tgoop.com/ulpan_politica/220
Last Update:
«От слез ничего не видно». Рассказ израильтянки, провожавшей семью Бибас
Запуталась в узких улицах и поняла, что не успеваю к отъезду процессии от синагоги. Такая красивая синагога на возвышении, одна из первых построек, воздвигнутых основателями Ришон-ле-Циона. Обожаю эту историю: приехали в пустыню и давай буквальным образом строить свою мечту на песке. Первым делом разбили апельсиновую рощу и заложили синагогу, почту, банк, отель, джентльменский клуб и, что бы вы думали, – городской оркестр. Приготовлялись жить на старой новой земле трудно, но долго, счастливо и со вкусом, как и все переселенцы после них. В том числе и родители Шири Бибас.
Не доехав до синагоги, разворачиваюсь и мчусь на шоссе, ведущее на юг, и довольно скоро нагоняю вереницу машин и сограждан с флагами. Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий. «Хочешь, я тебя сфотографирую на фоне провожающих?» – Не хочу. Я заплаканная и ненакрашенная. – «Тогда давай ты меня снимешь с флагом». Сосед покрепче перехватывает импровизированное древко – телескопическую палку для селфи, на которую намотан видавший виды флаг. У соседки справа флаг повязан на палку от швабры, у меня – на длинную бамбуковую жердь. Наши флаги не простаивают и постоянно востребованы, и развеваются то в знак протеста, то от отчаяния, или как сегодня – от горя.
А вокруг такая весна, братцы: все придорожные заросли усыпаны желтыми цыплячьими мимозами, которые тут не пахнут, но зато шарики – с перепелиное яйцо. Ярко-зеленая трава устлана желтенькими цветочками, которые первыми появляются весной. Я видела сегодня букеты этих цветов приклеенными к дверцам автомобилей: желтый цвет стал цветом заложников. Птицы галдят громко и радостно, и на их фоне вдруг слышно, что ни в одной из проезжающих мимо машин не играет музыка.
Дождались процессии. Полиция, мобильные скорые и два черных фургончика. Значит, это правда, значит, так и есть, их везут хоронить. От слез ничего не видно. Вдруг меня обнимает за плечи соседка справа, молодая женщина. Я даже не знаю ее имени, но утыкаюсь в нее и реву, и даже громко всхлипываю, как в детстве от обиды. Дома-то себе не очень позволяю, чтобы никого не пугать. Мы обнимаемся, держимся за руки и хотим сказать друг другу что-нибудь утешительное, но слова не идут.
Пью воду и еду вниз по шоссе, чтобы развернуться и вернуться в центр. 15 километров до разворота проделываю шагом в кромешной пробке: это все те, кто, как и я, приехал проститься с нашими рыжиками и их мамой. Флаги, рыжие шарики, рыжий шарф, намотанный на флаг, рыжее флисовое одеяло торчит из окна автомобиля. На маленьком флажке написано «Кфир, Ариэль, Шири». Имя «Шири» означает «моя песня». Наткнулась на днях на интервью сестры Шири: «В этом Холокосте я потеряла всех». Меня это резануло так, как будто наткнулась на бегу на острую штакетину из забора: я ведь часто видела эту фразу в книгах. Она должна была остаться в книгах.
Доезжаю до моста Явне. Люблю эту дорогу: в зимние каникулы подвозила сюда дочь к шести утра в археологический лагерь, они раскапывали Бронзовый век. Профессия археолога стала остро необходимой в первые месяцы после 7 Октября, когда нужно было просеивать в пепле фрагменты наших сожженных заживо соотечественников.
Речь Ярдена Бибаса на похоронах его детей и жены – это какая-то невообразимая новая шкала измерения боли. Лекарства от такой боли не придумали. «Тебя обнять?» – спрашивает коллега. Меня обнять. Нас всех надо сейчас обнять, у нас дыра в сердце, у нас болит страна.
Вечная память погибшим и замученным. Вечное забвение убийцам.
Марина Жунич, специально для «Ульпан.Политика»
BY Ульпан.Политика
Share with your friend now:
tgoop.com/ulpan_politica/220