They+

​​Недавний любопытный тикток-тренд со «стримами NPC» (когда симпатичная девушка отыгрывает неиграбельного персонажа, повторяющего одни и те же действия за донаты), так удачно наложенный на феномен метамодерновой «Барби», продемонстрировал ещё одну занимательную сторону грядущего мира виртуальных актантов: мы не только хотим, чтобы машина была похожа на человека, но и сами мечтаем быть похожими на куклу или бездумную машину.

В этом контексте мне вспомнилась история так назыаемого ASFR-фетиша, который зародился в древнем интернете начала 1990-х — так сокращённо называлась usenet-подписка и IRC-чатрумы «alt.sex.fetish.robots»: в этих веб-гетто объединились техносексуалы, которых сексуально привлекают роботы и роботоподобные существа. Поскольку робототехника в те годы была довольно примитивной и реализовать такие фантазии было тяжело, члены коммьюнити создавали тонны ASFR-арта — изображений людей, ведущих себя как роботы, андроиды, манекены, куклы, заводные игрушки или загипнотизированные секс-зомби. Энтузиасты ASFR-движения, такие как Robotdoll и WinterRose, создали целую ASFR-вселенную, наследующую идеям пигмалионизма и агалматофилии (сексуального влечения к статуям, куклам, манекенам). Роботы здесь оживали, а люди теряли волю (теории заговоров и mind control — это, безусловно, поле мазохизма), превращались в бездушных роботов по воле своих кукловодов.

NPC-стримы, как и ASFR-движение начала 1990-х имеет общую философскую платформу, а фантазия о сексе с роботом (и её вариации, где робот — ты сам) выражает усталость от метамодернизма, где игра (в том числе, любовная или сексуальная — например, ролевая) является ключевым концептом. В мире, где всё обыграно и отражено, только игрушки воспринимают игру всерьёз — не знающие другого мира, они ощущают игру как свою единственную реальность.

Выключив свет, мы подглядываем за куклами — и мечта детства исполняется, когда они оживают. Вуди играет ковбоя, Кен взбирается на Барби, которая так наивно верит в любовь. Их игра трогает нас — и мы сами желаем стать такими ожившими куклами — «железными» или «софтверными», примериваем на себя образ куклы и железного болванчика — лишённого слоёв, глубин, прошлого и настоящего — живущего единой директивой, так же любящего и умирающего.

www.tgoop.com/they_plus/79

2.5K viewsAug 17, 2023 at 12:16

​​Недавний любопытный тикток-тренд со «стримами NPC» (когда симпатичная девушка отыгрывает неиграбельного персонажа, повторяющего одни и те же действия за донаты), так удачно наложенный на феномен метамодерновой «Барби», продемонстрировал ещё одну занимательную сторону грядущего мира виртуальных актантов: мы не только хотим, чтобы машина была похожа на человека, но и сами мечтаем быть похожими на куклу или бездумную машину.

В этом контексте мне вспомнилась история так назыаемого ASFR-фетиша, который зародился в древнем интернете начала 1990-х — так сокращённо называлась usenet-подписка и IRC-чатрумы «alt.sex.fetish.robots»: в этих веб-гетто объединились техносексуалы, которых сексуально привлекают роботы и роботоподобные существа. Поскольку робототехника в те годы была довольно примитивной и реализовать такие фантазии было тяжело, члены коммьюнити создавали тонны ASFR-арта — изображений людей, ведущих себя как роботы, андроиды, манекены, куклы, заводные игрушки или загипнотизированные секс-зомби. Энтузиасты ASFR-движения, такие как Robotdoll и WinterRose, создали целую ASFR-вселенную, наследующую идеям пигмалионизма и агалматофилии (сексуального влечения к статуям, куклам, манекенам). Роботы здесь оживали, а люди теряли волю (теории заговоров и mind control — это, безусловно, поле мазохизма), превращались в бездушных роботов по воле своих кукловодов.

NPC-стримы, как и ASFR-движение начала 1990-х имеет общую философскую платформу, а фантазия о сексе с роботом (и её вариации, где робот — ты сам) выражает усталость от метамодернизма, где игра (в том числе, любовная или сексуальная — например, ролевая) является ключевым концептом. В мире, где всё обыграно и отражено, только игрушки воспринимают игру всерьёз — не знающие другого мира, они ощущают игру как свою единственную реальность.

Выключив свет, мы подглядываем за куклами — и мечта детства исполняется, когда они оживают. Вуди играет ковбоя, Кен взбирается на Барби, которая так наивно верит в любовь. Их игра трогает нас — и мы сами желаем стать такими ожившими куклами — «железными» или «софтверными», примериваем на себя образ куклы и железного болванчика — лишённого слоёв, глубин, прошлого и настоящего — живущего единой директивой, так же любящего и умирающего.

BY They+