердайк так и говорит: Я начинается с разлуки. Короче, книга на всё лето.

3. Харальд Йенер. Волчье время. Германия и немцы: 1945–1955. Наиболее поразившая меня книга из списка, тут я и смеялся, и плакал, и много думал. В первую очередь о том, что может делать человек в ситуации тотального поражения и окружающей разрухи. Вообще как пересобирается мышление после диктатуры и тотальной идеологии. Книжка, конечно, не совсем философская, но как важный рассказ о прошлом, которое что-то говорит о будущем — вполне хороший вариант для размышлений. Моя любимая глава — о любви: какой может быть любовь в послевоенное время, когда героизм — главный враг чувств.