Смех Медузы

#путевыезаметки

В академической работе много особенностей, которые делают её испытанием на прочность. Постоянная критика как непосредственная часть процесса, все эти бесконечные правки и переписывание текстов, длительность производственного цикла, который рассинхронизирован с ускоряющейся современностью и с нашим естественным желанием видеть непосредственные (и как можно более скорые) результаты своего труда. Неопределённый и всё время расширяющийся набор навыков, которыми надо владеть учёному. Многочисленные переходные периоды (из PhD в постдока, из постдока в профессора), когда непонятно, что ждёт дальше, и ждёт ли вообще, ведь количество вакансий на каждом этапе сокращается. А если добавить к этому эмиграцию, войну, политическое преследование и прекарность, то становится понятно, почему в этой профессии легко потеряться, утратить фокус и понимание, что и зачем делаешь.

Но есть в жизни исследователя моменты, когда смысл науки являет себя во всей своей очевидности и ощутимости. Часто это случается, когда этого совсем не ждёшь. К примеру, сегодня я водила студентов своей научной руководительницы в Британский музей, на семинар в Отделе монет и медалей. Они изучают материальную культуру Советского Союза, и последнее занятие по этому предмету проходило в архиве: вместе с хранителем мы рассматривали разные банкноты социалистических государств ХХ века и обсуждали, что они позволяют нам узнать об этих странах. Я с самого утра чувствовала усталой и замученной, в первую очередь из-за введения в диссертацию, которое мне пока совсем не нравится, но и из-за общей фоновой тревоги о ценности своей работы, знакомой любому учёному. «Кому это всё вообще нужно? Кто это будет читать?» — стучала у меня в голове навязчивая мысль, заглушая рассказ хранителя.

В какой-то момент мне в руки попала папка с албанскими леками выпуска 1960-х и 1970-х годов. Помимо колорита, подобранного с большим вкусом, эти купюры отличает огромное количество деталей, каждая из которых таит в себе сообщение, — сценки с крестьянами и рабочими, портреты, орнаменты и разнообразные символы. Вместе они складываются в единую вдохновенную речь о будущем и настоящем, утопию, спрессованную в крошечную бумажку. Я не могла оторвать взгляд от вещи-посланницы, которая, казалось, буквально требует быть расшифрованной. Для этого, в свою очередь, нужно было преодолеть шум повседневности и услышать гул времени, затерянный в ней. Нужно было посмотреть на привычные образы иначе, как бы одновременно восстановив и забыв всё известное заранее, все накопленные знания. Каждая из задач была волнующей.

Подобные ощущения не раз посещали меня в архивах. Иногда они приходят и во время чтения, либо когда удаётся особенно точно сформулировать свою мысль в тексте. Франклин Анкерсмит, наверное, именно это называл «возвышенным историческим опытом» — так он окрестил переживание прошлого, в котором, как в воспоминании о потерянной любви, сплавлены ощущения боли и удовольствия. Впрочем, для меня то, о чём он писал, выглядит иначе: я не чувствую ностальгии, соприкасаясь с историей. Скорее я вижу, как перед моими глазами развёртывается бесконечная и повсеместная Возможность (изменения, понимания, удачи, милосердия, освобождения, открытия…), пронизывающая всё человеческое и внечеловеческое существование, — и в этой Возможности много места для личного действия, много обещания и надежды. Хотя она рождается из объектов прошлого, эта Возможность всегда устремлена в грядущее, и изучение истории позволяет отступить на достаточное расстояние, чтобы увидеть эту перспективу, и при этом приблизиться к ней.

Моменты, в которые я ощущаю всё это, держат меня на поверхности и не дают пойти на дно смутного океана сомнений и испытаний. Наверное, в конечном итоге, именно ради таких минут (а чаще секунд) я продолжаю заниматься исследованиями, — и из них же я черпаю силы на будущее, в котором, вероятно, будет много сложностей и непредсказуемости, но будет и Возможность, являющая себя в самых неожиданных формах и воплощениях.

www.tgoop.com/towardtheterra/2634

2.4K viewsedited  Nov 25 at 21:48

#путевыезаметки

В академической работе много особенностей, которые делают её испытанием на прочность. Постоянная критика как непосредственная часть процесса, все эти бесконечные правки и переписывание текстов, длительность производственного цикла, который рассинхронизирован с ускоряющейся современностью и с нашим естественным желанием видеть непосредственные (и как можно более скорые) результаты своего труда. Неопределённый и всё время расширяющийся набор навыков, которыми надо владеть учёному. Многочисленные переходные периоды (из PhD в постдока, из постдока в профессора), когда непонятно, что ждёт дальше, и ждёт ли вообще, ведь количество вакансий на каждом этапе сокращается. А если добавить к этому эмиграцию, войну, политическое преследование и прекарность, то становится понятно, почему в этой профессии легко потеряться, утратить фокус и понимание, что и зачем делаешь.

Но есть в жизни исследователя моменты, когда смысл науки являет себя во всей своей очевидности и ощутимости. Часто это случается, когда этого совсем не ждёшь. К примеру, сегодня я водила студентов своей научной руководительницы в Британский музей, на семинар в Отделе монет и медалей. Они изучают материальную культуру Советского Союза, и последнее занятие по этому предмету проходило в архиве: вместе с хранителем мы рассматривали разные банкноты социалистических государств ХХ века и обсуждали, что они позволяют нам узнать об этих странах. Я с самого утра чувствовала усталой и замученной, в первую очередь из-за введения в диссертацию, которое мне пока совсем не нравится, но и из-за общей фоновой тревоги о ценности своей работы, знакомой любому учёному. «Кому это всё вообще нужно? Кто это будет читать?» — стучала у меня в голове навязчивая мысль, заглушая рассказ хранителя.

В какой-то момент мне в руки попала папка с албанскими леками выпуска 1960-х и 1970-х годов. Помимо колорита, подобранного с большим вкусом, эти купюры отличает огромное количество деталей, каждая из которых таит в себе сообщение, — сценки с крестьянами и рабочими, портреты, орнаменты и разнообразные символы. Вместе они складываются в единую вдохновенную речь о будущем и настоящем, утопию, спрессованную в крошечную бумажку. Я не могла оторвать взгляд от вещи-посланницы, которая, казалось, буквально требует быть расшифрованной. Для этого, в свою очередь, нужно было преодолеть шум повседневности и услышать гул времени, затерянный в ней. Нужно было посмотреть на привычные образы иначе, как бы одновременно восстановив и забыв всё известное заранее, все накопленные знания. Каждая из задач была волнующей.

Подобные ощущения не раз посещали меня в архивах. Иногда они приходят и во время чтения, либо когда удаётся особенно точно сформулировать свою мысль в тексте. Франклин Анкерсмит, наверное, именно это называл «возвышенным историческим опытом» — так он окрестил переживание прошлого, в котором, как в воспоминании о потерянной любви, сплавлены ощущения боли и удовольствия. Впрочем, для меня то, о чём он писал, выглядит иначе: я не чувствую ностальгии, соприкасаясь с историей. Скорее я вижу, как перед моими глазами развёртывается бесконечная и повсеместная Возможность (изменения, понимания, удачи, милосердия, освобождения, открытия…), пронизывающая всё человеческое и внечеловеческое существование, — и в этой Возможности много места для личного действия, много обещания и надежды. Хотя она рождается из объектов прошлого, эта Возможность всегда устремлена в грядущее, и изучение истории позволяет отступить на достаточное расстояние, чтобы увидеть эту перспективу, и при этом приблизиться к ней.

Моменты, в которые я ощущаю всё это, держат меня на поверхности и не дают пойти на дно смутного океана сомнений и испытаний. Наверное, в конечном итоге, именно ради таких минут (а чаще секунд) я продолжаю заниматься исследованиями, — и из них же я черпаю силы на будущее, в котором, вероятно, будет много сложностей и непредсказуемости, но будет и Возможность, являющая себя в самых неожиданных формах и воплощениях.

BY Смех Медузы