Двоица полового различия у Иригарей, о которой я так много думала, в последнее время начинает мне казаться тем, что на самом деле необходимо для удерживания Одного от становления Единым. Это такая Двоица, в которой 1 + 1 невозможно приравнять к новой целостности, которой является 2; 1 + 1 остаётся равным 1. В этом смысле «этика полового различия» у Иригарей и «сексуальных отношений не существует» у Лакана — об одном (об Одном). Половое различие — это то, что заверяет нередуцируемость меня к другому, а другого ко мне, но также — меня ко мне и другого к другому. Я не только не могу быть сведена к другому или его отражению, но и сама не могу отразиться в нём, чтобы получить себя, или отразить его, чтобы дать ему его. Половое различие, как писала Иригарей с самой первой своей книги, подвешивает и прерывает любую спекуля(риза)цию, — или, как писала лаканистка Джоан Копджек, половое различие является эвтаназией чистого разума.

И тогда половое различие — то есть тело, которое не может быть приведено к другому телу или подведено под теоретическое описание тел, — можно рассматривать как имя или место того нерефлексивного источника рефлексивности, того Одного, о котором я писала в прошлом посте как о субъекте бессознательного. Пол как разрез (sexus, sectare) открывает пустое пространство, которое запускает диалектическую машину по производству и переработке языка (и полаганию различных «я» и «не-я» на каждом своём шагу), но само в эту машину включиться не может, оставаясь тем, что детерминирует её. И в этом смысле половое различие — это реальное.

Иригарей пишет о том, что именно женщина (как мать, любовница, жена и другая в целом) — это та, кто обеспечивает мужскую рефлексивность, оставаясь при этом за её пределами (стремление Иригарей всё-таки войти в диалог с мужчиной и произвести удвоение рефлексивности — это то, в чём я с ней, конечно, не согласна, но диагноз как будто верный). С этой точки зрения, можно несколько tongue-in-cheek сказать в духе Ларюэля (а я, конечно, думала о нём, когда писала этот пост), что ещё одно имя для реального полового различия — это Женщина-в-Мужчине. Ну и учитывая, что своей аутентичной позиции в символическом у женщины нет, — тоже тезис самой Иригарей, хотя весь её проект эксплицитно о том, чтобы эту позицию всё же сконструировать, — то Женщина-в-Женщине, а также Женщина-в-Небинарных and whatnot — это не менее легитимные имена.

ну держите второй пере-piece из трехстворки, там есть Гарсия.

кстати, я тоже писатель, а не философ!)

https://rezkonedristani.substack.com/p/ooo-petitio-principii-amoris

страх не быть последовательным — в выстраивании отношений с людьми, в соблюдении стиля своих работ, в опоре на принципы и основания в своём мышлении — это на самом деле именно то, что и становится причиной непоследовательности, недотягивания, хромоты. ипохондрия самосознания — это то, что мешает мысли двигаться. разумеется, от неё нельзя просто взять и избавиться — большинство из нас всё ещё невротики (а может быть, сверх-рефлексивность мучает и не только невротика). но хочется научиться самоотдаче — не просто чтобы левая рука не знала, что делает правая, но чтобы одна мысль не знала другую. симона вейль писала, что ни одно доброе дело не стоит делать, пока оно не делается тобой само, без осознания, что ты делаешь доброе дело. я думаю, что настоящие истины — в искусстве, в науке, в любви, в политике, в простой повседневности — невозможны без того, чтобы субъект хотя бы на миг стал для самого себя совершенно непрозрачным. и это не нужно понимать как какой-то иррационализм, наоборот — это освобождение рациональности из плена воображаемого. но в этот момент, конечно, разум смыкается со святостью

Рассуждение на тему альтернативного Laruelle-pilled таймлайна для моих т. н. "исследований". Предположим, если я смогу завершить арку диссертации про сексуальное различие (а мне это даётся с большим трудом, я ужасно устала от этого текста и этих мыслей), и следующий сезон будет про безразличие...

Вот Иригарей ругает фаллоцентричную хом(м)о-сексуальность за то, что в ней постоянно вертится одно и то же с одним и тем же, а женщины и природа это просто моменты негативности и опосредования. И аргумент был, что на самом деле сексуальное различие — это не бинарная оппозиция, а минимальное отклонение, с которым структура совпасть не может. И поэтому (женская) гомосексуальность у меня — в духе, но не в букве диссера, конечно, — выходит на первый план, как иконоборческая фигура и способ выуживания минимального различия из фетишизма гетеронормативных означающих.

Но может, можно сделать следующий шаг и сказать, что на самом деле нет никакого минимального различия? Что различие как таковое это попытка мышления перехватить материю (т. е. свой собственный исток) со спины, и в этом смысле фреймворк полового различия уже с самого начала проделывает то, в чём он впоследствии обвиняет, к примеру, "гендерную теорию"? Что обе теории одинаково идеалистичны?

Что я имею в виду: "гендерная теория" (whatever that means) обвиняется в том, что она во имя эмансипации женского (и квирного заодно) смещает разрыв между полами на разрыв между "полом" и "гендером". С сохранением знаков, то есть якобы сама иерархическая структура сохраняется, просто теперь за негативность и материю для разворачивания духа отвечает не "женщина", а "тело" — с которым можно делать что угодно, которое можно игнорировать, которое молчит, но которое при этом всё так же нам необходимо.

Пусть так, но ведь можно адресовать то же обвинение самой теории полового различия, только уже на уровне материи самой теории, на уровне высказывания. Производство различия в мысли уже является рассечением того, из чего эта мысль исходит, чтобы попытаться им овладеть. Мысль о различии отличает себя от безразличного реального, которым определяются все мысли, чтобы потом вернуться к себе в теоретическом Едином. Единое и Двоица постоянно друг друга полагают и предполагают, теория полового различия полагает различие, чтобы сразу же интегрировать его в себя как в целое, — тут, видимо, прав Гегель на счёт того, что мышление предела уже переносит мысль по ту сторону этого предела. И, может быть, тогда нужно попытаться мыслить, наоборот, с точки зрения тождества, но такого тождества, которое мыслью не является, а порождает её. Сексуальных отношений в этой вселенной тоже не существует (на этом камне я, as a femcel, буду стоять до конца), но не потому что два одиночества различны, а потому что они одиноки, потому что не могут успешно различиться ни с собой, ни с другим. Это та самая Двоица, которая Двоицей не становится, а остаётся 1+1.

В каком-то смысле это может быть просто спором о словах. Сделаем ли мы ставку на минимальное различие, хору и низкий материализм, или же на радикальное форклюзированное Одно — что от этого меняется на практике, если и то, и другое нацелено на свержение авторитарности в теории и в любви? Я ещё не придумала. Но кажется, что проблема с различием может быть в том, что акт различения (каким бы минимальным оно ни было) производит "своё" и "чужое", а со "своим" всё достаточно сомнительно — с какого перепугу оно своё, да и чьё своё-то, собственно? А бессознательное где? У Иригарей это решается за счёт четверичной диалектики, где каждое "своё" рефлектируется со "своим другим" (с богом/идеалом своего пола), прежде чем суметь удержать интервал различия с "другим другим". Но эта модель, хотя её можно вертеть так и сяк, всё-таки потенциально онто-гомофобна — в том смысле, что один тип не-отношений тут оказывается just a phase, приуготовлением к другим, более настоящим не-отношениям. Модель, в которой имеется просто Одно и ещё Одно, но ни одно из них не дано ни самому себе (и именно в этом смысле не-целое), ни другому, кажется более демократичной. И при этом не ограничивающей процесс конструирования, просто без претензий на построение закрытой системы.

Никто,
никто не помнил, когда
неладное заподозрилось.
Может быть, это были письма
забившие почтовый ящик
и валящиеся на плитку в подъезде.
Дверь вскрыли.
Навстречу выбежал похудевший кот,
дохнуло чёрной пылью.
Квартира была пуста и давно,
только письма повсюду.
Мы запомнили это и
то как у кого-то щека
была мокрой от слёз.
А может быть это
все вспомнили тебя
и этот кадр врезался
в пустой интерьер
тёмным знаком вины и вопроса.

невозможно встретиться с собственным бессознательным усилием сознания. в этом самая банальная, но и самая сложная истина психоанализа, из-за которой его можно считать анти-философией. можно подумать о своём бессознательном. можно прочитать всё, что написано о бессознательном и написать ещё столько же — но от этого ни на шаг не приблизиться к реальному, на которое указывает это слово

и дело совсем не в мистике (может быть, разве что в какой-то особенной, радикально обыденной мистике), и даже не в том, что для бессознательного нужны двое. парадокс бессознательного — мысли, которую нельзя подумать — можно было бы распространить и на другие случаи. нельзя сознательным актом полюбить, раскаяться или простить, нельзя увидеть в другом другого, написать стихотворение или доказать теорему. обо всём этом можно подумать в самых мельчайших деталях, но нельзя подумать это. оно делается само. и всё-таки оно случается в том же самом пространстве, в котором до этого существовали мысли о нём, оно состоит из того же материала, оно делается тем же мной. внутри меня нет никого другого — или я и есть этот другой, целиком и полностью. никакой игры двойников, никакой тени

думает о любви то же "я", которое влюбляется, но то "я", которое думает о любви, не может влюбиться. субъект бессознательного — это тот же самый субъект, который пытается разобраться в психоанализе, но тот, кто пытается разобраться в психоанализе, не является субъектом бессознательного. реальное моих мыслей — это я. но я никогда не встречаюсь со своим реальным. разве что во сне, или когда я понимаю, что люблю, или когда всё вдруг сходится в доказательстве...

в этом смысле психоанализ — это материализм. потому что он обнаруживает материю даже в самой мысли, в аффекте, в сознании. и вместо того, чтобы эту материю перехватить, подвесить теоретическим усилием, обезвредить в диалектическом переворачивании, переопределить актом воли, он позволяет помыслить ещё один, дополнительный путь — мышление вместе с этой психической материей, которой ты всегда являлся, в ней, вдоль неё, ею. можно не думать о любви — можно думать любовь; можно не думать о бессознательном — можно думать бессознательное. на самом деле, мы все и так этим постоянно занимаемся; поэтому — обыденная мистика. нужно только позволить себе делать то, что ты и так делаешь, думать то, что и так думаешь. всего лишь! невозможная задача

и возвращаясь к теме полового различия... почему-то до сих пор скандализирующее некоторых читателей описание половых губ в "поле, не являющимся одним" у иригарей — оно тоже, на самом деле, о таком способе мысли, который не нуждается во внешнем опосредовании для того, чтобы функционировать. мужчине, говорит иригарей, даже когда он мастурбирует, нужна для этого рука, а женщина и без этого непрерывно касается сама себя, находится в самой себе (женщины и машины заводят себя сами, скажет сэди плант). это странное не-отношение с самой собой пугает мужчин своим кажущимся безмыслием, или нарциссизмом, или животностью. но именно эта нерефлексивная аутоаффектация, не знающая собственных пределов, только и даёт возможность для свободной мысли и для встречи с другим — потому что другой оказывается мной... а тем, кого это пугает, можно только напомнить, что каждый может вписать себя на женской стороне формул сексуации, — или что, как мы уже установили в одном из предыдущих постов, реальное каждого субъекта — это женщина-в-женщине...

Думаю о смерти так много, хотя почти не сталкивалась с ней лично.
Помню невесомое тело кота Мухи в предбаннике клиники,
стыд, когда умерла прабабушка, а я не пришла,
потому что увидеться с другими родственниками казалось равнозначным самоубийству.
Ну и про самоубийство тоже помню, неслучившееся, но близкое.
Холодный ветерок на ногах, узкий подоконник.
С прабабушкой мы мало общались.

Поэтому я думаю про смерть как про расставание.
Обычно говорят наоборот, и это звучит смешно и кощунственно,
но у меня по-другому не получается.
Все те, чьей смерти я боюсь, а это немало
могут просто меня в какой-то момент бросить
с концами и без предупреждения.
Наверное, это привилегия, так думать,
и я знаю, что лишусь её рано или поздно.

Но пока хочется быть хорошей, чтобы меня продолжали любить,
однако не слишком навязываться:
требование любви приводит к усталости
а усталость к охлаждению. Со мной так уже поступали.
Боюсь рыть себе могилу
своим страхом перед могилой любимых.
Смерть притягивает смерть.

А вот эти руины многоэтажек

в древних демократических афинах, как известно, была процедура изгнания самых влиятельных и амбициозных граждан — остракизм. когда ты начинаешь излучать достаточно хюбриса, тебя на время высылают, чтобы не рисковать возникновением тирании во главе с твоей персоной. через 10 лет, впрочем, ты можешь вернуться — подрастеряв влияние и актуальность и уже не представляя опасности для демократии

в политике такое практиковать давно перестали, а вот в философии (особенно континентальной) до сих пор... можно, конечно, говорить о меняющейся моде на концепты или авторов, но ещё более заметна мода против. против платона, против гегеля, против делёза, против метафизики, против диалектики, против антропоцентризма, против когито, против единого, против множественности, против политики идентичности... у каждого нового "поворота" прежде всего есть то, против чего он поворачивается

но когда потенциально тираническая партия (например) реализма и природы достаточно побыла в изгнании, её можно и вернуть. тем более, что за время её отсутствия на позициях власти стала задерживаться противоположная партия — партия конструктивизма и культуры. и вот бывший изгнанник возвращается в город как освободитель и борец с гегемоном: новый материализм и забытый шеллинг заключают коалицию и вместе обрушиваются на джудит батлер...

может быть, так и должна выглядеть подлинная демократия мысли? может, философия сохранила ротацию власти и защиту от тирании даже тогда, когда политика о них накрепко забыла? но у демократической ротации власти в афинах было неизменное недемократичное основание: рабы, метеки и женщины были более-менее одинаково бесправны и при солоне, и при клисфене, и тем не менее от их труда в доме и за его пределами зависела вся экономика. есть ли такое основание у философской демократии? в духе ларюэля можно сказать, что таким основанием является обыденный человек, остающийся за скобками всех антропологий. может быть, уничтожение политических партий, о котором писала симона вейль, (не)возможно в мышлении так же, как и в политике — через обращение к той материи, которая определяет сменяющие друг друга формы, оставаясь к ним в конечном счёте безразличной. не спрашивайте меня, как это должно выглядеть — a girl can dream...

мне не нравятся пульсирующая материя, сети актантов, горизонтальные множественности и микрополитики заботы. мне кажется, это live laugh love от мира теории. много звучащих радикально и новаторски слов для выражения мировоззрения, которое мало чем отличается от нашего стандартного "нового духа капитализма", в котором всё связано со всем, всё гибко, всё текуче, а начинать надо с себя. к тому же, нацеленность на другое, странное и нечеловеческое довольно подозрительным образом сочетается с требованием этичности в очень конкретно-знакомом значении "надо не говорить слёры и сортировать мусор". с инаковостью здесь происходит что-то странное — она становится инструментом для некоторой самости, с помощью которого эта самость пытается забыться (хороший субъект, уважающий пульсирующую материю вещей, в этом подобен "хорошему русскому")

НО те, кто себя вот этому всему обычно противопоставляют, — то есть, будем называть вещи своими именами, "мальчики" современной философии, которые сурово ставят на место "девочек" современной философии, — мне нравятся ещё меньше. вот эти все диалектики и метафизики, реабилитирующие абсолют, непреклонные к политике малых дел, камня на камне от политики идентичности не оставляющие, — это старые добрые белые гетеросексуальные мужчины, которые порождают из своего ума и книжек других таких же умников потрясающей сложности и глубины умозаключения, объясняющие вообще всё, — и при этом не видят дальше собственного эмпирического носа и не слышат никого, кроме таких же мужчин. их позиция вызывает жалость и сочувствие пополам с насмешкой. да-да, дедуль, это диалектика. существуют также истины. мелкобуржуазное сопротивление всегда уже кооптировано капиталом. ты очень умный и нашёл главное противоречие. феминистки ничего не понимают. путин и деколониальность — это одно и то же. ещё одна книга об этом обязательно поможет мировой революции/республике/империи

я сейчас пишу с позиции фракийской служанки, которая хохочет над свалившимся в колодец мудрецом фалесом, но чувствую фрустрацию и стыд, потому что всё это и про меня тоже. философа вообще никто не спрашивает — тем более никто не спрашивает меня, которая на это слово может претендовать разве что по приколу и в соответствии со стратегией маскарада. пока одни призывают солидаризироваться с электростанциями, а другие мыслят абсолют, совершенно обычные люди бомбят, расстреливают и морят голодом других совершенно обычных людей, как с переменным успехом и было всегда. и если о каких-то смертях и их причинах философ успевает подумать, пока галлюцинируя вместе со своей вылетающей в сумерках совой запоздало решает судьбу бытия (думая, что может её предвосхитить и перехватить в источнике), то большинство вообще не достигают нашего сознания

что с этим делать? я не знаю. могу сказать только, что сортировать мусор и не говорить слёры — это отлично, и что думать о противоречиях и истинах тоже иногда круто. ни то, ни другое нас, правда, не спасёт, но кто сказал, что такая вещь как спасение вообще существует, и тем более — что она может прийти со стороны философии. что тут можно сказать. можно быть добрее к своим ближним и дальним и не строить из себя чёрт знает что. можно сходить в клуб или в церковь. как говорили великие: Good morning everyone. The grief is immense but so is the joy. We are all fragile as fuck. Swag city

Одна или целая стая,
по звуку не скажешь,
по цвету не различишь в вечереющем горизонте.

Но когда год обходит вещи по кругу
так и так охватывает удивление:
почему именно мы, именно это место,
вот из этой самой кровати — те же птичьи фигуры.

Что дальше — не разглядеть,
не до того.
Шелест листьев в сумерках и достаточно.
Нужно уметь держаться.

Нужно уметь учиться несчастью,
засыпать не обнимая себя за плечи,
читать их стихи про других и не представлять что тебе.

я написала свою первую серьёзную статью о мимесисе у иригарей и о том, что он не останавливается на пародировании, а имеет производительную функцию (вот тут немного ещё мыслей на эту тему, а сама статья выйдет... когда-нибудь). а сейчас вот увидела, что натали контрапойнтс винн тоже уже подумала близкие вещи во время кислотного трипа...

можно наугад добавить, что realness и красота вообще — это функция разрыва между вещью и идеалом, который она отбрасывает, а не свойство того или другого. и репрессивными красота и реальность становятся, когда идеал задним числом присваивает их себе ("фашизм" нормативного гендера), тогда как в действительности он, наоборот, является тенью избыточности вещей, эффектом их несовпадения с собой. эрот диотимы ищет объект маленькое а...

настроение сегодня платонически-делезианское. и тот факт, что я снова подумала о чём-то, о чём уже подумала моя ролевая модель натали, только свидетельствует в пользу объективности того калейдоскопа теней, который отбрасывают наши головы 🌒🌕🌘

ACAB, дорогие подпищики!

в связи с этой круглой датой я решила переименовать канал. (кто-то после этого наверняка отпишется и круглая дата исчезнет, но что поделать.) когда-то много лет назад я назвала непритязательным словом "книжка" страничку, где мои родственники и близкие друзья могли бы читать мои подростковые стихи, но и платформа, и цели, и аудитория с тех пор сильно поменялись

новое название это перефразированная цитата из книги мэри дейли beyond god the father. к мэри дейли у меня отношение противоречивое, но фраза и стоящий за ней пафос мне очень нравятся, потому что первое правило бойцовского клуба — это, как известно, have fun and be yourself:)

по некоторым последним постам может показаться, что я вообще против рефлексии и, значит, философии. это так это не совсем так — скорее, я чувствую бесконечную фрустрацию, которую, как кажется, невозможно не чувствовать при достаточной честности с собой. нерефлексивная мысль и аутоаффектация это круто — но говоря о них, мы всё равно вынуждены занимать фаллическую позицию философа. нельзя заявить, что мы просто все должны занять женскую сексуацию; нет никакого другого языка, кроме того, что есть. и об этом никто так хорошо не сказал, как адорно: философствовать не стыдно только с точки зрения избавления, но занять эту точку зрения невозможно, потому что философия всегда уже определена, а определяет наличная материя. стремление мысли к разомкнутости, попытка идентифицироваться с собственным бессознательным — это, наверное, просто вторая невозможная стратегия рядом с фаллическим стремлением к необусловленности. избавления не будет, но, пожалуй, скольжение между этими двумя невозможностями — это уже кое-что

сны в которых я люблю кого-то
кого нет наяву
а они тоже любят меня
что становится ясно перед самым пробуждением
и остаётся в подвешенном сердце после
так что хочется сжаться в клубочек под одеялом
то ли от боли то ли от невыразимого счастья

глаза в которые так хочется смотреть
что после никак не получается вспомнить их цвет
потом со жгучим стыдом листаешь фотографии
как же ты так мол до сих пор не запомнила
и как назло ни на одной фотографии не разобрать

белые облака что как дым стремительно
бегут по ночному небу
грозные словно окончание сна или страшный суд

мы все видели
и всё знаем
и только делаем вид что всё по-прежнему
потому что боимся взглянуть в эти глаза
сами не поднятые на нас

достать руку из-под одеяла в темноте и вытянуть
держать ладонь открытой сколько хватит сердцебиения

вспомнила вдруг об одном своём старом стихотворении

* * *

«У вас нет позитивной программы». — Разве?
Я знаю, чего я хочу —
в самой глубине, на самом деле:
свернуться клубком под боком у
тёплого и любимого существа,
дремать, отдаляясь и приближаясь
к оранжевому сиянию
новогодней гирлянды сквозь веки,
и в какой-то момент
незаметно угаснуть,
пропасть и больше не просыпаться.

Это моя программа.
Она радикальна:
очень трудно представить путь до неё
от очередного пробуждения
в термоядерной яме
под чёрной воронкой
капиталистического реализма,
пожирания плоти,
учительских зарплат в  пятнадцать тысяч,
самозабвенного насилия,
безжалостного существования.
Но так со всеми утопиями.