Настигло

На могиле Ч.2

Мы стали по очереди ездить к ней, пока мама на смене в больнице. Каждый раз что-то переворачивалось у меня внутри, когда я приезжала позже, чем уходила мама: в сумеречной квартире на диване перед выключенным телевизором сидела бабушка, вдалеке в окно выла воздушная тревога… хотелось скорее зажечь фонари, чтобы вырвать бабушку из мутных потусторонних объятий. Мы разгоняли этот мрак, перемывая со смехом и оханьем косточки всем бабушкиным знакомым и моим родственникам. Затем читали новости, и я слушала, как бабушка возмущается войной.

Без электричества не работало и отопление, мы укутывали бабушку в овечьи телогрейки и шерстяные пледы. Но той зимой, когда я привычно брала ее руку в свою, та была холодной. Было правда холодно и я не знала, как ещё её согреть. Я терла ее руку и думала: смерть всё ближе.

Когда бабушка стала совсем беспомощной, мы совсем переехали, чтобы помогать маме по уходу и хозяйству. Но это совсем не похоже было на идиллию из фильма Довженко.

Мы не спали из-за практически еженощных обстрелов, ходили с красными глазами и больными желудками из-за сбитого режима, и каждый из нас по очереди сорвал спину, таская нашу крупную матрону, чтоб перестелить постель, посадить на туалет, поменять памперс. Это все было одновременно так физически тяжело, эмоционально больно и экзистенциально страшно, что у меня не получилось стать бабуле идиллической доулой смерти. Я успела только один раз поговорить с ней о смерти, но потом… сил у меня не было ни на что, кроме как на малодушное желание поскорее умереть самой. Иногда в отчаянии я повышала на неё голос, как будто я смогу руганью заставить её взять себя в руки и победить старость и смерть — как будто она не может постараться жить ради меня из какого-то несносного эгоизма!

За стеной медленно уходила бабушка, над домом бесконечно взрывались шахеды, и внутри меня каждый день тоже что-то умирало. Могло ли быть это как-то по-другому, если бы не война? Если бы, если бы… На прощании я долго держала её руку и старалась вспомнить, как это было, когда руки её были теплыми — но в голову лезли воспоминания о бесконечных днях без электричества, когда я не могла её согреть.

В старой части кладбища тихо. Здесь почти не плачут вдовы и дети, а многие из них уже и сами стали обитателями могил. Здесь оставлены позади все войны. Здесь все возможные человеческие аргументы уступают спор мудрости вечной тишины. Мне хочется остаться здесь, в этом спокойствии, ещё ненадолго — чтобы посмотреть, как вянут и опадают желто-красные пулевые отверстия в небе.

p.s. Про бабушку я рассказывала в постах «Последнее путешествие» и «Жизнь, смерть и шутка про сраку».

Пожалуйста, поддержите «Настигло» донатом!

Подписаться на Патреон

www.tgoop.com/travkinatxt/1103

2.5K viewsedited  Sep 25, 2024 at 13:31

На могиле Ч.2

Мы стали по очереди ездить к ней, пока мама на смене в больнице. Каждый раз что-то переворачивалось у меня внутри, когда я приезжала позже, чем уходила мама: в сумеречной квартире на диване перед выключенным телевизором сидела бабушка, вдалеке в окно выла воздушная тревога… хотелось скорее зажечь фонари, чтобы вырвать бабушку из мутных потусторонних объятий. Мы разгоняли этот мрак, перемывая со смехом и оханьем косточки всем бабушкиным знакомым и моим родственникам. Затем читали новости, и я слушала, как бабушка возмущается войной.

Без электричества не работало и отопление, мы укутывали бабушку в овечьи телогрейки и шерстяные пледы. Но той зимой, когда я привычно брала ее руку в свою, та была холодной. Было правда холодно и я не знала, как ещё её согреть. Я терла ее руку и думала: смерть всё ближе.

Когда бабушка стала совсем беспомощной, мы совсем переехали, чтобы помогать маме по уходу и хозяйству. Но это совсем не похоже было на идиллию из фильма Довженко.

Мы не спали из-за практически еженощных обстрелов, ходили с красными глазами и больными желудками из-за сбитого режима, и каждый из нас по очереди сорвал спину, таская нашу крупную матрону, чтоб перестелить постель, посадить на туалет, поменять памперс. Это все было одновременно так физически тяжело, эмоционально больно и экзистенциально страшно, что у меня не получилось стать бабуле идиллической доулой смерти. Я успела только один раз поговорить с ней о смерти, но потом… сил у меня не было ни на что, кроме как на малодушное желание поскорее умереть самой. Иногда в отчаянии я повышала на неё голос, как будто я смогу руганью заставить её взять себя в руки и победить старость и смерть — как будто она не может постараться жить ради меня из какого-то несносного эгоизма!

За стеной медленно уходила бабушка, над домом бесконечно взрывались шахеды, и внутри меня каждый день тоже что-то умирало. Могло ли быть это как-то по-другому, если бы не война? Если бы, если бы… На прощании я долго держала её руку и старалась вспомнить, как это было, когда руки её были теплыми — но в голову лезли воспоминания о бесконечных днях без электричества, когда я не могла её согреть.

В старой части кладбища тихо. Здесь почти не плачут вдовы и дети, а многие из них уже и сами стали обитателями могил. Здесь оставлены позади все войны. Здесь все возможные человеческие аргументы уступают спор мудрости вечной тишины. Мне хочется остаться здесь, в этом спокойствии, ещё ненадолго — чтобы посмотреть, как вянут и опадают желто-красные пулевые отверстия в небе.

p.s. Про бабушку я рассказывала в постах «Последнее путешествие» и «Жизнь, смерть и шутка про сраку».

Пожалуйста, поддержите «Настигло» донатом!

Подписаться на Патреон

BY Настигло