Хроники Зангези

С фильмом “Мастер и Маргарита” (2023) у меня случилось то же, что и с романом. Пока читал, было предвкушение волшебства. Но сразу после прочтения это ощущение испарилось. Осталась лишь история, описание чудес. Тот же “Доктор Живаго”, который принято считать, мягко говоря, не самым великим романом, оставляет вкус пространства-времени, телесные воспоминания о погружении. Вся магия “МиМ” остается на страницах книги. Роман можно бесконечно цитировать, но эти заклинания не открывают никаких дверей.

Сразу после просмотра фильма был порыв написать восторженный отклик. Но что-то отвлекло. Прошло несколько дней - и стало ясно, что во мне ничего не осталось. Разве что признательность авторам за подход - за то, что решились сделать кино, а не экранизировать роман. Но тело больше не откликается. Нет ощущения, что сердцу становится чуть теснее в груди, когда вспоминаешь, например, - из последнего - “Опавшие листья” (2023).

В фильме Каурисмяки пространство подчеркнуто-нереалистично. Новости о войне в Украине мы слышим каждый раз, когда героиня ненадолго включает радио (!). Повсюду интерьеры 1980-х, в баре - музыкальный автомат и т.д. Смартфоны появляются только ближе к финалу, когда главные герои договариваются о встрече, которая чуть было не привела к гибели мужчины. Но зритель очень быстро перестает анализировать, насколько пространство соответствует времени, и принимает хронотоп таким, каким предлагает автор. Это атмосфера его Хельсинки. Именно она превращает, в общем-то, банальную любовную историю “Опавших листьев” во что-то большее, нечто значительное.

Вряд ли это можно объяснить как-то рационально. Но, например, в поэзии Хлебникова мы чувствуем чуть ли не запах степи Малодербетовского улуса. Когда мы читаем “Хаджи-Тархан”, мы движемся из калмыцкой степи в сторону Астрахани. Это определяется интуитивно. В “Зангези” мы слышим нашу степь. Или взять музыку The Doors. Это южные штаты Америки в каждом звуке. И тот факт, что Джим Моррисон умер и был похоронен в Париже, ничего не меняет. Он и его музыка сформированы пространством между Флоридой и Калифорнией. Это нельзя не услышать.

Булгаков, безусловно, умел создавать или воссоздавать атмосферу пространства-времени (“Собачье сердце”, “Белая гвардия” и др.). Но, возможно, за двенадцать лет работы над “МиМ” он перестал чувствовать Москву. Привычный мир распадался, а новый - был еще незнаком. Даже “ненавидимый прокуратором город” - пространство, казалось бы, вечной истории - виделся теперь через какое-то марево. В романе мы чувствуем эту трагедию поглощения родины-пространства твоей личной истории, судьбы - пространством истории нового, не до конца понятного и совсем не родного государства. Несмотря на документальную реалистичность многих сцен, роман писался из ниоткуда. И его пространство приводит в никуда. Мастер заслужил покой, а читателю остается лишь “слушать беззвучие”.

www.tgoop.com/zangezi_chronicle/1054

664 viewsedited  Feb 5 at 16:10

С фильмом “Мастер и Маргарита” (2023) у меня случилось то же, что и с романом. Пока читал, было предвкушение волшебства. Но сразу после прочтения это ощущение испарилось. Осталась лишь история, описание чудес. Тот же “Доктор Живаго”, который принято считать, мягко говоря, не самым великим романом, оставляет вкус пространства-времени, телесные воспоминания о погружении. Вся магия “МиМ” остается на страницах книги. Роман можно бесконечно цитировать, но эти заклинания не открывают никаких дверей.

Сразу после просмотра фильма был порыв написать восторженный отклик. Но что-то отвлекло. Прошло несколько дней - и стало ясно, что во мне ничего не осталось. Разве что признательность авторам за подход - за то, что решились сделать кино, а не экранизировать роман. Но тело больше не откликается. Нет ощущения, что сердцу становится чуть теснее в груди, когда вспоминаешь, например, - из последнего - “Опавшие листья” (2023).

В фильме Каурисмяки пространство подчеркнуто-нереалистично. Новости о войне в Украине мы слышим каждый раз, когда героиня ненадолго включает радио (!). Повсюду интерьеры 1980-х, в баре - музыкальный автомат и т.д. Смартфоны появляются только ближе к финалу, когда главные герои договариваются о встрече, которая чуть было не привела к гибели мужчины. Но зритель очень быстро перестает анализировать, насколько пространство соответствует времени, и принимает хронотоп таким, каким предлагает автор. Это атмосфера его Хельсинки. Именно она превращает, в общем-то, банальную любовную историю “Опавших листьев” во что-то большее, нечто значительное.

Вряд ли это можно объяснить как-то рационально. Но, например, в поэзии Хлебникова мы чувствуем чуть ли не запах степи Малодербетовского улуса. Когда мы читаем “Хаджи-Тархан”, мы движемся из калмыцкой степи в сторону Астрахани. Это определяется интуитивно. В “Зангези” мы слышим нашу степь. Или взять музыку The Doors. Это южные штаты Америки в каждом звуке. И тот факт, что Джим Моррисон умер и был похоронен в Париже, ничего не меняет. Он и его музыка сформированы пространством между Флоридой и Калифорнией. Это нельзя не услышать.

Булгаков, безусловно, умел создавать или воссоздавать атмосферу пространства-времени (“Собачье сердце”, “Белая гвардия” и др.). Но, возможно, за двенадцать лет работы над “МиМ” он перестал чувствовать Москву. Привычный мир распадался, а новый - был еще незнаком. Даже “ненавидимый прокуратором город” - пространство, казалось бы, вечной истории - виделся теперь через какое-то марево. В романе мы чувствуем эту трагедию поглощения родины-пространства твоей личной истории, судьбы - пространством истории нового, не до конца понятного и совсем не родного государства. Несмотря на документальную реалистичность многих сцен, роман писался из ниоткуда. И его пространство приводит в никуда. Мастер заслужил покой, а читателю остается лишь “слушать беззвучие”.

BY Хроники Зангези