Уже который раз на небе алые вспышки, за окном взрывы, звук "пулемётной очереди" и над всем этим — внутреннее нетерпение сердца, жажда жизни, судьбы, чистой и простой радости. Я гляжу на спящую мать, единственную свидетельницу, и думаю: вот бы выжить. Не в одиночку, конечно, а всей семьёй, униженной на целую гору, сберечь рассудок, оставить за душой хоть что-то от красоты, здоровья и молодости — на долгую память...

Рождественская ель 🎄

Я не понимаю, как людям в голову приходит подвижничать, упражняться в аскезе без благодати и духовных даров, которые позволяют легко скользнуть в это, как со скалы под воду...
Все эти изнуряющие посты и постные лица, "отсечение воли" якобы перед Богом, а на самом деле — перед внутренним голосом, который стращает и критикует. Лучше признаться искренне: да, я страстна, гневлива, порою немилосердна, привержена еде и напиткам, и для того, чтоб не пасть пред ними, мне нужен Бог.
Не дисциплина, не аскеза, не попытка выдавить из себя "бесстрастность", которая сама — огромный соблазн и почва для гордости. Если я понимаю, что пост сделает меня одержимой, полностью порабощённой еде, а дух будет рождать чудовищ, неужели я это восприму? Отрину любую радость, которая учит меня быть благодарной? Во всём этом есть великое нерассуждение.

С Рождеством, многоценные. Мира, радости и благодати Божией вам и вашим близким.

Драгоценные мои соратницы, соратники, поздравляю вас с Новым годом!

Мира, любви, свободы, здравия и зоркости вам и вашим близким. Пусть на месте горя и пустыни раз за разом распускается цветущий сад. Благодарю, что укрепляли меня в немощи, помогали в болезни и были мне свидетелями, что я ещё не умерла как личность. Аще живы будем и Господь даст здесь снова будет много хаоса, стихов и откровений.
Если угодно, можно написать автриссе тёплые слова, прислать картинку, поделиться с кем-нибудь крупинкой моих мыслей.

Храни вас Бог.

Видя, сколь многие люди матереют, едва выйдя из юности, становятся хищниками, не исследуют, а берут в оборот красóты этого мира, я подумала, что нельзя щадить детские сердца.
Нужно уязвлять, ранить, рвать на куски, пока оно рвётся, втыкать в это тёплое и нежное сердце строки, в которых лебедь отдала себя на съедение, спасая детей; сказки, в коих злоречивый подросток под чарами стал уродом, и родная мать не признала, вышвырнула его.

Дети, на мой взгляд равно приближены к земному — небесному, в них есть звериная жестокость и ангельское милосердие. Последнее разрастётся, если не оплошать и прибегнуть к искренним словам и ужасным судьбам, в которых дитя следует выкупать, держа его за пяту. Главное — разделить с ним острые чувства, быть внимательными и нежными, проводя долиною смертной тени, показывая, чтó на деле случается, когда ослабевает любовь.

Тогда и заматерев, и утратив человеческий облик, став взрослым хищником, человек нет-нет да и вспомнит, как ныло сердце, видя чужую боль. Эту мысль по-своему высказал Достоевский устами младшего Карамазова над гробом Илюшечки (здесь даже суффиксы выстроились, как бремя): "всё-таки будем помнить, всё-таки, как ни будем мы злы, будем, во-первых и прежде всего, добры".

Стихия сама по себе живёт,
И всё же нужна рука.
А из кого уж она растёт,
И как она далека...

Вон видите ту — её кисти рук,
И ступни — как у дитя.
И узкое лоно, и чрево-круг
Беременного дождя.

И пахнет она, как родильный дом
Несбывшийся — вглубь и вглыбь.
Волосы — мёдом и молоком,
Ладони — жабрами рыб.

Она — густая, как майский мёд,
Медлительная вполне.
Немедленный ум её тела ждёт,
Живущего только вне

Земельной юдоли и чёрных труб,
Злоречия, суеты...
Кисейная дева, невесты труп,
Гробница — огромный тыл —

Для тех, кто в молитве склонил главу,
Стяжая чреду блаженств,
В осознанном сне или наяву,
Как вдох или лёгкий жест.

Стихия — на вырост, и жало — в плоть,
Которая далека...
Увидел сие и сказал Господь:
"Это её рука".

13.01.2025

Вчера, разбирая фотоархив, наткнулась на видео, где 15-летняя я, со всей своей бурной эмоциональностью, заставляю папу что-то рассказывать, кривляться, петь и читать стихи, а он смиренно выполняет мои просьбы.
Я была чувствительной и нервной подросткой, переживала из-за своего тела, первых стихов и мыслей, ибо вовне получала мощное отвержение, и мне понадобилось полжизни, чтобы понять, сколь папа был терпелив, и как сильно он любил меня...

Я не могу без слёз смотреть на него, слушать его голос, потому что в умéршего близкого глядишься, как в бездну, и она отвечает тем же, а смерть, чуть задремавшая в груди, вновь поднимает голову, ранит, раздирает нежное сердце, напоминая: "я с тобой навсегда".

Искренне благодарна подругам за милосердие...

Я не верю, что с этого дня у нас есть б/у машинка! Не нужно греть воду, тереть мыло, стирать руками, выкручивать бельё с огромным усилием, не приближаясь к результату машинного отжима даже наполовину... Я приоткрываю дверь в ванную, смотрю, не веря своим глазам, боясь, что это сокровище испарится, стоит мне оставить его. Чувствуется так, будто с плеч наших совлекли огромное бремя, хоть мы и не успели, как отец, всей жизнью ощутить его.

Десятина и приношение — закон постоянства. Чудо, откровение, озарение — закон внезапного, мгновенного действия, как бы никак не подготовленного; на самом деле — со скрытой от нас подготовкой.

25.01.2017

Листки 2017

Раньше меня смущала жёсткость Христа, Который, помимо милости к немощным, испытывает сердца, чтобы те не пользовались Его силами всуе.

В одном месте Он изумляется вере сотника. В другом говорит сирофиникиянке, что пришёл лишь к погибшим овцам дома Израилева (чтобы не было соблазна "приложить подорожник к ране"). Потому слова про "взять хлеб у детей и бросить псам" — не об отношении к язычникам (хотя папа считал, что Христос преодолевает свою — человеческого сына — предвзятость), а об испытании конкретного сердца. Ибо кто же тогда они, грядущие с востока и запада, которые возлягут в Царстве небесном?
Сотник верою своею стал сыном царства, перепрыгнул ветхозаветное, отказался от ритуала (прихода, возложения рук), прося лишь о чистом Логосе, в то время как иудеи пребывали в моисеевом заблуждении, и чтоб напиться воды, били по скале жезлом.

Я возмущалась, хмурилась, доколе сама не подошла к людям настолько близко, чтобы увидеть их и наконец-таки удивиться, откуда бралось терпение?
Люди в большинстве даже маленькую властишку и крохотные способности употребляют во зло, для мнимого баланса ровно на час — с коротенькими мыслями, которые не прозревают перспективу.

Как, не будучи Богом, удержаться от мести, проявить милосердие, не испепелить, не убить, вынести все уколы и злые просьбы о зна‌мении после стольких чудес? Как удержаться и не сойти с креста, не вывернуть горы, от чего ропот оставшихся в живых был бы ещё хуже? Как вынести гнев и пожар чувствилища, страх в солнечном сплетении, в членах тела, которые не хотят умирать?

Сколько бы я продержалась против толпы, которая предпочла мне убийцу, отодвинула меня со словами "ты не та, ты не та", закрыв глаза на мои кровавые раны?

"Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?.."

Лично себе я отвожу сутки — из чистого великодушия.

Вообще дары Духа сами себя не управят, и человеку нужно упражняться в этом: не бить ими по лицу ближних и окружение.

Я всё ещё мечтаю о крупной форме. Возможно той, что выбрала Энн Бро́нте для своей "Незнакомки..." — сосуд в сосуде; к тому же эпистолярий, дневник — это то, что я избрала ещё в студенческой юности. Главное — обмануть разорванный ум, внушить ему, что мы сочиняем что-то кратенькое и слабое не в плане художественных высот, а связуемости смыслов, "самоповторов", как в прелюдиях/фугах Баха, где основная тема обнаруживает себя тут и там. Однако ум мой — хитрец и всё хочет оставить на скамье замыслов, несобранных и нетронутых, чтобы вернуться к ним, глотнуть, погонять по кругу в любое время, где никто не сможет осудить меня.

Неначало есть власть, морское владычество, полное подчинение себе смыслов, у которых нет воплощения. А начало — усечение "Я", рождение жизни, придание формы и красоты тому, что тебя так ранило, дарение сокровенного в абсолютно любые руки... И самое "расчудесное" в этом, что именно второе делает тебя творицеей и в конечном итоге лишает выбора.

Намедни заполняла тонко созданную анкету, где нужно было судить о времени, и поняла, что я совершенно не ностальгирую, не хочу вернуть свои ум и тело в некогда переживаемые события. "Класть руку на плуг, не озираясь назад" — для меня естественно. Я и отца хотела бы втянуть в "ныне" — не из под земли, а оттуда, где он был ещё жив. Рассечь временную ткань, схватить за плечо и дёрнуть, ни о чём не жалея, очистить от примет того времени и забрать только человека.

Я хочу больше узнать о времени изнутри хрупкого и смертного тела, потому как чувствую, что мы созданы вечными и для вечности, и став таковыми, позволим времени раствориться в нас, как кусочек льда, навеки утолив жажду.

Попасть в кризис -- всё равно, что повиснуть в петле, не сломав шею, задыхаясь не до конца, в то время как кто-то слабый пытается держать тебя за ноги...

Время -- это искра, превращающая в одержимость всё, что угодно, когда мы на неё пристально смотрим.

Думаю о Ли Уóрнос и её беспросветной жизни — она чувствовала себя защищённой в камере смертников! Десять лет перед казнью её не насиловали, не били, оказывали медицинскую помощь, давали есть; подруга выполняла все её просьбы, даже сфотографировала орех, под которым Ли захотела быть подгребённой — и она была счастлива. Избавилась от алкогольной зависимости, прочитала несколько книг, писала картины и письма Донне и пришла ко Христу.
Не знаю, случилась ли метанойя, но верю, что она могла пожалеть, особенно, о том пастыре, который нашёл её под дождём.
Это — вкупе с самопожертвой ради любви, ради того, чтобы Тайра жила спокойно — должно вмениться ей...

(Однако в прессе находим и другие свидетельства. Что Эйлин обещала вернуться, убивать снова, потому как жизнь она ненавидит, ненавидит насильников и надсмотрщиц, которые подмешивали ей в пищу слюну... Но всё же я верю Донне, которая была бескорыстной и не наживалась на Ли).

Через Ли мне открылись апостольские слова: “только бы не пострадал кто из вас, как убийца...“, ибо на руки хищника налагаются узы, а сердце слепнет, ненавидимое людьми при последнем времени. Сделать это последнее время — первым, отменить казнь, причём не только для хищника, но и жертв — Божественная перспектива. Только в ней по-настоящему и возможна любовь.

03.02.2025 в 16:55 исполняется два года со смерти Папы. Не было ни дня, чтобы я не думала о нём. Очень его люблю 💔

Почему мы такие нежные, голые, "белоствольные"? Почему нас — я говорю о людях-кувшинках — так легко одурманить холодом?
К чему эти десять слоёв одежды, где верхняя похожа на шкуру, а ле́ггинсы — на кожу змеи? Я выхожу на свет тяжёлая, как кольчуга, как каменные карманы утопленницы, которая несёт своё тело на берег Ouse... Ещё и толпа неприятельски обступает, закладывает проходы, мешает идти, дышать...

Чувствую, что переживаю именно зимы, а с папиной смертью это безвременье — белая плащаница — стало тотальным.
Если весна не для него, то и не для меня, а когда она всё-таки наступает — я гляжу на неё, как пришелицу с того света.