NIHIL
Разрушил я Индию духа
Оружием белых - "nihil"
Ост-индское крепкое судко
Плывëт истреблять этот мир
Тот мир состоящий из веры
Тех самых заветных крупиц
Что рушат и строят патерны
Внутри человеческих лиц
Внутри есть Цейлон и Суматра
Пучина страстей и глубин
За это приходит расплата
Огнём и мечом, господин...
Теперь я с удвоенной силой
Возьму европейскую плеть
И собственной муке наивной
Не дам я ни плакать ни петь
Пусть правит отлаженный разум
Холодный и трепетный мир
Есть кое что хуже проказы
Тревожное слово "любил"
Разрушил я Индию духа
Оружием белых - "nihil"
Ост-индское крепкое судко
Плывëт истреблять этот мир
Тот мир состоящий из веры
Тех самых заветных крупиц
Что рушат и строят патерны
Внутри человеческих лиц
Внутри есть Цейлон и Суматра
Пучина страстей и глубин
За это приходит расплата
Огнём и мечом, господин...
Теперь я с удвоенной силой
Возьму европейскую плеть
И собственной муке наивной
Не дам я ни плакать ни петь
Пусть правит отлаженный разум
Холодный и трепетный мир
Есть кое что хуже проказы
Тревожное слово "любил"
УБИТЫЙ ДРАКОН
Зачем же ты плачешь, убитый дракон?
Зачем не жалеешь секунды,
Когда ещё виден тот мир голубой
И в листьях качаются фрукты?
Я знаю, ни жемчуг жалеет душа,
Ни прошлое славное сечью,
А то лишь, что жизнь потихоньку прошла
Ты знаешь тоску человью.
Ведь смерть навсегда убаюкает страх,
Которым дышали в селеньях,
Когда говорили об этих крылах ,
Дрожащих над розовой степью.
И через колено - всë будет враньë,
Что жил ты на свете когда-то,
Что грудью своей принимал ты копьë,
Что ты как и многие - плакал...
Но в этом, мой враг, ты теперь не один
Мы оба есть жертвы забвенья
И там на холме возле мельниц сгорит
О нашем побоище песня.
Зачем же ты плачешь, убитый дракон?
Зачем не жалеешь секунды,
Когда ещё виден тот мир голубой
И в листьях качаются фрукты?
Я знаю, ни жемчуг жалеет душа,
Ни прошлое славное сечью,
А то лишь, что жизнь потихоньку прошла
Ты знаешь тоску человью.
Ведь смерть навсегда убаюкает страх,
Которым дышали в селеньях,
Когда говорили об этих крылах ,
Дрожащих над розовой степью.
И через колено - всë будет враньë,
Что жил ты на свете когда-то,
Что грудью своей принимал ты копьë,
Что ты как и многие - плакал...
Но в этом, мой враг, ты теперь не один
Мы оба есть жертвы забвенья
И там на холме возле мельниц сгорит
О нашем побоище песня.
ЗАПУЩЕННЫЕ САДЫ
Горячий вздох запущеных садов,
Как первое девичее купание,
Узримое в компании осок
И ив плавучих самолюбования.
Вот виноград насупленной малюткой
Висит в зелёной и немой горсти,
Степной чабрец сидит в тени уютной,
Паук печется о своей сети.
А солнца паж, как юноша надменный,
Идет по небу с дудочкой своей
И целый мир мелодией секретной,
Идëт за ним походкою царей.
И ничего на свете не бунтует,
Всё только ждёт распада и конца,
Когда зима свирепая лютуя,
Царицей вступит в полные права.
Но вновь очнувшись в сладости спасенья,
Когда растают на земле снега,
Паж начинает музыку, как песню,
Чтоб ей кормилась дикая трава.
Есть у садов и смерть и воскресенье -
Нам этого с тобою не понять.
Не слушать новой молодости пение,
Ни новой смерти ужас предвкушать.
Горячий вздох запущеных садов,
Как первое девичее купание,
Узримое в компании осок
И ив плавучих самолюбования.
Вот виноград насупленной малюткой
Висит в зелёной и немой горсти,
Степной чабрец сидит в тени уютной,
Паук печется о своей сети.
А солнца паж, как юноша надменный,
Идет по небу с дудочкой своей
И целый мир мелодией секретной,
Идëт за ним походкою царей.
И ничего на свете не бунтует,
Всё только ждёт распада и конца,
Когда зима свирепая лютуя,
Царицей вступит в полные права.
Но вновь очнувшись в сладости спасенья,
Когда растают на земле снега,
Паж начинает музыку, как песню,
Чтоб ей кормилась дикая трава.
Есть у садов и смерть и воскресенье -
Нам этого с тобою не понять.
Не слушать новой молодости пение,
Ни новой смерти ужас предвкушать.
СИРЕНЫ
Вот они плещутся в розовой пене,
А скалы играются в их голоса.
И нету на свете свирепее песни,
Чем обещанье любви и тепла.
Чтож, вы сирены, лукавые куклы,
Пальцем дразнясь и швыряясь водой,
Врëте о том, что прекрасные губы
Любовно склоните над головой.
Зачем же вы врëте, что бросите море,
Что будете бредить юдолью земной
И тихо смеётесь, и даже не споря
Согласны на веки стать чей-то женой.
Я тоже матрос был, бросавшийся за борт,
Я верил как юнга неразвитых стран,
Что в игрищах ваших, подобия салок,
Есть подходящий для жизни обман.
Но вы неожиданно песню допели
И мне остаëтся такая судьба
Быть одиноким как Б-29
В сверкающем небе 6 числа.
Вот они плещутся в розовой пене,
А скалы играются в их голоса.
И нету на свете свирепее песни,
Чем обещанье любви и тепла.
Чтож, вы сирены, лукавые куклы,
Пальцем дразнясь и швыряясь водой,
Врëте о том, что прекрасные губы
Любовно склоните над головой.
Зачем же вы врëте, что бросите море,
Что будете бредить юдолью земной
И тихо смеётесь, и даже не споря
Согласны на веки стать чей-то женой.
Я тоже матрос был, бросавшийся за борт,
Я верил как юнга неразвитых стран,
Что в игрищах ваших, подобия салок,
Есть подходящий для жизни обман.
Но вы неожиданно песню допели
И мне остаëтся такая судьба
Быть одиноким как Б-29
В сверкающем небе 6 числа.
УТРО
Ты молчишь, как стихи иностранца,
Ты короткие ногти грызëшь
И тревога подобная танцу
Наступает как утро – всерьëз.
Удивительно певчее утро,
Удивительно красный рассвет
Был подлогом, прекрасным посулом!
Ты не любишь? Теперь уже нет.
В этом небе летают рейтары.
Уже бывшая радость, смотри -
Там чужого созвездия пары
Сходят в луг для любовной игры.
Гаснет имя, потушены звëзды,
За влюблёнными мнётся трава.
Ты ведь помнишь, мы были там тоже!
Ты не помнишь и в этом - права.
Ты молчишь, как стихи иностранца,
Ты короткие ногти грызëшь
И тревога подобная танцу
Наступает как утро – всерьëз.
Удивительно певчее утро,
Удивительно красный рассвет
Был подлогом, прекрасным посулом!
Ты не любишь? Теперь уже нет.
В этом небе летают рейтары.
Уже бывшая радость, смотри -
Там чужого созвездия пары
Сходят в луг для любовной игры.
Гаснет имя, потушены звëзды,
За влюблёнными мнётся трава.
Ты ведь помнишь, мы были там тоже!
Ты не помнишь и в этом - права.
КОНДОТЬЕРЫ
Ни к чему кондотьеру медали,
Он лишь крепче прижмется к седлу.
В завоëванных горах Италии
Пот струится по белому лбу.
Вот смотри, в армяке из овчины
Пьëт вино запрокинув бурдюк
И смеются солдаты почившие,
Улетевшие птицы на юг.
В синих склонах вращаются призраки,
Поднимают свои шелома
И играют с хрустальными линзами,
Как коты с очагами тепла.
Почевайте, как тени в Гавайях,
Притаившись весной на песке,
Отлученным достаточно рая
Лишь едином пунцовом глотке.
И как дети Женевского озера
Вы идëте, касаясь воды,
Щеголяя рождественской проседью –
Вам медали совсем не нужны
Ни к чему кондотьеру медали,
Он лишь крепче прижмется к седлу.
В завоëванных горах Италии
Пот струится по белому лбу.
Вот смотри, в армяке из овчины
Пьëт вино запрокинув бурдюк
И смеются солдаты почившие,
Улетевшие птицы на юг.
В синих склонах вращаются призраки,
Поднимают свои шелома
И играют с хрустальными линзами,
Как коты с очагами тепла.
Почевайте, как тени в Гавайях,
Притаившись весной на песке,
Отлученным достаточно рая
Лишь едином пунцовом глотке.
И как дети Женевского озера
Вы идëте, касаясь воды,
Щеголяя рождественской проседью –
Вам медали совсем не нужны
ДРУГ
В палаточном лагере утро
И с солью съедая овсянку,
Ты мне говоришь – я буду
Надëжным твоим кайсяку.
Не важно в какую драку
Средь пяниц кромешной черни,
Я знаю ты был за правду,
За некое слово чести.
И если как узник наг,
И вздернутый на орешник,
Студеной воды - для ран,
Для тела - мои одежды.
И я тебе буду тоже.
И полно, молчи о всяком.
Давай лучше выпьем пунша
И мысли забьем пасьянсом.
В палаточном лагере утро
И с солью съедая овсянку,
Ты мне говоришь – я буду
Надëжным твоим кайсяку.
Не важно в какую драку
Средь пяниц кромешной черни,
Я знаю ты был за правду,
За некое слово чести.
И если как узник наг,
И вздернутый на орешник,
Студеной воды - для ран,
Для тела - мои одежды.
И я тебе буду тоже.
И полно, молчи о всяком.
Давай лучше выпьем пунша
И мысли забьем пасьянсом.
СТЕФАНИИ.Т
Всё пройдет и развеются чары.
И ты с грустью мне скажешь весною, потом -
Милый друг, я рожу для тебя янычара,
С твоим гордым и даже орлиным лицом.
Как и ты он покинет меня на рассвете,
И седлая с ухмылкой рябого коня,
Он на женские слезы сурово ответит:
Этот мир состоит из воды и огня.
Но пока ещё сердце в смятении диком,
Но пока мы беспечны и так молоды,
Давай ночь проведем под моим паланкином,
Под горячим прибоем обманной волны.
Ты сказала об этом не пряча улыбки,
С оголенным лицом своего живота.
Как наивные дети играют пластинки
И стадами пасутся в окне облака.
Всё пройдет и развеются чары.
И ты с грустью мне скажешь весною, потом -
Милый друг, я рожу для тебя янычара,
С твоим гордым и даже орлиным лицом.
Как и ты он покинет меня на рассвете,
И седлая с ухмылкой рябого коня,
Он на женские слезы сурово ответит:
Этот мир состоит из воды и огня.
Но пока ещё сердце в смятении диком,
Но пока мы беспечны и так молоды,
Давай ночь проведем под моим паланкином,
Под горячим прибоем обманной волны.
Ты сказала об этом не пряча улыбки,
С оголенным лицом своего живота.
Как наивные дети играют пластинки
И стадами пасутся в окне облака.
ИЗМЕНА
Она - это только измена
И к ней не бывают готовы.
И падает вниз голова
На площадь, где толчутся толпы.
Тугая перчатка любви
Сжимает топор дровосека,
Об этом не знаешь в пути,
Не встав на краю парапета.
Она ненастная дрянь,
Прекрасная, райская фея.
Прижаться бы к этим дверям
Закрытого настежь борделя.
Дрожанье за стенкой стекла
И пьяной толпы ликование.
Есть подать и есть голотьба,
Но ты - не имеешь названия.
И всë-таки, это забава.
Ты слышишь, смеюсь над тобою!
Навечно - трёхкратная слава -
Быть дамой с моей головою!
Она - это только измена
И к ней не бывают готовы.
И падает вниз голова
На площадь, где толчутся толпы.
Тугая перчатка любви
Сжимает топор дровосека,
Об этом не знаешь в пути,
Не встав на краю парапета.
Она ненастная дрянь,
Прекрасная, райская фея.
Прижаться бы к этим дверям
Закрытого настежь борделя.
Дрожанье за стенкой стекла
И пьяной толпы ликование.
Есть подать и есть голотьба,
Но ты - не имеешь названия.
И всë-таки, это забава.
Ты слышишь, смеюсь над тобою!
Навечно - трёхкратная слава -
Быть дамой с моей головою!
АВСТРАЛИЯ АРТËМА
Знакомый вид, развёрнутый со склона.
И там внизу, на левой стороне -
Прекрасная Австралия Артема,
Мерещится мне в Бахмутском огне.
И там бы жить средь чёрного ампира,
Среди его промышленных высот
Есть некое подобие пломбира
И пить ковбойский кактусовый сок.
Но материк из стали и бетона
В дыму пожара вспыхнул и исчез,
Поэзия акации жестока
Неверием в возможности чудес.
Сидней меня приветствует поклоном,
Едва скрипит оторванный карниз.
Вот соль тебе, любителю походов,
Вот черствый край зеландских паляниц.
Знакомый вид, развёрнутый со склона.
И там внизу, на левой стороне -
Прекрасная Австралия Артема,
Мерещится мне в Бахмутском огне.
И там бы жить средь чёрного ампира,
Среди его промышленных высот
Есть некое подобие пломбира
И пить ковбойский кактусовый сок.
Но материк из стали и бетона
В дыму пожара вспыхнул и исчез,
Поэзия акации жестока
Неверием в возможности чудес.
Сидней меня приветствует поклоном,
Едва скрипит оторванный карниз.
Вот соль тебе, любителю походов,
Вот черствый край зеландских паляниц.
МЕТЕОР
Метеор входит в толщу озона
В первый раз за три тысячи лет.
Мы с тобою пьем чай "Аризона" -
У любви продолжения нет.
На земле поднимаются бурями
Миллионы обычных частиц,
Во дворцах улетающих кубарем
Больше нету актëрок, певиц.
В расщепленной на время материи,
В круговерти его колеса
Не считались большими потерями
Не успевшие выйти слова.
Ты спокойна и тешишь молчанием
Свою веру в основу планет,
Что молекулы вечным качанием
Соберут нас чрез тысячу лет.
Метеор входит в толщу озона
В первый раз за три тысячи лет.
Мы с тобою пьем чай "Аризона" -
У любви продолжения нет.
На земле поднимаются бурями
Миллионы обычных частиц,
Во дворцах улетающих кубарем
Больше нету актëрок, певиц.
В расщепленной на время материи,
В круговерти его колеса
Не считались большими потерями
Не успевшие выйти слова.
Ты спокойна и тешишь молчанием
Свою веру в основу планет,
Что молекулы вечным качанием
Соберут нас чрез тысячу лет.
МОНОЛОГ СТАРШИНЫ
Словарями и сказками Даля,
В неком лимбе, где выхода нет,
Вы бредете окопами рая -
Музыкант, живописец, поэт
Ничего, ещё все приспособятся
Отмывать закопченую грязь
И стоять в караулах околицей,
Сохраняя никчемный связь.
Музыкант убаюкает Цербера,
Живописец не выдаст секрет,
Орудийные палубы крейсера
Моет в небе лукавый поэт.
Я и сам был из вашего брата,
Но теперь я уже старшина.
Отжимайся и падай, салага,
За тобою большая страна.
Добровольцы из гвардии Господа
Подниматели той целины
Для чего вы ушли знаменосцами
На людскую поляну войны?
Словарями и сказками Даля,
В неком лимбе, где выхода нет,
Вы бредете окопами рая -
Музыкант, живописец, поэт
Ничего, ещё все приспособятся
Отмывать закопченую грязь
И стоять в караулах околицей,
Сохраняя никчемный связь.
Музыкант убаюкает Цербера,
Живописец не выдаст секрет,
Орудийные палубы крейсера
Моет в небе лукавый поэт.
Я и сам был из вашего брата,
Но теперь я уже старшина.
Отжимайся и падай, салага,
За тобою большая страна.
Добровольцы из гвардии Господа
Подниматели той целины
Для чего вы ушли знаменосцами
На людскую поляну войны?
ПАЛЛАДИЙ
Твои волосы - это палладий,
Облучённый любовью металл.
Белый пепел подобных исчадий
Города после войн устилал .
И пока в неком баре коктейли
Ты цедишь как игральную смесь,
Он колышется как в колыбели
И не знает о том что он смерть.
Вот он снова лежит на постели,
Это снова с тобой пройзошло,
Нуклеарные бьются метели,
Уже зная - не будет смешно.
Наказаньем за новые встречи,
Выступает повторный урок
На примере того как беспечно
Для себя открывать водород.
Твои волосы - это палладий,
Облучённый любовью металл.
Белый пепел подобных исчадий
Города после войн устилал .
И пока в неком баре коктейли
Ты цедишь как игральную смесь,
Он колышется как в колыбели
И не знает о том что он смерть.
Вот он снова лежит на постели,
Это снова с тобой пройзошло,
Нуклеарные бьются метели,
Уже зная - не будет смешно.
Наказаньем за новые встречи,
Выступает повторный урок
На примере того как беспечно
Для себя открывать водород.
ЖИВОТНЫЕ ВОЙНЫ
Блоха и вошь - животные войны
Нет выбора в столичном зоопарке
И в волосах лукавого Чудры
Всë та же жизнь, что на макушке Данте.
Для муки нет ни чина, ни сословий,
Она познала от начала старь
И существует с временами вровень,
Пока не спит от оной государь.
И умирая на большом обозе
И восседая на огромный трон
И тот и этот чешется в неврозе,
Пытаясь скрыть полученный урон.
Победа будет с нашей стороны,
Покуда знают в блиндажей и в ставке,
Что самый сладкий выигрыш от войны
Получат только малые козявки.
Блоха и вошь - животные войны
Нет выбора в столичном зоопарке
И в волосах лукавого Чудры
Всë та же жизнь, что на макушке Данте.
Для муки нет ни чина, ни сословий,
Она познала от начала старь
И существует с временами вровень,
Пока не спит от оной государь.
И умирая на большом обозе
И восседая на огромный трон
И тот и этот чешется в неврозе,
Пытаясь скрыть полученный урон.
Победа будет с нашей стороны,
Покуда знают в блиндажей и в ставке,
Что самый сладкий выигрыш от войны
Получат только малые козявки.
ЗВЕЗДА В КАНАВЕ
Фиолетовый плавает вечер
И звезда отразилась в канаве.
И у Бога одно развлечение
В этот вечер ходить между нами.
Опускать в полосатую воду,
В след за нами, прозрачные руки,
В благодарность последнему году
Как затишью с намëками бури.
Как с друзьями последняя встреча,
Когда знаешь, что будет потом
И с усмешкой вздымаешь беспечно
Свой бутыль с запрокинутым лбом.
И пускай шестипалой тревожно
Барабанный улавливать пот,
Отменить ничего невозможно.
Мы поем и Он с нами поëт.
Фиолетовый плавает вечер
И звезда отразилась в канаве.
И у Бога одно развлечение
В этот вечер ходить между нами.
Опускать в полосатую воду,
В след за нами, прозрачные руки,
В благодарность последнему году
Как затишью с намëками бури.
Как с друзьями последняя встреча,
Когда знаешь, что будет потом
И с усмешкой вздымаешь беспечно
Свой бутыль с запрокинутым лбом.
И пускай шестипалой тревожно
Барабанный улавливать пот,
Отменить ничего невозможно.
Мы поем и Он с нами поëт.
ВОЛНА
Я сжимаюсь. Удар неизбежен.
Сквозь меня пролетает волна.
Бежин луг оказался насмешлив
И Толстого поляна ясна.
Это точка на русском вопросе?
Это пауза? Это тире?
Все славяне печальные осенью
Кроме тех, что уже в темноте.
Но вот снова с разбоем и свистом
Крутит пальцем и царствует боль.
Тошнотворное, подлое свинство
Бонапарт учинил надо мной
Запах рвоты и скрежет металла.
Мошкара - это комья земли.
Все дворянские вольности мата
Образуют собою стихи.
Я иду, я шатаюсь по полю,
Некий барин на встречу в портах.
Жизнь струится, уходит на волю
И находит себя в бороздах.
Я сжимаюсь. Удар неизбежен.
Сквозь меня пролетает волна.
Бежин луг оказался насмешлив
И Толстого поляна ясна.
Это точка на русском вопросе?
Это пауза? Это тире?
Все славяне печальные осенью
Кроме тех, что уже в темноте.
Но вот снова с разбоем и свистом
Крутит пальцем и царствует боль.
Тошнотворное, подлое свинство
Бонапарт учинил надо мной
Запах рвоты и скрежет металла.
Мошкара - это комья земли.
Все дворянские вольности мата
Образуют собою стихи.
Я иду, я шатаюсь по полю,
Некий барин на встречу в портах.
Жизнь струится, уходит на волю
И находит себя в бороздах.
ВИЗИРЬ
Под небом громадный бутик
Горит гуталином и ваксами.
Тоннель не ведущий в тупик -
В Кабул генерала Апраксина.
Продажа, торговля, обмен
Вот с якорем синяя купчая.
Что ждёт твой лукавый клиент,
Визирь из подпольного Купчино?
Верблюжье седло и металл
Дамаска отменного качества?
Молчи же, шельмец, ты соврал!
Торгуйся и жульничай начисто!
Подделка, въетнамские боты.
К вечерям зовёт минарет
на магометанские сборы,
в карманный магольский дворец.
Улыбка. Визирь усмехается
Он знает, что я не дурак
И с долей пленительной зависти
Немного разгладит пиджак.
Все пьют расстворившийся кофе
Вокруг царит запах лапши
Театр на старой банкноте
– Вот скидка, но лишь для души!
Под небом громадный бутик
Горит гуталином и ваксами.
Тоннель не ведущий в тупик -
В Кабул генерала Апраксина.
Продажа, торговля, обмен
Вот с якорем синяя купчая.
Что ждёт твой лукавый клиент,
Визирь из подпольного Купчино?
Верблюжье седло и металл
Дамаска отменного качества?
Молчи же, шельмец, ты соврал!
Торгуйся и жульничай начисто!
Подделка, въетнамские боты.
К вечерям зовёт минарет
на магометанские сборы,
в карманный магольский дворец.
Улыбка. Визирь усмехается
Он знает, что я не дурак
И с долей пленительной зависти
Немного разгладит пиджак.
Все пьют расстворившийся кофе
Вокруг царит запах лапши
Театр на старой банкноте
– Вот скидка, но лишь для души!
КАМЧАТКА
Приветствие без символа надежды.
Все то, что было навсегда прошло,
В захороненьях царские одежды
И полный мыслей золотой горшок.
Как ты живёшь на родине базальта?
У волнорезов голубой руды,
Где ничего не знают про Ассада
И никогда не слушают стихи.
День ждёшь с другим японского десанта
Другой одна гуляешь у воды
И лицезреешь ржавые, как ядра,
Обширные рыбацкие флоты.
А мы с тобой сжигали нефтебазы,
Мы грабили прохожих на пути
И проникали в морфия экстазы,
И тихо ели толстые бузы.
Теперь и ты далёкая провинция,
И мне с тебя не собирать налог
То ли Камчатка то-ли чья-то Винница
С очарованьем малоросской "ко".
Приветствие без символа надежды.
Все то, что было навсегда прошло,
В захороненьях царские одежды
И полный мыслей золотой горшок.
Как ты живёшь на родине базальта?
У волнорезов голубой руды,
Где ничего не знают про Ассада
И никогда не слушают стихи.
День ждёшь с другим японского десанта
Другой одна гуляешь у воды
И лицезреешь ржавые, как ядра,
Обширные рыбацкие флоты.
А мы с тобой сжигали нефтебазы,
Мы грабили прохожих на пути
И проникали в морфия экстазы,
И тихо ели толстые бузы.
Теперь и ты далёкая провинция,
И мне с тебя не собирать налог
То ли Камчатка то-ли чья-то Винница
С очарованьем малоросской "ко".
БОРДЖИА
Танцпол был и весел, и пьян,
И прыгала белая школьница.
Жасмин уходящего дня
Топтала огромная конница.
А мнящие денди провинции
колечками чмокали дым.
Я был тогда с разными лицами
За тем, что я был молодым.
Но друга простого и робкого
Стоящего там, среди Лун
Я наспех обучевал лучшему
Чему научил Голливуд:
Ты тратишь валюту, смутьян,
Чтоб даме понравиться рожицей
А мне все легко, ведь я –
Представлен последним из Борджиа!
Танцпол был и весел, и пьян,
И прыгала белая школьница.
Жасмин уходящего дня
Топтала огромная конница.
А мнящие денди провинции
колечками чмокали дым.
Я был тогда с разными лицами
За тем, что я был молодым.
Но друга простого и робкого
Стоящего там, среди Лун
Я наспех обучевал лучшему
Чему научил Голливуд:
Ты тратишь валюту, смутьян,
Чтоб даме понравиться рожицей
А мне все легко, ведь я –
Представлен последним из Борджиа!
БРАЗИЛЬСКИЕ ЗЕРНА
Прочти заголовок ещё раз,
Тут поза и тут только лоск.
А над амазонкой стрекозы
И ветхий бревенчатый мост.
Щемящую ноту иронии
В стихах не заметит никто
Лишь зёрна бразильский колонии
Лишь золото и лишь дерьмо.
Кортес завоёвывал страны.
Я мирно царапал стихи
Пока обыватель Атланты
Картошек нажарил куски.
И вот он читает в Америке,
Что где-то есть русский поэт,
Поющий о призрачном береге,
Которого вовсе и нет.
Прочти заголовок ещё раз,
Тут поза и тут только лоск.
А над амазонкой стрекозы
И ветхий бревенчатый мост.
Щемящую ноту иронии
В стихах не заметит никто
Лишь зёрна бразильский колонии
Лишь золото и лишь дерьмо.
Кортес завоёвывал страны.
Я мирно царапал стихи
Пока обыватель Атланты
Картошек нажарил куски.
И вот он читает в Америке,
Что где-то есть русский поэт,
Поющий о призрачном береге,
Которого вовсе и нет.