«Страх и отчаяние в третьей империи» Тимофея Кулябина в таллинском Vene Teater.
Во-первых, не могу не отметить, какой же шикарный сам театр. Конечно, это все остатки былой роскоши, но вы только посмотрите какое великолепие! В ложе сидишь как царица! И всем зрителям предлагают пледы – никогда такого не видела.
Тем контрастнее смотрится черная коробка декораций (схожая сценография в спектакле PostScriptum Алвиса Херманиса с Чулпан Хаматовой – когда постановку привозили в Тель-Авив местная публика устроила целый скандал дескать показали кино, а не живое действие).
«Страх и отчаяние» тоже своего рода кино, а точнее киноальманах: полтора десятка эпизодов без начала и конца, которые отдельными мазками рисуют эпоху.
Автор пьесы Бертольд Брехт записывал слова и истории, которые услышал от знакомых или прочел в газетах – это была Германия 1930х. Кулябин минимально меняет текст: заменил немецкие имена, вместо игры в бридж – поход в театр, ну а жена-еврейка превращается в жену-диссидентку. Ситуации переписывать не пришлось.
Спектакль тягучий, лишь два сюжета показаны в развитии и протянуты через всю постановку, остальные никак друг с другом не связаны. Действие ни разу не выходит за пределы коробки и вообще никаких украшательств нет. Короче, неподготовленному зрителю смотреть тяжело – мои соседи ерзали, а некоторые не выдержали прямо посреди одного из эпизодов и ушли.
За оставшимися страшно хотелось записывать, прямо как Брехт – их слова как будто встроились органичным продолжением в спектакль. «Играли хорошо, а смысл – бред». «Психоз, депрессивность, даже немного актуально». Ну и мое любимое: «Это вымышленная история про вымышленную страну». Вот такой эпилог.
Во-первых, не могу не отметить, какой же шикарный сам театр. Конечно, это все остатки былой роскоши, но вы только посмотрите какое великолепие! В ложе сидишь как царица! И всем зрителям предлагают пледы – никогда такого не видела.
Тем контрастнее смотрится черная коробка декораций (схожая сценография в спектакле PostScriptum Алвиса Херманиса с Чулпан Хаматовой – когда постановку привозили в Тель-Авив местная публика устроила целый скандал дескать показали кино, а не живое действие).
«Страх и отчаяние» тоже своего рода кино, а точнее киноальманах: полтора десятка эпизодов без начала и конца, которые отдельными мазками рисуют эпоху.
Автор пьесы Бертольд Брехт записывал слова и истории, которые услышал от знакомых или прочел в газетах – это была Германия 1930х. Кулябин минимально меняет текст: заменил немецкие имена, вместо игры в бридж – поход в театр, ну а жена-еврейка превращается в жену-диссидентку. Ситуации переписывать не пришлось.
Спектакль тягучий, лишь два сюжета показаны в развитии и протянуты через всю постановку, остальные никак друг с другом не связаны. Действие ни разу не выходит за пределы коробки и вообще никаких украшательств нет. Короче, неподготовленному зрителю смотреть тяжело – мои соседи ерзали, а некоторые не выдержали прямо посреди одного из эпизодов и ушли.
За оставшимися страшно хотелось записывать, прямо как Брехт – их слова как будто встроились органичным продолжением в спектакль. «Играли хорошо, а смысл – бред». «Психоз, депрессивность, даже немного актуально». Ну и мое любимое: «Это вымышленная история про вымышленную страну». Вот такой эпилог.
tgoop.com/wannagolist/1554
Create:
Last Update:
Last Update:
«Страх и отчаяние в третьей империи» Тимофея Кулябина в таллинском Vene Teater.
Во-первых, не могу не отметить, какой же шикарный сам театр. Конечно, это все остатки былой роскоши, но вы только посмотрите какое великолепие! В ложе сидишь как царица! И всем зрителям предлагают пледы – никогда такого не видела.
Тем контрастнее смотрится черная коробка декораций (схожая сценография в спектакле PostScriptum Алвиса Херманиса с Чулпан Хаматовой – когда постановку привозили в Тель-Авив местная публика устроила целый скандал дескать показали кино, а не живое действие).
«Страх и отчаяние» тоже своего рода кино, а точнее киноальманах: полтора десятка эпизодов без начала и конца, которые отдельными мазками рисуют эпоху.
Автор пьесы Бертольд Брехт записывал слова и истории, которые услышал от знакомых или прочел в газетах – это была Германия 1930х. Кулябин минимально меняет текст: заменил немецкие имена, вместо игры в бридж – поход в театр, ну а жена-еврейка превращается в жену-диссидентку. Ситуации переписывать не пришлось.
Спектакль тягучий, лишь два сюжета показаны в развитии и протянуты через всю постановку, остальные никак друг с другом не связаны. Действие ни разу не выходит за пределы коробки и вообще никаких украшательств нет. Короче, неподготовленному зрителю смотреть тяжело – мои соседи ерзали, а некоторые не выдержали прямо посреди одного из эпизодов и ушли.
За оставшимися страшно хотелось записывать, прямо как Брехт – их слова как будто встроились органичным продолжением в спектакль. «Играли хорошо, а смысл – бред». «Психоз, депрессивность, даже немного актуально». Ну и мое любимое: «Это вымышленная история про вымышленную страну». Вот такой эпилог.
Во-первых, не могу не отметить, какой же шикарный сам театр. Конечно, это все остатки былой роскоши, но вы только посмотрите какое великолепие! В ложе сидишь как царица! И всем зрителям предлагают пледы – никогда такого не видела.
Тем контрастнее смотрится черная коробка декораций (схожая сценография в спектакле PostScriptum Алвиса Херманиса с Чулпан Хаматовой – когда постановку привозили в Тель-Авив местная публика устроила целый скандал дескать показали кино, а не живое действие).
«Страх и отчаяние» тоже своего рода кино, а точнее киноальманах: полтора десятка эпизодов без начала и конца, которые отдельными мазками рисуют эпоху.
Автор пьесы Бертольд Брехт записывал слова и истории, которые услышал от знакомых или прочел в газетах – это была Германия 1930х. Кулябин минимально меняет текст: заменил немецкие имена, вместо игры в бридж – поход в театр, ну а жена-еврейка превращается в жену-диссидентку. Ситуации переписывать не пришлось.
Спектакль тягучий, лишь два сюжета показаны в развитии и протянуты через всю постановку, остальные никак друг с другом не связаны. Действие ни разу не выходит за пределы коробки и вообще никаких украшательств нет. Короче, неподготовленному зрителю смотреть тяжело – мои соседи ерзали, а некоторые не выдержали прямо посреди одного из эпизодов и ушли.
За оставшимися страшно хотелось записывать, прямо как Брехт – их слова как будто встроились органичным продолжением в спектакль. «Играли хорошо, а смысл – бред». «Психоз, депрессивность, даже немного актуально». Ну и мое любимое: «Это вымышленная история про вымышленную страну». Вот такой эпилог.
BY Хочу пойти
Share with your friend now:
tgoop.com/wannagolist/1554