Хроники Зангези

Словом “неловкость” мы описываем состояние психологического дискомфорта, которое ассоциируется в нашем сознании с неподконтрольностью тела. Неловкий человек – тот, кто не вполне владеет своим телом. И, действительно, нашему телу в прямом смысле неудобно в ситуации неловкости. Мы вдруг задумываемся, насколько наше тело уместно, то есть соответствует месту и времени, тому положению, в котором мы оказались. В такие моменты мы выходим из состояния автоматизма, перестаем отождествлять себя с телом. И чем сильнее наше переживание, тем отчетливее мы осознаем отчуждение тела. Неудобно не телу, неудобно за его присутствие здесь и сейчас.

Чтобы вернуться в нормальное состояние, мы должны собраться: взять себя в руки. Язык подтверждает, что когда мы находимся в состоянии растерянности, наши “Я” (взять себя) и тело (в руки) разделены. Но такая же рассинхронизация с телом обнаруживается и в состоянии сосредоточенности. Роденовский “Мыслитель” застыл в неестественной позе, и именно по неудобному положению его тела мы узнаем, что он сосредоточен на некоем внешнем объекте: глубоко задумался о чем-то. Сфокусироваться можно и на своем средоточии (от “середина + точка”; центр). В таком случае мы будем иметь дело с медитативной практикой, во время которой также утрачивается связь с телом.

Перефразируя одну знаменитую проповедь, можно сказать, что тело – это открытая граница, которую мы преступаем как в состоянии сконцентрированности, так и в состоянии рас-стройства. То есть некое “Я” (остановимся на самом расхожем представлении) одновременно преодолевает тело и отождествляет себя с ним. Собственно, наше “Я” и проявляется в этом зазоре между телом и чем-то большим. Если тело – это данность, которую мы не выбираем, то собственное “Я” – это производное выбора: сотворенное.

По Агамбену, творческий акт содержит в себе два противоречивых импульса – высвобождения “способности-к” и сопротивления этому высвобождению: “способности-не”. Первая способность – внеличная, “гений, подталкивающий к самовыражению”. Стиль автора, его характер в произведении мы узнаем через его “способность-не” – паузы в музыке, умолчания в тексте и т.д. Эта способность не дана “свыше”, ее нужно культивировать.

Применительно к нашей теме: тело воплощает саму способность-к-бытию, тогда как собственное “Я” рождается из сопротивления внеличному: в способности-не-быть телом. Напряжение между этими силами создает само поле телесности индивида. Именно поэтому “способность-не” исходит из притязания “Я” на право распоряжаться данным от рождения телом. Так тело, в котором проявляется собственное “Я” (если угодно, гегелевское Я-Желание), становится первичным пространством политики – в буквальном смысле формой сопротивления всепроникающей социальной власти.

В свою очередь государство через насилие, господствующий дискурс стремится утвердить тело в качестве единственной реальности индивида и через контроль над телом подчинить государству / нации само сознание подданного, способ его мышления. Иначе говоря, лишить его собственного “Я”, подавив в нем ту самую “способность-не”. С точки зрения власти, идеальный гражданин – это подданный в состоянии перманентной мобилизованности. Тот, кто не способен не сделать.

www.tgoop.com/zangezi_chronicle/1056

726 viewsFeb 12 at 20:15

Словом “неловкость” мы описываем состояние психологического дискомфорта, которое ассоциируется в нашем сознании с неподконтрольностью тела. Неловкий человек – тот, кто не вполне владеет своим телом. И, действительно, нашему телу в прямом смысле неудобно в ситуации неловкости. Мы вдруг задумываемся, насколько наше тело уместно, то есть соответствует месту и времени, тому положению, в котором мы оказались. В такие моменты мы выходим из состояния автоматизма, перестаем отождествлять себя с телом. И чем сильнее наше переживание, тем отчетливее мы осознаем отчуждение тела. Неудобно не телу, неудобно за его присутствие здесь и сейчас.

Чтобы вернуться в нормальное состояние, мы должны собраться: взять себя в руки. Язык подтверждает, что когда мы находимся в состоянии растерянности, наши “Я” (взять себя) и тело (в руки) разделены. Но такая же рассинхронизация с телом обнаруживается и в состоянии сосредоточенности. Роденовский “Мыслитель” застыл в неестественной позе, и именно по неудобному положению его тела мы узнаем, что он сосредоточен на некоем внешнем объекте: глубоко задумался о чем-то. Сфокусироваться можно и на своем средоточии (от “середина + точка”; центр). В таком случае мы будем иметь дело с медитативной практикой, во время которой также утрачивается связь с телом.

Перефразируя одну знаменитую проповедь, можно сказать, что тело – это открытая граница, которую мы преступаем как в состоянии сконцентрированности, так и в состоянии рас-стройства. То есть некое “Я” (остановимся на самом расхожем представлении) одновременно преодолевает тело и отождествляет себя с ним. Собственно, наше “Я” и проявляется в этом зазоре между телом и чем-то большим. Если тело – это данность, которую мы не выбираем, то собственное “Я” – это производное выбора: сотворенное.

По Агамбену, творческий акт содержит в себе два противоречивых импульса – высвобождения “способности-к” и сопротивления этому высвобождению: “способности-не”. Первая способность – внеличная, “гений, подталкивающий к самовыражению”. Стиль автора, его характер в произведении мы узнаем через его “способность-не” – паузы в музыке, умолчания в тексте и т.д. Эта способность не дана “свыше”, ее нужно культивировать.

Применительно к нашей теме: тело воплощает саму способность-к-бытию, тогда как собственное “Я” рождается из сопротивления внеличному: в способности-не-быть телом. Напряжение между этими силами создает само поле телесности индивида. Именно поэтому “способность-не” исходит из притязания “Я” на право распоряжаться данным от рождения телом. Так тело, в котором проявляется собственное “Я” (если угодно, гегелевское Я-Желание), становится первичным пространством политики – в буквальном смысле формой сопротивления всепроникающей социальной власти.

В свою очередь государство через насилие, господствующий дискурс стремится утвердить тело в качестве единственной реальности индивида и через контроль над телом подчинить государству / нации само сознание подданного, способ его мышления. Иначе говоря, лишить его собственного “Я”, подавив в нем ту самую “способность-не”. С точки зрения власти, идеальный гражданин – это подданный в состоянии перманентной мобилизованности. Тот, кто не способен не сделать.

BY Хроники Зангези