Васильев Одесский

От вполне летнего в начале мая дербентского солнца я прятался за очками и панамкой, из-под которых торчала моя рыжая борода. Может быть, поэтому мужчина, сопровождавший жену в хиджабе, спрашивал у меня: «Брат, где тут ресторан халяль», пожилые женщины в платках интересовались, как пройти в мечеть, а отставшие от группы туристы принимали за местного гида-экскурсововода.

Может быть, поэтому, когда я подошел к Покровской церкви, то полицейский кордон на входе едва уловимо напрягся. Всех прихожан они наверняка знали в лицо, а тут какой-то незнакомый тип. Досмотрели меня тщательно, но абсолютно вежливо. Так впервые за 10 дней в Дагестане я пересёкся с силовиками и ощутил обманчивость той атмосферы абсолютной безопасности, которая так удивляет тех, кто как турист первый раз приехал в республику.

Но о впечатлениях о Дагестане (которые сильно расходятся с мейнстримом телеги) я, наверное, теперь отдельно напишу, а сейчас я хочу о другом.

У преступника, как нам говорят, нет религии. Но у жертвы религия точно есть. Отец Николай погиб как мученик за Христа. И само по себе служение в таком месте, где рамка металлодетектора установлена на входе в храм не для мебели, носит отпечаток исповедничества.

Но вот, что я хочу сказать. Мы часто думаем, что святые — это какие-то особенные люди. Ангелы во плоти. Что они должны соответствовать нашим представлениям об идеальном. И, естественно, нам кажется, что мы можем с первого взгляда определить, кто перед нами. А перед нами в основном не те: этот только о материальном печется, тот явно мало книжек прочел, другой –  книжный, жизни не знает, один - воинов не благословляет в бой, будто и нет войны у нас вовсе, второй – оправдывает войну и т.д.

Не встретив в церкви идеальное, многие вовсе с облегчением успокаивают себя – вот были бы они как положено святые, я бы к ним ходил, а так Бог не у них там, в «ЗАО РПЦ», а у меня в душе.

Мне, человеку избалованному одесскими монастырями и московскими приходами, дербентский приход отца Николая показался таким, знаете, трогательно-провинциальным. Где самые большие грешницы — это туговатые на ухо старушки, для которых на стенах распечатывают грозные предостережения: «Разговаривающим в храме посылаются скорби». Но старушки подслеповаты, объявлений не читают, и обсуждают голосом, который им кажется шёпотом, новости за минувшую неделю.

Лет 30 назад такое можно было встретить повсеместно, но сперва в больших городах мы прочитали Кураева, потом, когда Кураев вошел не в ту дверь, прочитали еще разных книжек, посмотрели продвинутых батюшек в ютубе, а теперь подписаны на них в телеграме, где можем увлеченно спорить, кто из них впал в ересь, а кто еще нет.

Но Христос на Троицу был посреди этих разговаривающих в храме старух.

Telegram

0:08

Васильев Одесский

Покровский храм Дербента. Я причащался здесь на Вербное. Отец Николай, уже не служил, было видно что не только ходить, но и стоять ему тяжело. Он вышел из алтаря после литургии и медленно прошел к выходу из храма по пути то и дело останавливаясь рядом с…

www.tgoop.com/vasilievodessa/1909

96.5K viewsedited  Jun 25 at 09:59

От вполне летнего в начале мая дербентского солнца я прятался за очками и панамкой, из-под которых торчала моя рыжая борода. Может быть, поэтому мужчина, сопровождавший жену в хиджабе, спрашивал у меня: «Брат, где тут ресторан халяль», пожилые женщины в платках интересовались, как пройти в мечеть, а отставшие от группы туристы принимали за местного гида-экскурсововода.

Может быть, поэтому, когда я подошел к Покровской церкви, то полицейский кордон на входе едва уловимо напрягся. Всех прихожан они наверняка знали в лицо, а тут какой-то незнакомый тип. Досмотрели меня тщательно, но абсолютно вежливо. Так впервые за 10 дней в Дагестане я пересёкся с силовиками и ощутил обманчивость той атмосферы абсолютной безопасности, которая так удивляет тех, кто как турист первый раз приехал в республику.

Но о впечатлениях о Дагестане (которые сильно расходятся с мейнстримом телеги) я, наверное, теперь отдельно напишу, а сейчас я хочу о другом.

У преступника, как нам говорят, нет религии. Но у жертвы религия точно есть. Отец Николай погиб как мученик за Христа. И само по себе служение в таком месте, где рамка металлодетектора установлена на входе в храм не для мебели, носит отпечаток исповедничества.

Но вот, что я хочу сказать. Мы часто думаем, что святые — это какие-то особенные люди. Ангелы во плоти. Что они должны соответствовать нашим представлениям об идеальном. И, естественно, нам кажется, что мы можем с первого взгляда определить, кто перед нами. А перед нами в основном не те: этот только о материальном печется, тот явно мало книжек прочел, другой –  книжный, жизни не знает, один - воинов не благословляет в бой, будто и нет войны у нас вовсе, второй – оправдывает войну и т.д.

Не встретив в церкви идеальное, многие вовсе с облегчением успокаивают себя – вот были бы они как положено святые, я бы к ним ходил, а так Бог не у них там, в «ЗАО РПЦ», а у меня в душе.

Мне, человеку избалованному одесскими монастырями и московскими приходами, дербентский приход отца Николая показался таким, знаете, трогательно-провинциальным. Где самые большие грешницы — это туговатые на ухо старушки, для которых на стенах распечатывают грозные предостережения: «Разговаривающим в храме посылаются скорби». Но старушки подслеповаты, объявлений не читают, и обсуждают голосом, который им кажется шёпотом, новости за минувшую неделю.

Лет 30 назад такое можно было встретить повсеместно, но сперва в больших городах мы прочитали Кураева, потом, когда Кураев вошел не в ту дверь, прочитали еще разных книжек, посмотрели продвинутых батюшек в ютубе, а теперь подписаны на них в телеграме, где можем увлеченно спорить, кто из них впал в ересь, а кто еще нет.

Но Христос на Троицу был посреди этих разговаривающих в храме старух.

BY Васильев Одесский