Сегодня в 19:00 у нас состоится презентация книги «Залив терпения» Марии Нырковой, которая стала третьей в совместной программе любимых нами издательств - «Polyandria NoAge» и «Есть смысл».

Отправная точка книги — путешествие на остров Сахалин, куда наша героиня по просьбе бабушки отправляется завершить главу семейной истории: продать квартиру, в которой уже никто не живет, и разобраться с документами. Это путешествие позволит ей подумать о судьбах родных – прежде всего, женщин – на фоне истории страны последних ста лет, увиденной с необычного ракурса, а также поразмышлять о своей идентичности, своей сексуальности, своих занятиях, своем месте в этом мире. Это очень дерзкая и очень разнообразная книга, поэтичная и немного меланхоличная, которая показывает нам мир глазами двадцатилетней интеллектуальной девушки в его радостях и его противоречиях.

Мы собрали несколько любимых книг Нырковой, которые повлияли на ее текст.

Марсель Пруст «В сторону Свана» и Джеймс Джойс «Улисс»

Ныркова - большая поклонница европейского модернизма, у книги есть эпиграф из Пруста. Для нее важно то, как модернисты размышляли о времени, любви и сексуальности (одна из любимых книг – письма Джойса к Норе)

Варгас Льоса «Тетушка Хулия» и Габриель Гарсиа Маркес «Любовь во время чумы»

Ныркова профессионально изучает латиноамериканскую литературу, без которой ее проза была бы совсем другой. Ощущение жизни в условном «нигде», магическое мышление и непохожие на европейские отношения между людьми.

Магги Нельсон «О свободе» и Энн Карсон «Автобиография красного»

Ныркова - внимательная читательница современной феминистской литературы, особенно той, что издает NoKidding Press. Ее откровенность, телесность, политичность отчетливо видны в «Заливе терпения».

Оксана Васякина «Степь» и Полина Барскова «Живые картины»

Ныркова училась у Оксаны Васякиной. Говорит, что именно «Степь» сильно повлияла на нее. И, конечно, экспериментальная проза, особенно проза поэтов, типа «Живых картин» – очень перекликается с «Заливом терпения».

Стали реже делиться новостями, но почти-почти уже готов к печати четвертый роман в линейке миллениальной прозы — «Дислексия» Светы Олонцевой. Хотим немного рассказать о нем. ⬇️

«Саня идет в школу, а попадает в прошлое. В неистребимый СССР. Запах щей, тюремный коридор, черные окна, портрет вождя, доска почета. В месте, где создаются уроки, уроков не извлекают».

Сначала Саня работала на новостных телеканалах, а потом вдруг прошла программу «Учитель для России», переехала в провинциальный город Многоярославец, взялась учить литературе пятиклашек и семиклашек. Зачем, она и сама не знает. Новым учителям выдали мерч, на черном шопере надпись: работа, которая изменит тебя и общество. Сумка может говорить такое, а Саня не может.

В этих ребятах слишком много молодости и силы. Они громко смеются и матерятся, проносят в класс порох и дерутся на переменах. Изможденным учителям с ними не справиться. Саня тоже не справляется. Хотя она и не похожа на учителя, а похожа на провинившегося двоечника Белякова, когда ее ставят в угол за педагогические провалы.

«Что вам от меня нужно, орет она классу. Ее крик эхом отскакивает от стен. И застывает там, между ней и потолком. В пропасти между словами и действиями. Слова о гуманизме, героизме, подвигах. А реальность — это принуждение. Саня пытается найти равновесие, но у нее нет события, равного слову. И снова молчит. Она учитель молчания. Учитель абсурда, сна».

После уроков она возвращается домой и лежит часами. Лежа она представляет, как идет в магазин, покупает макароны, варит макароны, ест макароны. У меня нет сил, говорит Саня, я могу только лежать и готовить мысленно.

Но на второй год что-то начинает получаться. Или ей кажется? Реально ли изменить вековую систему или та только набирает силу, сопротивляясь? И если школа — модель государства, то можно ли вытравить ее из себя? Что станет теперь в этих стенах с двоечником Беляковым, цыганом Анжеем, растерянной Харитоновой, прилежной Дуней и печальным Аркадием?

Юля Петропавловская, издатель: «Нам всем очень страшно, мы, как Саня, путаем буквы в словах, забываем о заданных уроках, выходим из класса, когда директриса включает диск с фильмом о важном, подаем заявление на увольнение. А потом возвращаемся. Это очень и очень жуткий текст, хотя в нем много уморительных сцен (такой Ералаш здорового человека). А самое страшное — его открытый финал. Нам со Светой нечем вас утешить, кроме того, что мы с вами все еще есть. В нас много усталости, но не меньше силы».

Евгения Некрасова, писательница: «Этот роман — мое счастье. Тихий, но проникновенный, захватывающий page turner об учительском хождении в народ, которое в этом столетии получилось неколониальным и эмпатичным, но натолкнулось на ледяную стену системы. Мерцающее Светино описание заснеженного вневременного пространства, в котором, как в столовской каше, плавают школа, маршрутки, церковные колокола, учительницы, директриса, дети, родители, горшки с цветами, тетрадки, сигаретные бычки, парты и молодая учительница Саня — и есть портрет страны, в которой мы оказались».

Ждем во всех магазинах в ноябре.

В спокойном и полном надежд сентябре книжный клуб выбрал на обсуждение дебют Марии Нырковой «Залив терпения». Роман вышел в августе в совместной серии «Есть смысл» и Поляндрии — еще одна книжка-малышка, туго набитая смыслами, еще одна начинающая авторка, открытая нам Юлей Петропавловской и запущенная в литературную стратосферу командой Дарины Якуниной. Тандем мечты продолжает идти против течения: ставит на молодость, не оправдывает маленькость, не боится, хотя, наверняка боится, но делает.

Главная героиня «Залива терпения» Маша летит из Москвы на Сахалин, чтобы продать по доверенности квартиру. Опустевшая после смерти последнего из оставшихся на острове родственника, она — старый корень, который семья хочет выкорчевать из земли прошлого, заржавевший якорь. Но для Маши, никогда не знавшей этой просоленной морем и неспокойной земли, поездка становится не разрывом, а встречей. Сахалин оставил для нее множество подсказок: коробки со старыми фотографиями в опустевшей квартире, дневник прабабки, который сохранила подруга, надписи на надгробиях. Дары смерти…

Проза Нырковой — хрупкая, поэтичная, вырастающая из наивности и крепнущая на глазах. Влюбленная дурочка, готовая наплакать второе море слез из-за недельной разлуки с мальчиком, быстро взрослеет, и к концу книги открывает в себе себя отдельную. Обретя тайное знании о семье и родине, героиня отправляется в новый путь:

«каждый день я продолжаю завязывать шнурки кроссовок, стягивать жидкие волосы в хвост, раздвигать сутулые плечи под лямками рюкзака. каждый день я продолжаю любить. каждый день я иду по ее земле и ищу то — не знаю что. среди этого незнания хранится мой дом и дом моих предков. нельзя отнять то, чего еще не коснулась наша рука. поэтому им не лишить меня дома. поэтому им не лишить меня счастья».

Ура, наконец в продаже роман из линейки с Polyandria NoAge — «Дислексия» Светы Олонцевой. А 30 ноября мы встретимся, чтобы отметить выход книги! Презентация пройдет в 19:00 в «Поляндрия Letters» в Москве (Садовая-Сухаревская 10/12). Мы со Светой будем вас ждать, чтобы поделиться творчеством и силами. В гостях писательница Женя Некрасова и обозреватель Максим Мамлыга.

Если вы не знакомы с сюжетом, рассказываем. Молодая учительница Саня переезжает из Москвы в провинциальный город, чтобы преподавать русский и литературу. Для нее это что-то вроде социального эксперимента. Но с самого начала все идет не по плану. Дети слишком живые, даже буйные — сладить с ними не получается.

Но главная напасть не дети, а взрослые, формирующие систему. Учителя, завучи и директриса ровно такие же, как 20 лет назад. Они не злые и не равнодушные, просто очень устали (как и все мы). Против этой инерции сложно сформулировать внятный ответ. Но если Саня справляется, то и мы справимся. Вместе.

Ждем, что вы отметитесь тут и придете😋

Бросив работу на телевидении, Саня переезжает в провинциальный городок Многоярославец, чтобы учить литературе пятиклассников и семиклассников, — сама не зная зачем. Когда Саня возвращается домой после уроков, она может только лежать: даже сварить макароны на ужин сил хватает только мысленно. Саня не справляется с учениками — она и сама похожа на провинившуюся двоечницу, которую ставят в угол за педагогические провалы. Но на второй год начинает что-то получаться, неповоротливую систему удается расшевелить — и возникает робкая надежда: если школа — это страна в миниатюре, вдруг возможны перемены и большего масштаба?

Коля сидит на первой парте, он вылез из-под стола. Коля изобретатель, подвижный инженер, СДВГ, ни минуты покоя. Саня забирает у Коли листы, которые он выдирает из тетради и рвет на маленькие кусочки, чтобы плеваться через ручку.

Коля встает, снимает очки, трет стекла краем рубашки.

Все в порядке? Почему ты встал?

Мне надо выйти, говорит Коля, его потряхивает, рука рисует на парте знаки. Я побегаю и вернусь.

Саня и Коля договорились: когда Коле становится плохо, когда он ни минуты больше не может сидеть, только тогда. До третьего этажа и обратно.

Коля подтягивает штаны и выбегает из класса. А Саня боковым зрением ловит вспышку. Девочки ахают и зажимают носы: фу-у-у.

Основанный на личном опыте, дебютный роман Светланы Олонцевой «Дислексия» — это, по выражению Евгении Некрасовой, «пейдж-тернер об учительском хождении в народ». О принесенном на урок порохе, непокорном Иванове и желании все бросить — в отрывке на нашем сайте.

#отрывки

«Лоскутное одеяло, сшитое с помощью приемов автофикшена», — так характеризует «Залив Терпения» обозревательница «Прочтения» Мария Фадеева. В дебютном романе Мария Ныркова поднимает темы, уже знакомые читателям по другим книгам совместного проекта «Polyandria NoAge» и «Есть смысл»: маленький человек и государство, российские реалии, порой пугающие лучше иного хоррора, переживание травматичного опыта — как личного, так и общего, — но раскрывает их, «обращаясь к памяти не столько коллективной, сколько кровно-родственной».

Ныркова пытается найти новый язык для того, о чем уже не раз написано, стирая границу между прозой и поэзией. Она обращается к иносказаниям, замалчиваниям, старается уйти от прямого описания трагедии и ее переживания с помощью другого типа письма — образного, ритмичного, местами магического.

О важности связи со своим родом и метафорическом путешествии к обретению себя — в рецензии на нашем сайте.

#рецензия

Все книжные каналы сегодня напишут о том, что в «иноагенты» зачислили Людмилу Улицкую, и это важно, но ещё важнее, что за парой громких имён для заголовков, как обычно, скрываются ещё несколько тех, что можно и не заметить. Это центр защиты прав человека «Мемориал» и благотворительный фонд «Нужна помощь».

Мне сложно представить организацию, которая сделала бы в России больше добра, чем «Нужна помощь». Добра в самом прямом, словарном смысле, с большой буквы Д. Они не святые и не безгрешные (никто не), но сложно представить себе, чтобы без участия НП благотворительность в России смогла бы за последнее десятилетие достичь таких масштабов, во многих и многих случаях заменяя государство, когда оно то ли не может, то ли не хочет поддерживать своих граждан (а часто, как в случае с домашним насилием, просто отрицает существование проблемы).

Кроме того как читатель я благодарен НП за издательство «Есть смысл», которое превратилось в одного из главных поставщиков новых имён в русскоязычной литературе двадцатых. «Южный ветер» Даши Благовой и «Год порно» Ильи Мамаева-Найлза, среди прочих, вышли именно там, хотя и уже после того, как «Есть смысл» отделился от фонда и начал сотрудничать с «Поляндрией NoAge» — но всё равно спасибо НП и за них.

Здесь должен быть какой-то призыв, наверное. Ну к чему тут призвать. Будьте добры друг к другу. Хоть это чем дальше, тем более наказуемо.

Спасибо вам, дорогие друзья, за поддержку❤️❤️❤️

Месяц за месяцем наблюдаю как многие действительно смыслопроизводящие и объединяющие проекты в России получают статус «иноагента». Про людей я уже даже не говорю, хотя каждый раз рандомайзер, которым пользуются раздаватели этого статуса, пробивает дно. И вот сегодня (серьезно, сегодня!) иноагентом признали благотворительный фонд «Нужна помощь». Выражаю поддержку всей команде фонда! Эти ребята несколько лет назад задумали и реализовали одну из лучших по моему мнению издательских программ в России «Есть смысл». В ней вышли по-настоящему важные книги про здесь и сейчас, про сложное и неудобное. Они принесли в современную русскоязычную литературу истинные «разговоры о важном» — чего только стоит книжка Жени Волунковой о российской социальной журналистике «Подтексты». А уж сколько добра сделал фонд, скольким помог, мне не перечесть.

Сегодня невероятно тошный день. И опускаются руки. И у меня нет никакого но, чтобы закончить этот пост.