Сóрок сорóк

Два года назад я набросал небольшой опус о влиянии смерти Че Гевары, - годовщина которой как раз сегодня, - на развитие латиноамериканского революционного движения.

На сей счет можно добавить еще кое-что.

Если на латиноамериканском континенте Че Гевара был признан “апостолом революции” еще при жизни, то для просоветской публики имидж Команданте представлял некоторую проблему. С одной стороны, пропаганда хрущевской эпохи содействовала раскручиванию образа Гевары с целью использования политического обаяния этого человека в интересах развития коммунистического движения.

С другой стороны, революционный романтизм/фанатизм самого Гевары слегка противоречил официальному марксизму-ленинизму советского типа как в теории, так и на практике. Непосредственно Че Гевара впервые столкнувшись с советской “реальной политикой” в ходе Карибского кризиса, как и многие кубинцы впал в бешенство, возмутившись поведением советских друзей, которые сначала выставили нацеленные на США ракеты, а затем их и убрали. 

С точки зрения кубинцев все это выглядело как “договорняк” с империалистами за их спинами, хотя фактически конгениальная (без шуток) советская “Операция Анадырь” была проведена в первую очередь для предотвращения американской военной агрессии против самой же Кубы, чего СССР успешно добился и ракеты демонтировал. Поскольку, при всей боевитости Хрущёва (а “волюнтарист” Никита Сергеевич, в отличие от осторожных товарищей Сталина или Брежнева, действительно проводил очень дерзкую внешнеполитическую линию противостояния западному империализму и помощи революционным движениям, иногда даже в ущерб самому СССР), развязывать мировую атомную войну в его планы не входило.

Но, повторюсь, страстные кубинцы логику советских не оценили, что отразилось даже в народном фольклоре в виде стишка “Nikita, mariquita, lo que se da no se quita!” (Никита, пи__рас, то что отдал не забирай!). А сам Эрнесто Че Гевара был как раз одним из тех, кто больше всего осатанел от ныне хорошо знакомой нам тактики “эскалация ради деэскалации”. Ибо он-то в своем революционном идеализме принимал все эти хитроумные маневры советских друзей за чистую монету и был серьёзно настроен на то, чтобы уничтожить мировое зло, - зловещий американский империализм, - даже ценою гибели миллионов американцев и кубинцев.

В свое время советская пропаганда превратила походя сказанную шутку Мао Цзедуна насчет “благотворного влияния” ядерной войны (“в крайнем случае погибнет половина человечества, но останется другая половина, зато империализм будет стерт с лица земли”) в “доказательство” безумия Великого Кормчего. 

Меж тем, если Мао просто с иронией вот так пересказывал на московском совещании в ноябре 1957 года свою беседу с неким “иностранным деятелем”, то Че Гевара выражал похожие идеи абсолютно серьезно. Об этом в общем не принято вспоминать, подвергая испытанию имидж Гевары как великого гуманиста, но в интервью репортеру британской социалистической газеты “Daily Worker” Сэму Расселу в ноябре 1962, раздраженный вывозом с острова атомного оружия Че заявил, что “если бы ракеты остались (на Кубе), мы бы использовали их для удара в самое сердце Соединенных Штатов, включая Нью-Йорк”. А в написанной в тот же период октября-ноября 1962 статье “Тактика и стратегия латиноамериканской революции” Гевара патетически расписывал жертвенность и храбрость кубинского народа, “готового сгореть в атомном пожаре для того, чтобы этот пепел превратился в фундамент новых обществ”. 

Понятно, что такой нешуточный настрой не мог устроить советских друзей и местные кадры из просоветской первой Компартии Кубы, с которыми, как говорят, у Гевары отношения совсем не складывались. Да и сам Че имел претензии к советской “политэкономии социализма” (отчасти он их изложил в “Критических заметках по политической экономии” и дискуссиях во время посещения советского Министерства промышленности в 1964), не любил “социалистический реализм” (называя его “застывшей формой”), не признавал ограничений на свободу выражения в искусстве, принятых в СССР и перекочевавших на Кубу, и, в конечном итоге, был недоволен “взаимовыгодными”

Telegraph

Смерть Че Гевары

По поводу Эрнесто Гевары, ибо 9 октября (раньше думали что 8-ого) исполнилось 55 лет с момента его гибели. Гибель Гевары на латиноамериканский континент оказала еще больше влияния, чем его жизнь.  Прежде всего, общество поразил тот стиль, с помощью которого…

www.tgoop.com/sorok40sorok/724

1.4K viewsOct 9 at 09:21

Два года назад я набросал небольшой опус о влиянии смерти Че Гевары, - годовщина которой как раз сегодня, - на развитие латиноамериканского революционного движения.

На сей счет можно добавить еще кое-что.

Если на латиноамериканском континенте Че Гевара был признан “апостолом революции” еще при жизни, то для просоветской публики имидж Команданте представлял некоторую проблему. С одной стороны, пропаганда хрущевской эпохи содействовала раскручиванию образа Гевары с целью использования политического обаяния этого человека в интересах развития коммунистического движения.

С другой стороны, революционный романтизм/фанатизм самого Гевары слегка противоречил официальному марксизму-ленинизму советского типа как в теории, так и на практике. Непосредственно Че Гевара впервые столкнувшись с советской “реальной политикой” в ходе Карибского кризиса, как и многие кубинцы впал в бешенство, возмутившись поведением советских друзей, которые сначала выставили нацеленные на США ракеты, а затем их и убрали. 

С точки зрения кубинцев все это выглядело как “договорняк” с империалистами за их спинами, хотя фактически конгениальная (без шуток) советская “Операция Анадырь” была проведена в первую очередь для предотвращения американской военной агрессии против самой же Кубы, чего СССР успешно добился и ракеты демонтировал. Поскольку, при всей боевитости Хрущёва (а “волюнтарист” Никита Сергеевич, в отличие от осторожных товарищей Сталина или Брежнева, действительно проводил очень дерзкую внешнеполитическую линию противостояния западному империализму и помощи революционным движениям, иногда даже в ущерб самому СССР), развязывать мировую атомную войну в его планы не входило.

Но, повторюсь, страстные кубинцы логику советских не оценили, что отразилось даже в народном фольклоре в виде стишка “Nikita, mariquita, lo que se da no se quita!” (Никита, пи__рас, то что отдал не забирай!). А сам Эрнесто Че Гевара был как раз одним из тех, кто больше всего осатанел от ныне хорошо знакомой нам тактики “эскалация ради деэскалации”. Ибо он-то в своем революционном идеализме принимал все эти хитроумные маневры советских друзей за чистую монету и был серьёзно настроен на то, чтобы уничтожить мировое зло, - зловещий американский империализм, - даже ценою гибели миллионов американцев и кубинцев.

В свое время советская пропаганда превратила походя сказанную шутку Мао Цзедуна насчет “благотворного влияния” ядерной войны (“в крайнем случае погибнет половина человечества, но останется другая половина, зато империализм будет стерт с лица земли”) в “доказательство” безумия Великого Кормчего. 

Меж тем, если Мао просто с иронией вот так пересказывал на московском совещании в ноябре 1957 года свою беседу с неким “иностранным деятелем”, то Че Гевара выражал похожие идеи абсолютно серьезно. Об этом в общем не принято вспоминать, подвергая испытанию имидж Гевары как великого гуманиста, но в интервью репортеру британской социалистической газеты “Daily Worker” Сэму Расселу в ноябре 1962, раздраженный вывозом с острова атомного оружия Че заявил, что “если бы ракеты остались (на Кубе), мы бы использовали их для удара в самое сердце Соединенных Штатов, включая Нью-Йорк”. А в написанной в тот же период октября-ноября 1962 статье “Тактика и стратегия латиноамериканской революции” Гевара патетически расписывал жертвенность и храбрость кубинского народа, “готового сгореть в атомном пожаре для того, чтобы этот пепел превратился в фундамент новых обществ”. 

Понятно, что такой нешуточный настрой не мог устроить советских друзей и местные кадры из просоветской первой Компартии Кубы, с которыми, как говорят, у Гевары отношения совсем не складывались. Да и сам Че имел претензии к советской “политэкономии социализма” (отчасти он их изложил в “Критических заметках по политической экономии” и дискуссиях во время посещения советского Министерства промышленности в 1964), не любил “социалистический реализм” (называя его “застывшей формой”), не признавал ограничений на свободу выражения в искусстве, принятых в СССР и перекочевавших на Кубу, и, в конечном итоге, был недоволен “взаимовыгодными”

BY Сóрок сорóк