Александр Гофман

​В не самом изящном фильме The Order не самого талантливого режиссёра Джастина Курзеля имеется весьма показательная сцена, определяющая, как именно одна нетривиальная мысль может воспарить над вполне себе приземлённой, граничащей с клише логикой жанра.

В ней главный герой, Джуд Лоу с трагическими усами, становится свидетелем того, как его молодой и неопытный напарник из департамента шерифа переосмысляет прежде незыблемые для себя ценности; работа становится важнее семьи, а чужие проблемы (абстрактная угроза массированного теракта) впервые ощущаются острее собственной безопасности.

В этой сцене, если угодно, дан ключ к психологии момента, исследуемого Курзелем – когда просто полицейский триллер превращается в исследование типичной для всех замкнутых коллективов психологии.

И как потерянные, сломленные, плохо образованные люди вступают в экстремистские группировки не ради высшей цели, а в попытке обрести внутреннюю опору, так и садящиеся на хвост полицейские оставляют на них шрамы вовсе не за тем, чтобы спасти мир – но в попытке хотя бы на время заглушить боль от собственных.

В конечном счёте это всегда удовлетворение личных потребностей, та интерпретация и модель мира, в поддержку которых мы, если хватит сил, вербуем всё новых и новых членов – и когда дело касается побочных жертв, то добропорядочный агент ФБР смотрится в ничуть не более выгодном свете, чем взмыленный лидер неонацистов.

За эту рифму, заметно усложняющую вроде бы примитивную формулу, Курзелю можно простить и дурацкие метафоры с оленем, и неуклюжие политические параллели с современностью, и несколько нещадно перегибающих палку сантиментов; ведь мужчина продолжает помнить, что добро и зло всегда в глазах смотрящего.

Особенно когда этот глаз ложится в перекрестье оптического прицела.

www.tgoop.com/AlGofman/4561

1.7K viewsedited  Dec 30 at 09:58

​В не самом изящном фильме The Order не самого талантливого режиссёра Джастина Курзеля имеется весьма показательная сцена, определяющая, как именно одна нетривиальная мысль может воспарить над вполне себе приземлённой, граничащей с клише логикой жанра.

В ней главный герой, Джуд Лоу с трагическими усами, становится свидетелем того, как его молодой и неопытный напарник из департамента шерифа переосмысляет прежде незыблемые для себя ценности; работа становится важнее семьи, а чужие проблемы (абстрактная угроза массированного теракта) впервые ощущаются острее собственной безопасности.

В этой сцене, если угодно, дан ключ к психологии момента, исследуемого Курзелем – когда просто полицейский триллер превращается в исследование типичной для всех замкнутых коллективов психологии.

И как потерянные, сломленные, плохо образованные люди вступают в экстремистские группировки не ради высшей цели, а в попытке обрести внутреннюю опору, так и садящиеся на хвост полицейские оставляют на них шрамы вовсе не за тем, чтобы спасти мир – но в попытке хотя бы на время заглушить боль от собственных.

В конечном счёте это всегда удовлетворение личных потребностей, та интерпретация и модель мира, в поддержку которых мы, если хватит сил, вербуем всё новых и новых членов – и когда дело касается побочных жертв, то добропорядочный агент ФБР смотрится в ничуть не более выгодном свете, чем взмыленный лидер неонацистов.

За эту рифму, заметно усложняющую вроде бы примитивную формулу, Курзелю можно простить и дурацкие метафоры с оленем, и неуклюжие политические параллели с современностью, и несколько нещадно перегибающих палку сантиментов; ведь мужчина продолжает помнить, что добро и зло всегда в глазах смотрящего.

Особенно когда этот глаз ложится в перекрестье оптического прицела.

BY Александр Гофман