Друзья, мы собираем истории женщин, которые прошли через заморозку яйцеклеток – в России или любой другой стране. Если вы или кто-то из ваших знакомых проходил через это, напишите нам пожалуйста в бот – @nisnevichbot; очень хотим осветить эту тему в одном из ближайших выпусков
Новый тренд в сфере коммерции — шоппинг после смерти
Да, вы всё правильно поняли: исследование VML "Future Shopper Report" 2024-2025 показывает, что люди начинают интересоваться post-death consumerism — посмертным потреблением.
Это часть более широкого направления grief tech — использования технологий для создания цифровых копий умерших людей с целью утешения тех, кто потерял близких. Согласно MIT Technology Review, минимум шесть компаний в Китае предлагают услуги для общения с аватарами умерших близких. Если мертвые могут общаться, значит, и покупать тоже могут?
VML опросила 31 500 покупателей из 20 стран. Выяснилось, что 47% респондентов в мире заинтересованы в «посмертных покупках». Наибольший интерес — в Таиланде (74%) и Индии (70%). Например, родитель может обеспечить детям получение персонализированных подарков на дни рождения после своей смерти. ИИ, обученный на финансовых и покупательских привычках человека, продолжит совершать покупки после его смерти. Возможно, в будущем бренды будут заниматься маркетингом и продажей товаров и услуг ИИ, ботам и персональным аватарам, действующим от имени реальных людей.
А у нас совсем скоро выйдет новый ролик — про то, как изменилось демонстративное потребление богатых и бедных в 2025. Stay tuned!
Да, вы всё правильно поняли: исследование VML "Future Shopper Report" 2024-2025 показывает, что люди начинают интересоваться post-death consumerism — посмертным потреблением.
Это часть более широкого направления grief tech — использования технологий для создания цифровых копий умерших людей с целью утешения тех, кто потерял близких. Согласно MIT Technology Review, минимум шесть компаний в Китае предлагают услуги для общения с аватарами умерших близких. Если мертвые могут общаться, значит, и покупать тоже могут?
VML опросила 31 500 покупателей из 20 стран. Выяснилось, что 47% респондентов в мире заинтересованы в «посмертных покупках». Наибольший интерес — в Таиланде (74%) и Индии (70%). Например, родитель может обеспечить детям получение персонализированных подарков на дни рождения после своей смерти. ИИ, обученный на финансовых и покупательских привычках человека, продолжит совершать покупки после его смерти. Возможно, в будущем бренды будут заниматься маркетингом и продажей товаров и услуг ИИ, ботам и персональным аватарам, действующим от имени реальных людей.
А у нас совсем скоро выйдет новый ролик — про то, как изменилось демонстративное потребление богатых и бедных в 2025. Stay tuned!
VML
The Future Shopper has landed
Our biggest report yet explores the evolving shopper landscape globally and new opportunities for brands to drive long-term success
2 93
А вот и он – новый ролик про богатых! Как раз вместо десерта вам на обед. Приятного просмотра 💙 https://youtu.be/52stqUC7jqc?si=Y6J8d5tSqyP1OhFp
YouTube
ГРОМКАЯ БЕДНОСТЬ – самый сомнительный тренд 2025 I ОТДЕЛ МОДЫ
Меняй работу и меняй в Точке. Работа в IT-компании, где тебе дают свободу действовать: https://tchk.me/HF50bI
В этом выпуске мы разбираем феномен «громкой бедности» — тренд, где состоятельные люди маскируются под бедных за очень большие деньги. От Кайли…
В этом выпуске мы разбираем феномен «громкой бедности» — тренд, где состоятельные люди маскируются под бедных за очень большие деньги. От Кайли…
4 89
Галстуки и пиджаки — here we go again
Вы замечали, как часто в последнее время галстуки с пиджаками появляются в образах звезд и моделей? На последних показах Tory Burch, Simone Rocha, Fendi и Miu Miu дизайнеры массово возвращают этот традиционно мужской символ в женский гардероб.
От Сабрины Карпентер в Dolce & Gabbana с кристаллами Swarovski до Николь Кидман в строгом YSL — знаменитости превращают символ корпоративного мира в элемент роскоши. При этом цена такого «офисного бунтарства» часто переваливает за тысячи долларов. Да, с одной стороны, галстук на женщине ломает стереотипы о «правильном» внешнем виде на рабочем месте по гендерному признаку. Но, во-первых, на дворе 2025: еще суфражистки носили галстуки в начале 20 века во время кампании за право голоса. А во-вторых: все это происходит на подиумах и фотостудиях.
Будь то офисный атрибут среднего класса или поношенная одежда бедных слоев населения — сегодня всё становится элементом дорогостоящей модной игры. Получается интересная карусель социальной мимикрии: одни имитируют бедность за огромные деньги, другие — мужскую властность с такими же ценниками. И в обоих случаях первоначальный символ (будь то ношеная одежда или строгий дресс-код) извлекается из своего оригинального контекста и превращается в элемент роскоши.
Хотите разобраться, что происходит в обществе с восприятием классовых и гендерных символов в моде? Смотрите наше новое видео о феномене «громкой бедности» — там мы детально исследуем, как состоятельные люди маскируются под бедных за очень большие деньги и что стоит за этой модной мимикрией.
Вы замечали, как часто в последнее время галстуки с пиджаками появляются в образах звезд и моделей? На последних показах Tory Burch, Simone Rocha, Fendi и Miu Miu дизайнеры массово возвращают этот традиционно мужской символ в женский гардероб.
От Сабрины Карпентер в Dolce & Gabbana с кристаллами Swarovski до Николь Кидман в строгом YSL — знаменитости превращают символ корпоративного мира в элемент роскоши. При этом цена такого «офисного бунтарства» часто переваливает за тысячи долларов. Да, с одной стороны, галстук на женщине ломает стереотипы о «правильном» внешнем виде на рабочем месте по гендерному признаку. Но, во-первых, на дворе 2025: еще суфражистки носили галстуки в начале 20 века во время кампании за право голоса. А во-вторых: все это происходит на подиумах и фотостудиях.
Будь то офисный атрибут среднего класса или поношенная одежда бедных слоев населения — сегодня всё становится элементом дорогостоящей модной игры. Получается интересная карусель социальной мимикрии: одни имитируют бедность за огромные деньги, другие — мужскую властность с такими же ценниками. И в обоих случаях первоначальный символ (будь то ношеная одежда или строгий дресс-код) извлекается из своего оригинального контекста и превращается в элемент роскоши.
Хотите разобраться, что происходит в обществе с восприятием классовых и гендерных символов в моде? Смотрите наше новое видео о феномене «громкой бедности» — там мы детально исследуем, как состоятельные люди маскируются под бедных за очень большие деньги и что стоит за этой модной мимикрией.
Что идеально иллюстрирует экономическую ситуацию? Поп-музыка
И это не кликбейт, сейчас объясним. В TikTok вирусятся ролики с надписями в духе
История показывает, что это не просто совпадение. Вспомните 2007 год — за год до кризиса Timbaland выпускает "The Way I Are" с признанием в верности во время финансовых трудностей:
В 2014 году, когда мировая экономика всё ещё восстанавливалась, Pitbull и Ne-Yo поют:
А теперь Charli XCX с альбомом Brat, возвращение Kesha с "Joyride", дебют Chappell Roan... Случайность? Не думаем.
Поп-музыка эпохи рецессии 2008-2012 годов — это танцевальные треки с быстрыми мелодиями и цепляющей лирикой, окрашивающие финансовые трудности неустанным оптимизмом. Katy Perry, Kesha, Black Eyed Peas, LMFAO — крупные звукозаписывающие лейблы хотели, чтобы мы забыли о денежных проблемах, беспрерывно веселясь.
Что отличает современную поп-музыку эпохи рецессии от предшественницы? Ключевое отличие — синтез тусовочного вайба и глубокой рефлексии. Молодые люди сегодня более осведомлены о неравноправных структурах, но чувствуют себя бессильными, застрявшими в цикле отчаяния, усиленного пандемией. Charli XCX в Brat сочетает клубные биты с эмоциональными исследованиями, а Chappell Roan напрямую обсуждает «депрессивные симптомы капитализма». Эта музыка не просто предлагает забыться, а помогает «танцевать сквозь хаос» — стратегия выживания для поколения с чрезвычайно высокими показателями тревоги и уныния.
А в нашем новом ролике мы разбираем другой тренд времен рецессии — «громкую бедность». Смотрите по ссылке
И это не кликбейт, сейчас объясним. В TikTok вирусятся ролики с надписями в духе
«Можно понять, что мы погружаемся в очередную рецессию, потому что поп-музыка снова становится такой хорошей»
«Офисные планктоны увольняются, когда понимают, что Charli XCX и Kesha создают летние хиты, потому что эпоха рецессии уже близко»
История показывает, что это не просто совпадение. Вспомните 2007 год — за год до кризиса Timbaland выпускает "The Way I Are" с признанием в верности во время финансовых трудностей:
«Если у меня нет денег, чтобы купить тебе цветы, будешь ли ты всё ещё любить меня?»
В 2014 году, когда мировая экономика всё ещё восстанавливалась, Pitbull и Ne-Yo поют:
«Это последние двадцать долларов, которые у меня есть, но я собираюсь хорошо провести время».
А теперь Charli XCX с альбомом Brat, возвращение Kesha с "Joyride", дебют Chappell Roan... Случайность? Не думаем.
Поп-музыка эпохи рецессии 2008-2012 годов — это танцевальные треки с быстрыми мелодиями и цепляющей лирикой, окрашивающие финансовые трудности неустанным оптимизмом. Katy Perry, Kesha, Black Eyed Peas, LMFAO — крупные звукозаписывающие лейблы хотели, чтобы мы забыли о денежных проблемах, беспрерывно веселясь.
Что отличает современную поп-музыку эпохи рецессии от предшественницы? Ключевое отличие — синтез тусовочного вайба и глубокой рефлексии. Молодые люди сегодня более осведомлены о неравноправных структурах, но чувствуют себя бессильными, застрявшими в цикле отчаяния, усиленного пандемией. Charli XCX в Brat сочетает клубные биты с эмоциональными исследованиями, а Chappell Roan напрямую обсуждает «депрессивные симптомы капитализма». Эта музыка не просто предлагает забыться, а помогает «танцевать сквозь хаос» — стратегия выживания для поколения с чрезвычайно высокими показателями тревоги и уныния.
А в нашем новом ролике мы разбираем другой тренд времен рецессии — «громкую бедность». Смотрите по ссылке
Dazed
Recession pop is making a comeback
Charli XCX, Chappell Roan, Katy Perry and Kesha are all ushering in a dance pop revival that tells us to dance our troubles away
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Новый карьерный тренд — микро-пенсии
Представьте: вы работаете 4 года, а потом берёте год отпуска — не отгулы, не больничный, а именно свободный год полноценной жизни. Для большинства это звучит как несбыточная мечта, но для нового поколения такая «мини-пенсия» становится осознанной карьерной стратегией. Зумеры уходят на микро-пенсию, чтобы путешествовать, восстанавливаться от выгорания или заниматься творческими проектами
По данным исследований, зумеры в 2024 году впервые превзошли по численности беби-бумеров в американской рабочей силе, что кардинально меняет динамику рынка труда. И пока молодёжь уходит на «микро-пенсии», происходит обратный процесс — около 13% пенсионеров планируют вернуться на рынок труда в 2025 году. Эксперты даже придумали термин для этого явления — 'The Great Retiree Return'
Что стоит за трендом мини-пенсий? Гай Торнтон, основатель Practice Aptitude Tests, объясняет:
«Вместо того чтобы ждать выхода на пенсию, чтобы путешествовать по миру, поколение Z берет время между работами для отдыха. Молодые люди отдают приоритет психическому здоровью, личному удовлетворению и значимому опыту, а не сосредотачиваются исключительно на карьерном долголетии и продвижении»
При этом недавний опрос 6000 человек показал, что 45% респондентов ожидают, что будут работать после среднего пенсионного возраста, а три из четырех признались, что мало планируют расходы или вообще не делают это.
«Глядя на эту статистику, очевидно, что люди начинают осознавать, что, возможно, будут работать и в 70 лет, поэтому они планируют периодический отдых, а не откладывают весь досуг на более поздние годы», — отмечает Торнтон.
Но как много людей действительно могут уйти в долгосрочный отпуск? Как много людей не живут от зарплаты до зарплаты, которая позволяет покрывать максимум аренду и еду? Что, если микро-пенсии — это очередной тренд обеспеченных людей, которые по-настоящему могут позволить себе ее? Одни делают это из-за класcовых привилегий, другие — ценой реальных жертв и компромиссов, насмотревшись тиктоков о тренде
Представьте: вы работаете 4 года, а потом берёте год отпуска — не отгулы, не больничный, а именно свободный год полноценной жизни. Для большинства это звучит как несбыточная мечта, но для нового поколения такая «мини-пенсия» становится осознанной карьерной стратегией. Зумеры уходят на микро-пенсию, чтобы путешествовать, восстанавливаться от выгорания или заниматься творческими проектами
По данным исследований, зумеры в 2024 году впервые превзошли по численности беби-бумеров в американской рабочей силе, что кардинально меняет динамику рынка труда. И пока молодёжь уходит на «микро-пенсии», происходит обратный процесс — около 13% пенсионеров планируют вернуться на рынок труда в 2025 году. Эксперты даже придумали термин для этого явления — 'The Great Retiree Return'
Что стоит за трендом мини-пенсий? Гай Торнтон, основатель Practice Aptitude Tests, объясняет:
«Вместо того чтобы ждать выхода на пенсию, чтобы путешествовать по миру, поколение Z берет время между работами для отдыха. Молодые люди отдают приоритет психическому здоровью, личному удовлетворению и значимому опыту, а не сосредотачиваются исключительно на карьерном долголетии и продвижении»
При этом недавний опрос 6000 человек показал, что 45% респондентов ожидают, что будут работать после среднего пенсионного возраста, а три из четырех признались, что мало планируют расходы или вообще не делают это.
«Глядя на эту статистику, очевидно, что люди начинают осознавать, что, возможно, будут работать и в 70 лет, поэтому они планируют периодический отдых, а не откладывают весь досуг на более поздние годы», — отмечает Торнтон.
Но как много людей действительно могут уйти в долгосрочный отпуск? Как много людей не живут от зарплаты до зарплаты, которая позволяет покрывать максимум аренду и еду? Что, если микро-пенсии — это очередной тренд обеспеченных людей, которые по-настоящему могут позволить себе ее? Одни делают это из-за класcовых привилегий, другие — ценой реальных жертв и компромиссов, насмотревшись тиктоков о тренде
Окей, пришло время поговорить о Coachella. Как фестиваль превратился из праздника контркультуры в место для чекапа в запретной соцсети?
Помните, как в нашем выпуске про громкую бедность мы говорили о метафоре социолога Зигмунта Баумана? «Туристы» — привилегированные люди, свободно путешествующие по миру, и «бродяги» — перемещающиеся вынужденно, под давлением обстоятельств
Так вот, Коачелла 2025 стала идеальной иллюстрацией того, как фестиваль, некогда рожденный из духа контркультуры, превратился в мекку для «туристов» — тех самых инфлюенсеров, которым, честно говоря, не до музыки (на музыкальном-то фестивале)
В начале 90-х группа Pearl Jam бойкотировала сервис по продаже билетов Ticketmaster и устроила независимый концерт в пустыне на юге Калифорнии, а спустя 6 лет промоутер Пол Толлетт провел здесь первую Коачеллу. В первый год фестиваля входной билет стоил 50$. Сравните с сегодняшними ценами: как вам проходка за 799$? Но проблема даже не в цене, а в том, что изменилась сама суть. Это больше не про музыку, это про то, чтобы показать себя. «Мы здесь, а вы — нет» — вот девиз современной Коачеллы
Что происходит на фестивале в 2025 году? 12-часовые очереди на вход, переполненные и малочисленные туалеты, а инфлюенсеры арендуют Airbnb в пустыне, снимают контент и уезжают. Кажется, фестиваль, рожденный как символ музыкальной свободы, стал заложником собственного успеха и окончательно потерял свой путь в пустыне
Помните, как в нашем выпуске про громкую бедность мы говорили о метафоре социолога Зигмунта Баумана? «Туристы» — привилегированные люди, свободно путешествующие по миру, и «бродяги» — перемещающиеся вынужденно, под давлением обстоятельств
Так вот, Коачелла 2025 стала идеальной иллюстрацией того, как фестиваль, некогда рожденный из духа контркультуры, превратился в мекку для «туристов» — тех самых инфлюенсеров, которым, честно говоря, не до музыки (на музыкальном-то фестивале)
В начале 90-х группа Pearl Jam бойкотировала сервис по продаже билетов Ticketmaster и устроила независимый концерт в пустыне на юге Калифорнии, а спустя 6 лет промоутер Пол Толлетт провел здесь первую Коачеллу. В первый год фестиваля входной билет стоил 50$. Сравните с сегодняшними ценами: как вам проходка за 799$? Но проблема даже не в цене, а в том, что изменилась сама суть. Это больше не про музыку, это про то, чтобы показать себя. «Мы здесь, а вы — нет» — вот девиз современной Коачеллы
Что происходит на фестивале в 2025 году? 12-часовые очереди на вход, переполненные и малочисленные туалеты, а инфлюенсеры арендуют Airbnb в пустыне, снимают контент и уезжают. Кажется, фестиваль, рожденный как символ музыкальной свободы, стал заложником собственного успеха и окончательно потерял свой путь в пустыне
Радикализация женщин: тихая, эстетизированная — и очень реальная
Сериал Adolescence на Netflix всколыхнул дискуссии о радикализации подростков — его главный герой — мальчик, который попадает под влияние маносферы и совершает насилие. Об этом заговорили на уровне британского правительства: теперь в школах введут уроки по борьбе с мизогинией. Но что насчет девочек?
Мы по-прежнему не готовы обсуждать, как радикализуются они. Хотя это происходит — массово, хотя и не так громко. Как отмечает доктор Кэтрин Тебальди: «Сочетая красоту с праворадикальной риторикой, они становятся экспертными пропагандистками». Женская радикализация эстетизирована, она не выглядит насильственной — и именно в этом ее опасность
Tumblr эпохи 2010-х, инфлюенс-блоггеры в TikTok, tradwife-движение, pro-ana-эстетика и «секспозитив», где «удуши меня» звучит как нежность — все это часть той самой радикализации, просто без агрессии. Или, вернее, с агрессией, направленной вовнутрь
Классные мысли на этот счет есть в выпуске Насти Полетаевой #безфильтров про tradwife тренд. Зумеры обращаются к консервативным ценностям не из-за политических убеждений, а из-за разочарования в современной системе и поиска стабильности. От алгоритмов, нормализующих насилие в сексе, до идеалов чрезмерной заботы о семье — женская радикализация проникает в самые личные сферы жизни. Но ответ не в том, чтобы ограничить женщин в онлайн-пространстве, как предлагают некоторые эксперты. Корень проблемы глубже — пока мы живем в системе, где равноправие остается недостижимым идеалом, а не реальностью, радикальные идеи будут находить благодатную почву
Сериал Adolescence на Netflix всколыхнул дискуссии о радикализации подростков — его главный герой — мальчик, который попадает под влияние маносферы и совершает насилие. Об этом заговорили на уровне британского правительства: теперь в школах введут уроки по борьбе с мизогинией. Но что насчет девочек?
Мы по-прежнему не готовы обсуждать, как радикализуются они. Хотя это происходит — массово, хотя и не так громко. Как отмечает доктор Кэтрин Тебальди: «Сочетая красоту с праворадикальной риторикой, они становятся экспертными пропагандистками». Женская радикализация эстетизирована, она не выглядит насильственной — и именно в этом ее опасность
Tumblr эпохи 2010-х, инфлюенс-блоггеры в TikTok, tradwife-движение, pro-ana-эстетика и «секспозитив», где «удуши меня» звучит как нежность — все это часть той самой радикализации, просто без агрессии. Или, вернее, с агрессией, направленной вовнутрь
Классные мысли на этот счет есть в выпуске Насти Полетаевой #безфильтров про tradwife тренд. Зумеры обращаются к консервативным ценностям не из-за политических убеждений, а из-за разочарования в современной системе и поиска стабильности. От алгоритмов, нормализующих насилие в сексе, до идеалов чрезмерной заботы о семье — женская радикализация проникает в самые личные сферы жизни. Но ответ не в том, чтобы ограничить женщин в онлайн-пространстве, как предлагают некоторые эксперты. Корень проблемы глубже — пока мы живем в системе, где равноправие остается недостижимым идеалом, а не реальностью, радикальные идеи будут находить благодатную почву
Dazed
We need to talk about female radicalisation
Netflix’s Adolescence has kickstarted much-needed conversations on the radicalisation of young men – but many young women are being taken in by extremist narratives too