Notice: file_put_contents(): Write of 761 bytes failed with errno=28 No space left on device in /var/www/tgoop/post.php on line 50
Warning: file_put_contents(): Only 12288 of 13049 bytes written, possibly out of free disk space in /var/www/tgoop/post.php on line 50 Предприниматель в смуте@smutnoevremia P.462
22 марта, 2014-го. Всей семьей мы отмечали в ресторане 55-летний юбилей папы. Под конец вечера музыканты объявили медленный танец. Мама с папой — вечный эталон семьи для меня — танцевали. Я подошла к ним, мы обнялись, и я заплакала. Навзрыд. Ни родители, ни гости, ни я сама так и не поняли, почему.
Через две недели, когда я была в самом фееричном путешествии по Танзании, за тысячи километров от привычной жизни в сердце человеческого рая, среди ночи я забеспокоилась и позвонила папе. Мама не писала sms уже три дня подряд, а такого не случалось последнее десятилетие.
Её госпитализировали: она жутко отекла, задыхалась и понадобилась срочная операция. Уже позже я узнала, что мама набирала мне ободряющие и жизнеутверждающие сообщения вплоть до прикоснувшегося к ней хирургического скальпеля, не допуская даже возможности меня огорчить.
В одну секунду счастливый безоблачный мир, созданный любящими родителями, в котором я жила без малого 29 лет, рухнул. В Москву я возвращалась другим человеком. Врачи поставили диагноз: рак легких, четвертая стадия.
То был страшный год — год, когда каждый новый день нёс за собой новую трагедию, новое физическое и психологическое испытание — для мамы, для нас. Пугающий своими оттенками грудной кашель сменялся то жуткой тишиной в комнате, где спала мама, то тихими и потому пронизывающими само сознание стонами. Опухоли и отеки на теле «перерастали» в ужасающую худобу, до костей, а жировые прослойки заменялись пролежнями, до мяса. Разговоры о будущих внуках и отдыхе на морях на следующий год сопровождались рвотой, отхаркиваниями, одышками.
Каждый новый день превращал улыбчивую маму, всегда находившуюся в постоянном движении, открытую миру и заряжающую энергией даже неодушевлённое в эпицентр боли. А нам каждый новый день благосклонно дарил возможность видеть, как из любимого и самого дорого человека уходит жизнь.
И ты абсолютно ничего не можешь с этим поделать, а главное — ты обязан быть рядом, потому что иное абсурдно. Никогда раньше я не задумывалась, сколько сакрального смысла несёт в себе принесённый стакан воды. Или салфетка, не важно. Любая просьба была спасительна для нас, любая просьба приближала конец для мамы.
Три курса радиологии, шесть курсов химиотерапии. Я так и не научилась видеть в этом лечении, которое традиционно оказывают онкологи пациентам и которое продлевало жизнь мамы, спасение. И вопрос гуманности этого лечения для меня остаётся открытым, потому что объяснения вроде «подержать ещё хоть немного за руку» по-прежнему кажутся мне эгоистичными.
Последние месяцы 2014-го мама не ходила, даже не могла двигаться, и не говорила. Точнее — говорила, но это был бессвязный набор звуков, сопровождавшийся тихими слезами, поэтому она предпочитала молчать. Её улыбка превратилась в гримасу смерти. И без того изнеможённое тело было изуродовано. Одеяло плохо прикрывало выступающие кости. На голове торжественно воцарилась победа онкологии над моей мамой — шишка размером с кулак.
Можно долго задавать вопросы к мирозданию, почему так произошло и почему у меня уже 8,5 лет нет мамы, зачем в этом мире существуют онкологические заболевания и почему они «приходят» к людям. Но всё это время, несмотря на угнетающее осознание, что мне больше никогда не придёт всегда казавшееся бессмысленным и неуместным бодрое sms от мамы и что я больше никогда наяву не услышу её голос, не поворчу на неё в трубку в ответ на порцию нравоучений, меня успокаивает и «окрыляет» примитивная в рациональности мысль: ей больше не больно.
22 марта, 2014-го. Всей семьей мы отмечали в ресторане 55-летний юбилей папы. Под конец вечера музыканты объявили медленный танец. Мама с папой — вечный эталон семьи для меня — танцевали. Я подошла к ним, мы обнялись, и я заплакала. Навзрыд. Ни родители, ни гости, ни я сама так и не поняли, почему.
Через две недели, когда я была в самом фееричном путешествии по Танзании, за тысячи километров от привычной жизни в сердце человеческого рая, среди ночи я забеспокоилась и позвонила папе. Мама не писала sms уже три дня подряд, а такого не случалось последнее десятилетие.
Её госпитализировали: она жутко отекла, задыхалась и понадобилась срочная операция. Уже позже я узнала, что мама набирала мне ободряющие и жизнеутверждающие сообщения вплоть до прикоснувшегося к ней хирургического скальпеля, не допуская даже возможности меня огорчить.
В одну секунду счастливый безоблачный мир, созданный любящими родителями, в котором я жила без малого 29 лет, рухнул. В Москву я возвращалась другим человеком. Врачи поставили диагноз: рак легких, четвертая стадия.
То был страшный год — год, когда каждый новый день нёс за собой новую трагедию, новое физическое и психологическое испытание — для мамы, для нас. Пугающий своими оттенками грудной кашель сменялся то жуткой тишиной в комнате, где спала мама, то тихими и потому пронизывающими само сознание стонами. Опухоли и отеки на теле «перерастали» в ужасающую худобу, до костей, а жировые прослойки заменялись пролежнями, до мяса. Разговоры о будущих внуках и отдыхе на морях на следующий год сопровождались рвотой, отхаркиваниями, одышками.
Каждый новый день превращал улыбчивую маму, всегда находившуюся в постоянном движении, открытую миру и заряжающую энергией даже неодушевлённое в эпицентр боли. А нам каждый новый день благосклонно дарил возможность видеть, как из любимого и самого дорого человека уходит жизнь.
И ты абсолютно ничего не можешь с этим поделать, а главное — ты обязан быть рядом, потому что иное абсурдно. Никогда раньше я не задумывалась, сколько сакрального смысла несёт в себе принесённый стакан воды. Или салфетка, не важно. Любая просьба была спасительна для нас, любая просьба приближала конец для мамы.
Три курса радиологии, шесть курсов химиотерапии. Я так и не научилась видеть в этом лечении, которое традиционно оказывают онкологи пациентам и которое продлевало жизнь мамы, спасение. И вопрос гуманности этого лечения для меня остаётся открытым, потому что объяснения вроде «подержать ещё хоть немного за руку» по-прежнему кажутся мне эгоистичными.
Последние месяцы 2014-го мама не ходила, даже не могла двигаться, и не говорила. Точнее — говорила, но это был бессвязный набор звуков, сопровождавшийся тихими слезами, поэтому она предпочитала молчать. Её улыбка превратилась в гримасу смерти. И без того изнеможённое тело было изуродовано. Одеяло плохо прикрывало выступающие кости. На голове торжественно воцарилась победа онкологии над моей мамой — шишка размером с кулак.
Можно долго задавать вопросы к мирозданию, почему так произошло и почему у меня уже 8,5 лет нет мамы, зачем в этом мире существуют онкологические заболевания и почему они «приходят» к людям. Но всё это время, несмотря на угнетающее осознание, что мне больше никогда не придёт всегда казавшееся бессмысленным и неуместным бодрое sms от мамы и что я больше никогда наяву не услышу её голос, не поворчу на неё в трубку в ответ на порцию нравоучений, меня успокаивает и «окрыляет» примитивная в рациональности мысль: ей больше не больно.
Those being doxxed include outgoing Chief Executive Carrie Lam Cheng Yuet-ngor, Chung and police assistant commissioner Joe Chan Tung, who heads police's cyber security and technology crime bureau. Users are more open to new information on workdays rather than weekends. The SUCK Channel on Telegram, with a message saying some content has been removed by the police. Photo: Telegram screenshot. A new window will come up. Enter your channel name and bio. (See the character limits above.) Click “Create.” Hashtags are a fast way to find the correct information on social media. To put your content out there, be sure to add hashtags to each post. We have two intelligent tips to give you:
from us
