В издательстве “Альпина нон-фикшн” вышло переиздание книги Стивена Пинкера “Язык как инстинкт”. Недавно я писала про гипотезу Сепира-Уорфа, и эта книга является своеобразным ответом на нее, потому что автор принадлежит к другой группе лингвистов. Эта группа, возглавляемая Ноамом Чомски, утверждает, что язык является врожденным свойством человеческого разума.

Сразу хочется отметить качество перевода. Я работала переводчиком, и я представляю, насколько это нелегкая задача. И дело даже не в сложности текста как такого, а в широте знаний, которыми нужно обладать, чтобы хорошо переводить. Кроме собственно текста, в книгу включены дополнительные материалы, примечания и библиография. Это поистине энциклопедический труд, и если вы заинтересуетесь этой темой, то вам будет что почитать.

Книга требует хорошего английского – не потому, что плох перевод, а потому, что почти все примеры взяты из него, и они достаточно непростые. Забавный факт: американские переводные книги очень легко опознать по тому, что в их примерах очень много бейсбола. Это не самый близкий славянскому сердцу спорт, и я всегда не завидую переводчикам, которым на полях приходится объяснять правила и термины совершенно незнакомой игры.

Книга вышла в 1994 году, и местами это чувствуется, потому что некоторые проблемы, актуальные тогда, в 2024 году оказались уже решены. В частности, проблема дешифровки компьютерами устной человеческой речи, а также генерация компьютером устного ответа. Чтобы убедиться в этом, достаточно сказать “Эй, Алекса” или “Алиса”, если у вас Яндекс. В 1994 году автор утверждал, что эта проблема не будет решена никогда, потому что способ говорения уникален для каждого говорящего, то есть систему пришлось бы тренировать на всех, а ни у одного компьютера нет столько памяти и нет такой мощности. Как эта проблема оказалась решена? Во-первых, вычислительные мощности очень сильно выросли, и сейчас даже не нужно владеть физическим устройством, чтобы обрабатывать большие данные – можно арендовать сервер, который вы даже не увидите. А во-вторых, в нашу жизнь вошли нейросети – системы, которые обучают себя сами и калибруют себя сами.

По структуре книга напоминает любой учебник введения в языкознание на первом курсе филологического факультета. Пинкер рассматривает языковые единицы разных уровней (фонемы [звуки], морфемы, слова, предложения), чтобы показать их глубинную связь и одинаковую структуру. Структура сводится к деревьям. Дерево – краеугольное понятие генеративной лингвистики, связь главных и зависимых частей. Деревья впервые были обнаружены на уровне предложений, но позже лингвисты распространили эту теорию на прочие уровни языка. Скажу честно: деревья – это лучшее, что происходило со мной в плане изучения английского. Автономность частей английского предложения всегда играла со мной злую шутку. Я понимала все слова, но к середине предложения забывала, что с чем связывается. После теории деревьев я могу читать предложения толстовской длины – на целый абзац – и всё ещё понимать, что в них происходит. При этом деревья – это одно из самых сложных ментальных упражнений, которые я когда-либо проделывала. Они буквально вызывают у меня вьетнамские флешбеки из магистратуры. Но при этом я всё ещё считаю, что деревья нужно обязательно включать в обучение любому иностранному языку.

Меня удивляла безапелляционность автора, которая доходит до высказываний типа “теория Сепира-Уорфа не права, а если и права, то что с того?”. Однако, как утверждают мои консультанты, эта черта присуща лингвистам старшего поколения.

Инстинктивность языка Пинкер сводит к наличию схожих структур (тех же деревьев) в разных языках мира. Кроме того, автор отмечает некую предрасположенность человеческого мозга к определенной форме организации информации. Я пишу так осторожно, чтобы не сказать “мозг предрасположен к грамматике”. Для меня заявление, что язык – это инстинкт, по-прежнему является слишком громким. И в этом, я думаю, заключается прелесть языка. Можно смотреть на него под разными углами и находить в нем подтверждение самым разным, в том числе взаимоисключающим, теориям.

​​Не думайте, говорите первое, что приходит в голову.

От какого слова произошло слово «ваниль»?

Я ответил «вагина». И впервые сошёл за умного, потому что угадал.

Цепочка такая: от vagina на латыни («оболочка», «шелуха», «ножны») к vaina («оболочка», «ножны», «стручок») и vainilla на испанском («маленький стручок») до vanilla («ваниль») на английском.

Сегодня покупал куриные окорочка в месаре (мясная лавка) и, как обычно, поболтал с продавцом, Мичо (Миодраг) его звать, такой веселый пожилой серб, немного помнящий русский язык, знает слово "ножки", например. Ну, и в процессе я поведал ему, что в РФ, в начале 90-х мы звали куриные окорочка "ножками Буша". Для тех кто не застал те времена в твердой памяти -- в РФ было всё плохо с едой и США поставляли нам замороженные куриные окорочка, которые были, фактически, единственным "мясом" в тогдашнем нашем рационе.
В ответ Мичо рассказал, что в 1946-м, после второй мировой, США посылали в истощенную войной Югославию jaja u prahu (порошковые яйца), которые жители оной Югославии также окрестили "Trumanova jaja" (яйца Трумана) по тогдашнему президенту США Гарри Труману.

Как-то так сложилось, что я сейчас готовлю к подаче в журналы не одну, не две, а целых три статьи (на самом деле 5, но остальные две сейчас на более ранних этапах). А эти три уже прямо очень близкик подаче и все они на одну тему. Вот расскажу про них очень коротко и без лишних подробностей.

Есть ли связь между тем, что и как мы говорим, и тем, что это обозначает в реальном мире? Если я говорю, что на выходных я испекла пирог, какое отношение это имеет к судьбе пирога?

Обычному нормальному человеку может показаться, что ответ тут очевиден. В конце концов, одна из самых базовых целей языка — передавать в словесной форме информацию о том, что происходит в мире. (Лингвисты, кстати, в этом не уверены, но не будем об этом) Однако оказалось, что это не совсем так, а местами вообще совсем не так.

Сравнив, как воспроизводят, воспринимают и интерпретируют родной и иностранный языки носители германских (английский и норвежский) и славянских языков (русский и польский), я обнаружила интересную вещь: именно в славянских языках прослеживается связь между выбором грамматической формы глагола (пекла/испекла) и тем, что именно произошло с пирогом. Скажем так, носитель славянского языка вряд ли скажет, что кто-то испек пирог, если не видел результата (или не имеет других оснований полагать, что результат был достигнут). А вот носитель германского языка при выборе грамматической формы скорее будет руководствоваться более абстрактными, часто сугубо лингвистическими факторами вроде структуры используемого предложения. Судьба реального пирога их волнует очень мало.

В германском сознании связь между языком и конкретными фактами реальности довольно свободная, зачастую интерпретацию предложений и высказываний можно подстроить под конкретную ситуацию. В славянском выбранная форма глагола накладывает ответственность и предполагает последствия. Если поляк сказал, что я испекла пирог, значит, пирог был испечён. Судьба пирога известна и понятна. Если вам то же самое сказал норвежец, это еще ничего не значит. Вам придется пораскинуть мозгами, чтобы убедиться в том, что процесс приготовления увенчался каким-то результатом.

Вот смотрю на это и думаю: неудивительно, что идею о том, что язык - это абстрактное явление, не имеющее особого отношения к реальности, придумал англоязычный монолингв Чомский. 🤔

Безусловно, я это все изучала на примере одной грамматической структуры, но обтекаемость того же английского и избыточная укорененность в конкретике русского меня подбешивали всегда. А вы что думаете?

Некоторые слова в русском, формально являясь существительными, склоняются как прилагательные. Например, "нет книг Толстого" как "нет глубокого озера". Польский язык не распознает этого. Польские прилагательные не заканчиваются на "-ой". Поэтому в польском их склоняют так же, как и обычные существительные.

- Ты читал "Войну и мир"?
- Нет, я не читал Толстойа.

- Ты видел когда-нибудь такую собаку?
- Нет, я никогда не видел борзойа.

Улица Толстойа. Каждый раз кринжусь, когда вижу.

Я всё продолжаю думать о теории Сепира-Уорфа и ее отражении в современной жизни. Напомню, что теория Сепира-Уорфа утверждает, что язык влияет на мышление и мировоззрение носителей. Всё это кажется совершенно далекой от обычных людей темой, предметом споров высоколобых философов и лингвистов, но это не так.

Возьмем феминитивы. Сейчас совершенно неважно, пишете ли вы “редакторка” не моргнув глазом, или с пеной у рта утверждаете, что она – редактор. Почему вообще этот вопрос вдруг стал так актуален? Это прямое следствие гипотезы Сепира-Уорфа: если язык влияет на мышление, то достаточно изменить что-то в языке, чтобы получить изменение в мышлении. То есть используя феминитивы, мы меняем языковую и когнитивную картину мира. Женщины в этой картине мира становятся более заметными, более активными членами общества, наделенными большим количеством прав. Действительно ли так происходит, мы обсуждать не будем, потому что это политика + социология, а не язык. Верование во влияние языка на реальность было подхвачено либерально-демократическими течениями по всему миру. Если так подумать, то в этом веровании есть некоторое количество магического мышления. Магическое мышление, напомню, это убежденность в том, что на мир можно повлиять некоторыми символическими действиями. То есть это магия слова в чистом виде: если найти правильное слово, то мир изменится.

Поэтому так бурно развивается сфера политкорректных наименований: не disabled, a person with disability. Не бомж, а особа в кризисе бездомности. Не больные/страдающие СПИДом, а люди, живущие со СПИДом. Не наркоманы, а люди с проблемой наркопотребления. Не Asian American, а American with Asian heritage.

Но феминитивы – это новость вчерашнего дня. Новость сегодняшнего дня – это местоимения. Если вы переписывались с работниками международных корпораций или с активистами, то в их подписях очень часто можно увидеть местоимения, которые нужно употреблять по отношению к ним (он/она/они). Во многих приложениях, от Тиндера до Инстаграма, можно указать свои местоимения. Почему так происходит?

Для этого мне нужно сделать отступление и рассказать о перформативах. Представьте, что я говорю вам: “Я разбила чашку”. Это сообщение соотносится с действительностью в двух планах: во-первых, где-то в реальности появилась разбитая мною чашка, а во-вторых, я создаю языковую информацию, что чашка была разбита. У перформативов план реальности не важен. Действие совершается не в реальности, а в языковом поле. Если нам говорят “Объявляю вас мужем и женой”, после этого мы становимся мужем и женой. Если король говорит “Я называю этот корабль Вихрь”, то корабль становится названным. Перформативами чаще всего были глаголы. Но теперь! Ими становятся местоимения.

В либерально-демократической среде ширится идея о том, что только сам человек может определить свой гендер, и для этого ему не нужны психологи, психиатры, медицинские вмешательства или смена документов. Поэтому выбор правильного местоимения становится тем самым способом сообщить, что “она” стала “им” или “ими”. Понятное дело, что это важно для ограниченного количества людей, а остальные просто следуют тренду.

В общем, теория Сепира-Уорфа живет, процветает и дает нам инструменты для того, чтобы изменить не только мир, но и себя – с помощью одних лишь слов.

Переписываемся про фамилии в рабочем чатике.

Я чуть не совершила фурор, написав, что моя фамилия происходит от слова cock.

Но потом подумала и написала, что все же от слова rooster.

"В текстах, создаваемых большими языковыми моделями, есть что-то вроде симуляции интенциональности: когда мы их читаем, нам кажется, что она в них есть, но на самом деле, они не определены никаким индивидуальным опытом, о них нельзя сказать, что они написаны “о чем-то”, у них нет этого свойства, которое я по-английски называл бы “aboutedness” (а по-русски не могу так сходу придумать). Есть интенциональность читателя — она всегда есть, — но это другое дело.

Кроме того, в случае поэзии, создаваемой из случайных технологических артефактов предыдущего этапа, у вас нет “фигуры собеседника”, а когда вы имеете дело с большими языковыми моделями, такая фигура есть. Я думаю об этом как о диалоге с языком. С кем/чем вы разговариваете, когда разговариваете с моделью? Там же никого нет, правильно? Но есть что-то, что с вами разговаривает. Это не “компьютерный разум” и не “искусственный интеллект” — поэтому, в частности, я, например, стараюсь, насколько возможно, избегать терминов этого рода. Но можно думать об этом как о разговоре, в котором вашим собеседником является язык сам по себе, его словарь, его структура, статистические паттерны его употребления миллионами и даже миллиардами людей. Мне кажется, что это очень-очень странная и, в общем, не имеющая аналогов в нашем опыте ситуация.

Я ни на минуту не думаю, что большая языковая модель обладает чем-либо похожим на сознание, self-awareness, квалиа или чем там еще. Но кажется, она действительно некоторым образом является моделью — не самого даже языка, а процесса использования языка, неважно, понимания или порождения речи/письма. Всякий раз, когда ты что-нибудь говоришь, на том конце раз-раз-раз и собирается такой фантом, состоящий из одного языка, больше там ничего нет. У большой языковой модели нет органов чувств, по крайней мере, пока. Она ничего не “знает” о мире вне языка. То есть, когда ты говоришь модели что-нибудь, тебе отвечает язык. Мне кажется, это довольно волшебное приключение" (с)

- Станислав Львовский про ИИ

(спасибо за ссылку Евгению Никитину)

Тем временем вчера я сдавала польский на С1

Я всё сдала! Это было очень долго, с 8.30 до 17.30.

Экзамен очень строгий. Воду нельзя держать на столе, потому что если прольешь, то второй экземпляр материалов тебе не выдадут. Выходить в туалет - только если разрешит комиссия. Выходить с какой-то части экзамена раньше (аудирование, грамматика, чтение, письмо) нельзя вообще. Телефоны - сдавать на хранение. В общем, это всё выглядит так: делаешь задания, сдаёшь, выходишь после блока на 5 минут. И так 4 раза. На третьем блоке у всех начало явственно урчать в животах:) В итоге все письменные задания мы закончили около 14 часов, а дальше мы ждали, и ждали, и ждали говорения. Моя очередь подошла около 17 часов, в 17.30 я вышла. Сдающих на С1 было 29, все моего возраста и младше. Сдающих на В1 и В2 было около 70, все старше меня.

Аудирование было нормальное, и слышно было хорошо (я волновалась по поводу качества звука, но нет: реально хорошо. Из большой колонки). Грамматика была проще, чем та, к которой я готовилась. Плюс они несколько переосмыслили задания. Раньше за одно предложение давали 1 балл, а теперь предложений больше, но их стоимость по 0.5 баллов. Поэтому не так страшно ошибаться. Понимание письменных текстов... Ну, я рассказывала про дурацкий пример: то ли автор порицает каннибализм, то ли его осуждает, хер поймёшь. Но и чтение было doable. В общем, я очень сильно удивлюсь, если в одной из частей упаду ниже 75%. По ощущениям - на уверенные 85%. Больше всего я волновалась из-за написания текстов. Но я увидела задание написать эссе на тему негативных последствий консьюмеризма и пропала. Больше меня ничего не интересовало! Это была моя тема. Она прекрасна тем, что под неё можно подтянуть вообще что угодно. Я написала 404 слова (надо 400 +/-10%) и очень этим гордилась, потому что попасть в норму мне сложно. И даже успела перечитать написанное!

На говорении боженька и вовсе поцеловал меня в темечко и выдал мне тему Рынок труда и виды договоров в Польше. Так как это моя профессиональная область, затыкали меня всей комиссией.

Теперь ждём результатов! Их ждать, увы, 3-4 месяца. Глава комиссии порадовал фразой, что на С1 сдаёт 30% человек, но я уверена, что я войду в этот процент :)

Про имя самого ненавистного персонажа Гарри Поттера: -

Долорес Джейн Амбридж
Dolores Jane Umbridge

Или - Скорбляна Банальновна Обиженова

Это далеко лучшее ФИО в Гарри Поттере. В нем куча информации и сообщений, идеально совпадающих с архетипом этого ужасного и великого персонажа.

Начать с фамилии Umbridge. Выглядит она как обычная фамилия, но созвучна с одним из моих самых любимых слов “Umbrage”.

Этимология: среднефранцузский, ombrage, латинский язык, umbra - “тень”.

Это переводится как “обида”, но слово волшебное! Когда произношу его, сразу испытываю это чувство. Красная злоба, как медленно горящий уголь. Как оскал собаки приподнимающая шерсть на загривке. Раскатистый рык со дна глотки, раздающийся сквозь клыки.

Umbrage. Umbridge. Красота.

По мне она самый интересный и правдоподобный злодей в книгах и фильмах. Такой человек, который любит злоупотреблять своей властью, чтобы контролировать и унижать. Вахтер, который добрался до серьезной политической власти. HR директор из ада. Мучает других якобы во имя добра, а на самом деле, чтобы намазать свою шкуру чужой болью и отчаянием.

При этим говорит она сладким девчачьим голосом, с улыбкой натянутой как струна скрипки, вся в розовой одежде. Типа такая "prim and proper!". Это совпадает с тем, что она злая, но находится на стороне добра. Точнее за стеной у них.

Злодей среди добрых, словно демон-аппаратчик в облике милой дамы, сочась токсичной фальшивой вежливостью и неся моральность как изогнутую саблю. Обижается на ходу и плавно, обижает других. Там где Umbridge обязательно есть umbrage.

По мне это английский архетип злодея, такие у нас достаточно часто встречаются. В моей школе это было Mrs. Woodthorpe и половина преподавательниц из English Department. Сейчас половину министров в ЮК такие. Rayner, Phillips, Reeves.

Слово “Reave” кстати значит грабить. Так что “Rachel Reeves” звучит как “Рэйчел ограбит всех”. Но это другая история.

Амбридж ненавидят многие поттероманы больше Волдеморта, который бы нервно курил в сторонке, но Амбридж уже поставила там розовый значок “Absolutely no smoking, thank you!”.

Дальше!

Имя - Dolores.
Этимология: латинский язык, dolor — боль, скорбь, горе.

Возможно есть связь с персонажом из книги Кинга Dolores Claiborne... Тут я не уверен. Все англичане подумают о ней услышав "Dolores". А вполне возможно Роулинг выбрала это имя по тем же причинам как Кинг...

Актриса в фильме та же, которая играет в другом фильме по книге Кинга "Мисери". "Dolores" тоже можно переводить как "Misery". И там злодей тоже такая как-бы-невинная женщина с сладким голосом и жестоким нравом.

Но это наверное совпадение...

Теперь про Jane.

Jane - вишня на ФИОшном тортике. Абсолютно стандартное обычное имя. Имя девушек чьи родители не хотели рисковать.

Есть фраза “She’s a plain Jane”. Переводится “простушка“ или “моль бледная“. Крайне обычная, скучная. Не особо ни красива, ни умна.

Обыкновенность этой имени усиливается из-за сопоставления между более уникальные “Dolores” и “Umbridge”, в самом ядре ее ФИО тупо стоит эта односложная плоскость. И никакие красивые имена вокруг не поменяют это.

Jane. Nothing special. Зло, но банальное.

Dolores Jane Umbridge
Скорбляна Банальновна Обиженова

Зато, она единственный персонаж кроме Волдеморта, который оставил на Гарри перманентный шрам. Сообщение такое: ни ранг, ни облик, ни моральные слова не надо принимать как знак правильности.

Мне нравится думать, что Роулинг выбрала это, чтобы описать внутренние механизмы ее души. Человек не способен создавать, радовать, или возвышаться до каких-либо творческих высот и злостно завидует тех, кто может. Поэтому других унижает, притягивает вниз на свой уровень.

И потом на уровень ниже.

Надеюсь понравился мой разбор. Пока сидел и готовился к киноклубу мне захотелось поделиться. Интересно еще про персонажей? Хочется про Перси Уизли, но кто вас больше интересует?

Спасибо, что прочитали. Надеюсь что никаких Амбридж рядом с Вами нет и не будет.

Как я учила польский.

Когда я приехала в Польшу 9 лет назад, я знала русский, чешский, английский, латынь, старославянский, немножко французского и немецкого (последние на практически нулевом уровне). То есть у меня был огромный опыт с тем, как работает структура языка вообще и структура славянских языков в частности. Поэтому когда я пошла в языковую школу на уровень А2-В1, мне было невероятно скучно среди людей, которые говорили: «Я живу в Польша. В Польше? В Польше?? Ааааа! Оооо! Мммм. Я живу в Польше». Я читала учебники на этом уровне и у меня было впечатление, что я знаю всё. Поэтому я довольно быстро ушла из группы на индивидуальные занятия. И тут нужно сказать огромное спасибо моей преподавательнице. Она полностью приспосабливала все занятия под меня. Довольно быстро она начала таскать мне настоящие нативные тексты про культуру: про фильмы и выставки. Поначалу я смотрела на них с ощущением «Почти всё понимаю, но сказать не могу абсолютно ничего». Период, когда я не могла говорить, был недолгим (несколько месяцев), но ужасно мучительным. Я осознанно выбрала чешский как язык, из которого я черпала недостающие конструкции. Я боялась дискриминации в случае, если я стану говорить с русскоязычными конструкциями. Поэтому поначалу я просто говорила на чешском с польской фонетикой. Смотрели на меня с большим удивлением, но никаких комментариев не отпускали. Чешский был установлен во мне настолько по дефолту, что даже моя ангельская преподавательница устала с ним сражаться. Когда я из раза в раз делала одни и те же «чешские» ошибки, она просто мрачно на меня смотрела. Спустя несколько месяцев чешский во мне выключился, и включился польский. Занималась я около года, и за это время мы дотянули мой польский до уровня В2-местами-С1. Преподавательница открыто сказала мне, что я самая сильная из ее учеников, и уж точно самая интересная, потому что обсуждали мы в основном польскую культуру, языки и проблемы современности. Потом изучение польского с преподавателем я бросила, потому что пошла на работу. Работа сама по себе была краш-курсом польского и других языков, потому что там приходилось говорить на чешском (с клиентами и чешскими коллегами), на польском (с местными коллегами) и на английском (вся письменная коммуникация).

Для полировки польского на чистый С1 я купила подписку на газету. Сначала читать было довольно сложно, но я старалась говорить себе, что мы никуда не торопимся, польский сдаем не завтра, а изучать культуру и политическую повестку все равно надо, так что продолжай читать. Ну, в общем, меня вырастила Gazeta Wyborcza. Это весьма левая по политическому направлению польская газета. Некоторое время назад я оказалась на таком уровне, что я вижу шаблоны в ее текстах, вижу журналистские приемы – довольно явные и не самые приятные для меня. Я вижу описки, ошибки, недостающие предлоги. Gazeta Wyborcza перестала для меня быть эталоном языка.

После экзамена я смотрела на вывески на польском и думала: «Отстань от меня, я тебя сдала!!». Но вместе с агрессией была и грусть. Что, теперь мне не надо замечать фразеологизмы? Не надо запоминать управление глаголов? Не надо смеяться над мемами и языковыми шутками? Не надо читать новости?! Всё это было со мной 8 лет. Восемь лет...

Но когда я снова открыла Gazeta Wyborcza, я поняла, что теперь я разрешаю себе читать по-другому. Читать без внутреннего голоса, читать так, как я читаю на русском, не проговаривая мысленно каждое слово, а просто сканируя текст. Я давно приобрела это умение. Но я не разрешала себе им пользоваться раньше. Читай слова, замечай окончания, наблюдай за глаголами, говорила я себе. Теперь ничего этого не надо делать, и я могу читать в два раза быстрее. And it feels so liberating…

Польский - уровень С3 :))

Кончается ли когда-нибудь изучение языка? Вообще никогда не кончается! Даже если вы закончили изучать его систематически с преподавателем. Даже если вы перестали относиться к чтению газет как к изучению языка. Когда я ехала в поезде с экзамена, ко мне подошел кондуктор. Он посмотрел на мой билет и начал читать стихотворение, в котором Оля (это сокращение от Александры) пошла в детский сад. Дальше я от шока совершенно потерялась и не поняла, что он мне говорил, но кажется, Оле нужен был документ, чтобы найтись. Я прям физически почувствовала, что никогда в жизни не выпучивала глаза настолько далеко! Мужик вздохнул и сказал: документ, документ мне нужен, пани Оля. Я протянула ему карточку, он посмотрел на нее и ушел (кондукторы сверяют имя на билете с именем в документе). Я в принципе поняла, что мне цитировали какой-то детский стишок, и написала двум подругам. Выиграла, конечно, та, у которой есть маленький ребенок. Оказалась, Оля в этом стишке пошла в детский сад, но забыла зонтик, но это ничего, потому что зонтик и так был сломанный. Мужик каким-то образом переиначил этот стишок, чтобы в нем был документ, а не зонтик.

Совершенно случайное, контекстное знание, которое ты никак не обретешь, если не вырастешь в этой стране сам, или не вырастишь в ней детей.

Индоевропейский корень, от которого происходят слова язык, tongue, language

Глазами экзаменатора: экзамен на В1

Расскажу немного подробнее о том, как я была экзаменатором на государственном экзамене. Думаю, что это будет интересно изучающим язык в том числе, поэтому напишу здесь, а не на канале для преподавателей :)

Как я туда попала

Чтобы стать экзаменатором, не обязательно быть носителем языка и иметь польское гражданство. Я подходила по критериям: филологическое образование + studia podyplomowe по преподаванию польского как иностранного + документированный опыт работы преподавателем. Перед экзаменами нужно было обязательно пройти тренинг для экзаменаторов, где подробно рассказывают, как оценивать каждый из модулей — это довольно сложный процесс, и даже опытные коллеги часто ломают голову над тем, к какой категории отнести ту или иную ошибку.

Немного статистики

Я работала в Белостоке, всего экзамен на В1 сдавало где-то 130 человек. Из них 99,9% — славяне, подавляющее большинство — беларусы, но были украинцы и совсем немногочисленные россияне. Были еще сдающие из Мексики, Ирака и, кажется, Колумбии. Интересно, что носители неславянских языков часто подготовлены лучше, потому что им для сдачи этого экзамена нужно приложить гораздо больше усилий.

Когда начинается экзамен?

Для экзаменаторов — за день до: нужно расклеить стрелочки в здании университета, чтобы никто не заблудился; вывесить списки со временем устных экзаменов, проверить акустику в зале (когда я в 2011 году сдавала С2, магнетофон внезапно сломался, и из-за этого аудирование было после письменной части. Врагу такого не пожелаю). Сами задания экзаменаторы впервые видят ровно тогда же, когда и экзаменуемые — никто заранее не знает, что там будет.

Какие части сложнее всего

По моим впечатлениям, на первом месте по сложности письмо, на втором — устная часть, на третьем — грамматика. Аудирование и понимание текста в целом сдают хорошо. В грамматике больше всего сложностей вызывает четвертое задание — то, где нужно поставить глагол в правильную форму. Тут можно узнать очень много новых форм 🤪

Устная часть

На ней всегда присутствуют два экзаменатора: один ведет беседу, другой записывает (кстати, не стоит волноваться: записываем мы не только ошибки, но и удачные выражения!). Оценку выставляют оба. Не стоит спрашивать экзаменаторов, сдали вы или нет — они не имеют права отвечать на этот вопрос, так что придется дождаться официальных результатов. Худшее, что вы можете сделать в этой части — это проигнорировать одно из заданий или вообще все три. Отвечать не по теме тоже не стоит. В любом случае, у экзаменторов нет цели вас завалить, оценки максимально объективные. Многие нам перед выходом говорили, что все не так страшно, как они думали. Ну да, это же не проверка на стрессоустойчивость 🙂

Письменная часть

Если у сдающих на написание двух текстов уходит максимум 75 минут (таков лимит), то у экзаменаторов на их проверку может уйти два часа, и это не предел: чем больше ошибок, тем дольше процесс. У меня (точнее, у меня и кого-то из коллег, потому что проверяют вдвоем) на проверку одной работы уходило от 30 минут до 2,5 часов… В конце третьего дня у меня уже страшно болела голова, а неправильные знаки препинания мне снятся до сих пор.

Типичные ошибки

Все те же, которые я обычно исправляю у учеников: неправильные окончания глаголов, игнорирование собственно-мужского рода, чрезмерное употребление личных местоимений, несуществующие формы винительного и предложного падежей, путаница между za и przez, игнор запятых, лексические заимствования из русского, неверное управление глаголов или просто неправильное употребление лексем. Впрочем, тут мне иногда даже бывает обидно: например, человек постоянно встречает в речи поляков какую-то форму, повторяет за ними, чтобы звучать естественно, а потом оказывается, что это неправильно — и бац, вот уже одной стилистической или грамматической ошибкой больше.

Общие впечатления

Было очень интересно и очень утомительно. Для меня как преподавателя это важная веха в профессиональном развитии: когда-то польский был для меня абсолютно чужим языком и я сдавала по нему экзамены, а теперь их принимаю — вместе с носителями, которые советуются со мной, прежде чем выставить оценку. Надеюсь, это звучит мотивирующе и для вас!

А мне теперь хочется срочно взяться за ум и возвратиться ко всем тем языкам, которые я бросила. Давно я не сдавала никаких языковых экзаменов…

Из-за общения с ИИ я в последнее время много думаю о сознании. Несколько тысячелетий мы прожили под девизом "Человек - мера всех вещей". Но это меняется. Мы находим признаки сознания у животных, мы ищем его в ИИ. Я думаю, что еще в течение нашей жизни человек перестанет быть монополистом сознания. Он уже перестает им быть. То, как меняется мировоззрение в этой области, видно по языку. Как-то раз я видела объявление о лекции про смерть (на польском). Там было написано, что лекция будет полезной для тех, кто недавно потерял близкую человеческую или звериную личность. Конечно, сразу же набежали люди, которые раскритиковали это выражение. Но как назвать существо, с которым вы прожили 10, 15 лет, у которого были свои смешные привычки, свои любимые занятия, свои отношения с людьми? При этом сейчас у кого-то сдохла собака, а у кого-то ушла звериная личность. Широта этой шкалы свидетельствует о том, насколько разнообразные мнения существуют в этой области. И нет, я не думаю, что существуют "правильные" выражения. Каждый выбирает сам в зависимости от своих представлений и личных отношений с умершим существом.

Я думаю, что переход от монополизма человека на сознание к плюрализму сознаний не дастся нам легко. Очень сложно будет менять парадигму, в которой человек является венцом творения благодаря самому факту наличия сознания. Очень сложно будет начать учитывать другие сознания. Сложно будет наделять их правами. Сложно будет вникать в то, как работают другие, нечеловеческие сознания. Но с другой стороны, нам перестанет быть так одиноко на планете Земля. Станет понятно, что не надо никуда лететь, чтобы встретить другую разумную жизнь. Мне кажется, мы переоткроем сознание на этой планете, и это будет потрясающе интересным процессом.