"Положение Милея уникально, потому что, насколько я могу судить, он единственный лидер страны, подходящий под критерии Ротбарда в новейшей истории. Интересно, что либертарианцы, которые не ненавидят государство (Ротбард называет их “консервативными” либертарианцами в отличие от радикалов), участвовали в выработке государственной политики.
Хотя многие либертарианцы не стали бы упоминать о Рейгане, не секрет, что Милтон Фридман имел значительное влияние в его администрации. Он неофициально консультировал Рейгана во время его предвыборной кампании и официально — как член Консультативного совета по экономической политике при президенте.
Администрация Рейгана все же добилась определенного успеха в достижении либертарианских целей. Известно, что Рейган изначально снизил налоги. Однако нежелание или неспособность снизить расходы привели к высокому дефициту и, в конечном счете, к повышению налогов во время его правления и после него.
Удалось ли Фридману через Рейгана добиться большей свободы в долгосрочной перспективе — это вопрос, который я оставляю на ваше усмотрение. Я знаю, как ответил бы Ротбард.
Таким образом, либо мы уже видели как влияет “консервативное” либертарианства на политику, либо оно на самом деле никак не влияло на нее. В любом случае Милей, похоже, предлагает другой путь вперед. Благодаря Милею у нас появился шанс увидеть, что произойдет, когда “радикальный” либертарианский лидер будет управлять государством. Остается вопрос, будет ли этого достаточно?"
https://mises.in.ua/article/milei-hates-the-state-will-it-be-enough/

"С другой стороны, возможно, американцам было бы все равно, если бы они знали о федеральном законодательстве, которое обязывает отключать их автомобили, если устройство заподозрит, что последний бокал вина, который вы могли выпить, а могли и не выпить, превысил допустимую норму.
Как отмечает Роберт Э. Райт, когда-то американцы считали шпионаж вторжением в частную жизнь, но те времена в основном прошли. Все чаще можно столкнуться с позицией “мне нечего скрывать”. Мало кто осознает, что почти наверняка каждый день неосознанно нарушает законы, и я имею в виду не езду со скоростью 65 в зоне 55 миль в час.
В своей популярной книге “Три преступления в день” Харви А. Силверглейт отмечает, что типичный американец совершает три преступления в день (четыре, если вы видите преступление и не сообщаете о нем, что также является преступлением).
За последнее столетие “страна свободных” постепенно превратилась в страну, управляемую бесчисленными законами, которые направлены на пресечение пороков, а не реальных преступлений, создав общество, в котором все мы стали бы преступниками, если бы за нашим поведением постоянно наблюдали. При этом государство неуклонно расширяет масштабы массовой слежки, в основном под предлогом борьбы с “террором”.
Это ядовитая смесь, но большинство людей, похоже, не замечают, какую опасность она представляет. Американцы любят ссылаться на книгу “1984”, но, похоже, мало кто ее читал. Если бы они читали, то поняли бы, что ужас жизни в условиях слежки был главной темой шедевра Джорджа Оруэлла, вдохновленного реально существовавшими тоталитарными государствами. Учебники истории подскажут нам, что существует не так много вещей, худших, чем тотальное наблюдение со стороны государства. (Чтобы почувствовать вкус, рекомендую посмотреть фантастический немецкий фильм 2006 года “Жизнь других” Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка). Даже представить страшно, что могли бы сделать Штази или НКВД с современными технологиями слежки."
https://mises.in.ua/article/fact-checkers-are-gaslighting-you-on-the-feds-vehicle-kill-switch-mandate/

"В рыночной экономике каждый служит своим согражданам, служа себе. Именно это имели в виду либеральные авторы XVIII века, когда говорили о гармонии правильно понятых интересов всех групп и всех индивидов. И именно против этой доктрины гармонии интересов выступали социалисты. Они говорили о “непримиримом конфликте интересов” между различными группами.
Что это значит? Когда Карл Маркс в первой главе “Коммунистического манифеста”, небольшой брошюры, положившей начало социалистическому движению, утверждал, что между классами существует непримиримый конфликт, он смог проиллюстрировать свой тезис только примерами, взятыми из докапиталистического общества. В докапиталистическую эпоху общество делилось на наследственные статусные группы, которые в Индии называются “кастами”. В статусном обществе человек не рождался, например, французом; он рождался членом французской аристократии, французской буржуазии или французского крестьянства. В Средневековье он был, в основном, крепостным. И крепостное право во Франции полностью исчезло только после Американской революции. В других частях Европы оно исчезло еще позже.
Но в наихудшей форме крепостное право существовало — и продолжало существовать даже после отмены рабства — в британских колониях. Человек наследовал свой статус от родителей и сохранял его на протяжении всей жизни. Он передавал его своим детям. У каждой группы были свои привилегии и поражения в правах. У высших групп были только привилегии, у низших — только поражения в правах. И человек никак не мог избавиться от юридических ограничений, налагаемых на него его статусом, кроме как путем политической борьбы с другими классами. В таких условиях, можно сказать, существовал “непримиримый конфликт интересов между рабовладельцами и рабами”, потому что рабы хотели избавиться от рабства. Однако для хозяев это означало убытки. Поэтому несомненно, что между представителями различных классов должен был существовать этот непримиримый конфликт интересов.
Не стоит забывать, что в те времена, когда в Европе, а также в колониях, которые европейцы позже основали в Америке, преобладали статусные общества, люди не считали себя связанными каким-то особым образом с другими классами своей нации; они чувствовали себя гораздо ближе к представителям своего класса в других странах. Французский аристократ не считал французов из низших сословий своими согражданами; они были “сбродом”, который ему не нравился. Он считал равными себе только аристократов других стран — например, Италии, Англии и Германии.
Самым заметным следствием такого положения дел стало то, что аристократы по всей Европе пользовались одним и тем же языком. И этим языком был французский, который за пределами Франции не понимали другие группы населения. У средних классов — буржуазии — был свой язык, а низшие классы — крестьянство — пользовались местными диалектами, которые очень часто были непонятны другим группам населения. То же самое касалось и одежды. Путешествуя в 1750 году из одной страны в другую, вы обнаруживали, что высшие классы, аристократы, как правило, были одеты одинаково по всей Европе, а низшие классы — по-разному. Встретив человека на улице, вы сразу же могли понять по его одежде, к какому классу он принадлежит."
https://mises.in.ua/article/socialism-vs-economic-freedom/

"И последнее замечание: чем сложнее вопрос, тем меньше будет доля беспристрастного мышления и тем больше будет доля эмоционального восприятия. Для понимания сложных вопросов требуется большее беспристрастного размышления; в сложных вопросах больше шагов для анализа, которые необходимо осуществить беспристрастно, чем в более простых. Поскольку беспристрастное мышление требует затрат, общественность скорее будет “решать” сложные вопросы эмоционально, а не рационально. Более дорогостоящим является беспристрастное размышление, скажем, на четырех этапах рассуждения, чем на двух. Многие люди, следовательно, прекратят свои беспристрастные размышления до того, как смогут хорошо разобраться в вопросе. Остаток анализа будет выполнен на основе эмоций или предубеждений. Поскольку политики в конечном итоге стремятся к голосам избирателей, а не к истине или справедливости, избирательное преимущество получают те политики, которые наиболее тепло воспринимают эмоции или предубеждения, с помощью которых избиратели оценивают вопросы — особенно сложные.
К сожалению, чем большую роль играет государство, тем сложнее, в среднем, будут политические вопросы, которые избирателям предстоит оценить. Роль эмоций и предубеждений в публичной политике будет увеличиваться по сравнению с ролью беспристрастного мышления. С течением времени публичная политика будет, скорее всего, ухудшаться. И от этого пострадаем все мы."
https://mises.in.ua/article/emoting-is-easier-and-more-fun-than-is-thinking-dispassionately/

"Всім відомо, що майже шість мільйонів євреїв були страчені в нацистській Німеччині у середині минулого століття, бо правитель ненавидів євреїв. Мало хто розуміє, що це була лише верхівка айсбергу масових вбивств ХХ століття. Загальне число людей, убитих своїми власними урядами за це століття оцінюється в 123 мільйони. Ці жертви, переважно, були вбиті за належність до небажаних груп, – чи то неправильної раси, чи неправильного класу чи неправильної ідеології. Режими-вбивці не зупинялися перед думкою про те, що їхні злочини проти людства коштуватимуть їм великих податкових надходжень, бо вони не шукали насамперед гроші. Ними рухала почасти ненависть, почасти любов до влади, а почасти прагнення влади і прагнення переробити світ відповідно до своєї ідеології. Кількість людей, убитих власними урядами у ХХ столітті більш ніж у чотири з половиною рази більше, ніж кількість людей, убитих неурядовими вбивцями – що порушує запитання про те, чи слід вважати сильний уряд джерелом безпеки чи джерелом небезпеки."
Хьюмер, "Проблеми політичної влади"

“Магия” рынка является образом. Рынки кажутся волшебными, потому что они дают удивительные результаты, которые слишком сложны для того, чтобы их мог организовать любой индивидуум, как отметил Леонард Рид в книге “Я, карандаш”. Рынок загадочен и, кажется, обладает властью, поскольку является сложной адаптивной системой.
Обида на “фундаменталистов” также неуместна. Наша вера в рынки основана не на слепом следовании религиозным догмам, а на тщательном рассуждении — то есть, на противоположности фундаментализма. Причина, по которой мы так настаиваем на том, чтобы оставить рынок в покое, заключается в том, что в ходе тщательного анализа мы выяснили, как работает система, и поняли, что вмешательство в нее практически всегда что-то ломает.
Но если подавляющее большинство сторонников свободного рынка пришли к своей позиции после критического анализа всех сторон, то этого нельзя сказать о тех, кто верит в правительство. Для многих из них достоинства большого правительства являются верой, догмой, которую им преподносили в государственных школах, колледжах и средствах массовой информации, и которую они приняли с минимальными сомнениями.
Этот государственный фундаментализм, известный также как этатизм, является самой настоящей идеологией. Идея о том, что правительство просто обязано управлять обществом, “исправляя” его и “управляя” им, укоренилась в сознании подавляющего большинства американцев, но когда их заставляют объяснить, почему такое вмешательство так необходимо, их ответы демонстрируют потрясающую неспособность к критическому самоанализу на эту тему."
https://mises.in.ua/article/harvard-professor-calls-out-fee-in-a-new-book-about-capitalism-here-s-what-she-gets-wrong/

"Затем Гофф выдвигает поразительное утверждение:
Более того, даже если праволибертарианство верно, даже если существуют естественные права собственности, даже если такие права позволяют частным лицам отбирать для себя крайне неравную долю природных ресурсов, даже в этом случае мы не можем понять идею о том, что реально живущие сегодня люди имеют моральные притязания на свой доход до уплаты налогов.
Аргументация Гоффа в пользу этого утверждения опирается на предпосылку, которую мы все можем принять: мы живем не в либертарианском обществе. В нашем обществе существуют всевозможные виды государственного вмешательства в свободный рынок, включая перераспределительное налогообложение и предоставление “общественных благ”. “Но даже самое незначительное такое вмешательство государства приводит к тому, что рыночное распределение доходов больше не отражает свободный выбор граждан, и, следовательно, в свете праволибертарианства граждане этих стран не имеют моральных притязаний на свой доход до уплаты налогов”
Это странный аргумент, и его странность станет очевидной, если вспомнить исходную позицию Гоффа. Он предполагает, что у людей есть естественные права собственности — конечно, он так не считает, но он хочет показать, что даже если предположить, что они есть, люди не имеют права на свой доход до уплаты налогов. Но как, опираясь на это предположение, государство получает право вообще что-либо забирать? Нарушения государством права не оправдывают сами себя потому что эти самые нарушения затрудняют выяснение того, какие именно права собственности есть у людей.
Насколько я могу судить, аргумент Гоффа оригинален, но в философии оригинальность не всегда является достоинством."
https://mises.in.ua/article/taxman-cometh/

О декрете, который подписал Милей.

Этот декрет, принятый 20 декабря 2023 года, называется DNU (Decreto de Necesidad y Urgencia) переводится с испанского как "Декрет о Необходимости и Срочности". Это термин, используемый в юридической и административной практике Аргентины, обозначает особый тип законодательного акта, который принимается в ситуациях, требующих немедленного реагирования и когда обычный законодательный процесс может быть слишком медленным или неприемлемым.

Таким образом, это закон, который вступает в силу немедленно после его подписания. Процедура издания такого дектрета описана в конституции и требует подписей всех министров, премьер-министра и президента. Такой декрет не может касаться вопросов, связанных с изменениями в конституцию, уголовного и налогового законодательства, избирательного права и политических партий, режима провинций.

Дальше происходит следующее:

1. Правительство должно немедленно уведомить Конгресс об издании DNU. Это обеспечивает прозрачность и контроль со стороны законодательной власти.
2. В Конгрессе Аргентины существует специальная двухпалатная комиссия (комиссия из членов обеих палат Конгресса), которая отвечает за рассмотрение DNU. Эта комиссия анализирует соответствие DNU Конституции и законодательству.
3. Комиссия может рекомендовать Конгрессу утвердить или отклонить DNU. Если Конгресс не принимает решение по DNU в установленный десятидневный срок, декрет остается в силе.
4. Если Конгресс принимает решение об отмене DNU, он теряет силу. Если же Конгресс утверждает DNU или не принимает по нему решения в установленный срок, декрет продолжает действовать как обычный закон.

Милею удалось ослабить удавку этатизма на шее аргентинцев. Декрет отменяет или изменяет более 300 законов и регуляций.
Например, отменен Закон о Гондолах (Ley de Góndolas). Закон требовал, чтобы на полках магазинов представлялось разнообразие брендов одного и того же продукта, чтобы не допустить доминирования одного или нескольких крупных производителей. Закон ограничивал долю полочного пространства, которое может занимать один бренд или производитель, чтобы предотвратить монополизацию видимых и доступных мест в магазинах. Закон стимулировал включение продуктов местных производителей в ассортимент магазинов, что способствовало поддержке местного бизнеса и разнообразию продукции.

Представляете глубину проникновения государственного регулирования в жизни Аргентины?! Правители считали возможным "переставлять ноги" предпринимателям.

Отменен закон об экспорте. Милей прокомментировал, что теперь запрещено запрещать экспорт :)

Леваки кричат, что Милей диктатор, не уважает парламент.

Фраза "богатый как аргентинец" ("as rich as an Argentine") была особенно популярна в Европе, прежде всего в Великобритании, в начале 20-го века. Это выражение отражало восприятие Аргентины как страны с высоким уровнем богатства и процветания. В те времена Аргентина действительно считалась одной из самых богатых стран мира, и многие европейцы воспринимали её как символ успеха и благосостояния.

Таким образом, в европейских странах, особенно в Великобритании, это выражение использовалось для обозначения чрезвычайного богатства или финансового успеха. Впоследствии фраза стала известной и в других частях света, хотя и потеряла свою актуальность с изменением экономического положения Аргентины.

Надеюсь, что эта фраза вновь наполнится смыслом. Желаю успехов Милею в деле отрезания по живому шупалец этатизма в Аргентине!

"Теперь мы наконец, находимся в положении, в котором мы можем понять инновацию Кристмаса. Вместо того чтобы спрашивать, как мы присваиваем собственность, он спрашивает, какие ресурсы нам нужны для выполнения одной из наших активностей. Если у каждого есть равное право на свободу, то я свободен заниматься проектом по своему выбору, пока я не мешаю чужому проекту. Момент начала активности имеет жизненно важное значение. Если вы начинаете активность после меня, вы не можете использовать ресурсы, необходимые для моего проекта; и когда вы начали свой более поздний проект, у вас не может быть претензии на эти ресурсы, на том основании, что они нужны вам. Это соответствует точке зрения Ротбарда о том, что как только ресурс был присвоен, другие люди не могут использовать его без разрешения владельца.
У меня возникает возражение к этой точке зрения, хотя, возможно, Кристмас не считал бы это проблемой. Предположим, вы приобрели права на землю с целью построить лесопильный завод. Спустя некоторое время вы решаете использовать землю для ведения сельского хозяйства. Теперь вы можете столкнуться с ограничениями по использованию вашей земли, которых не было, когда вы управляли лесопильным заводом. Это связано с тем, что ваше сельское хозяйство может мешать проектам, которые начались после открытия вами лесопильного завода, но до начала фермерства. Это кажется контринтуитивным.
Что означает акцент Кристмаса на деятельности, а не на присвоении ресурсов для объяснения прав собственности? Его концепция поддерживает полное право собственности или нечто близкое к этому, но не всегда. Некоторые виды деятельности позволяют более чем одному человеку использовать один и тот же физический ресурс, при условии, что один человек не мешает другому использовать его. Предположим, например, что вы выращиваете яблоневый сад на своем участке. Мне нужно пройти по вашей земле, чтобы посмотреть на планеты и звезды с этого места, и это не мешает вашему саду. По версии Кристмаса, у меня есть право быть здесь, и вы не можете заставить меня уйти. Напротив, по версии Ротбарда, вы можете выгнать меня, даже если я не причиняю вреда вашему проекту. Простой факт моего присутствия на вашей земле дает вам абсолютное право решать, что делать в данной ситуации."
https://mises.in.ua/article/can-we-find-basis-private-property-rights/

"Насамперед, ось кілька емпіричних фактів. Темп зростання чисельності населення світу сягнув пікового рівня наприкінці 1960-х років, коли середня жінка мала 4,5 дитини, і відтоді стабільно знижується. Ми бачимо, що в одній країні за іншою після зниження показників смертності стрімко падають і показники фертильності. Нині середньосвітовий рівень фертильності зменшився до приблизно 2,3 дитини на жінку, і це хіба трохи більше, ніж 2,1 дитини — саме стільки потрібно, щоб чисельність населення не змінювалася. Цей «демографічний перехід», схоже, не оминув жодної країни, ба навіть — попри поширені хибні уявлення — і традиційні та релігійні суспільства.
До падіння народжуваності скрізь, попри культурні відмінності, призводять одні й ті самі чинники: зростання доходів, краща освіта для жінок і доступ до засобів контрацепції. Ось що писав з цього приводу шведський лікар Ганс Рослінг: «Коли батьки бачать, що їхні діти виживають; коли більше немає потреби в дитячій праці і коли жінки здобули освіту […], то і жінки, і чоловіки будь-якої культури та релігії починають мріяти про те, щоб мати менше дітей, але з кращою освітою».
Нині в демографії діє приблизно така закономірність: народжуваність завжди падає швидше, ніж думає дослідник, навіть якщо він враховує, що народжуваність падає швидше, ніж він думає. Щоразу, коли ми пильніше приглядаємося до певної країни чи регіону, показники фертильності виявляються нижчими за очікувані. Кілька років тому ООН усе ще прогнозувала, що чисельність населення світу сягне свого пікового рівня в приблизно 11 млрд наприкінці цього століття, і цей темп зростання вже повільніший за той, який прогнозували раніше. Проте за даними проведеного у 2020 році дослідження, які було опубліковано в журналі The Lancet, нас ніколи не буде навіть 10 мільярдів, а чисельність населення світу почне скорочуватися вже у 2060-х роках. За нинішніми прогнозами ООН населення Нігерії — найбільш населеної країни Африки — сягне у 2100 році 350 млн людей, що на 200 млн менше(!), ніж передбачалося якихось десять років тому. ООН очікувала, що в країнах із найнижчою фертильністю цей показник усталиться на рівні близько 1,75 дитини на жінку, але навіть ця оцінка виявилася надто оптимістичною (чи надто песимістичною, залежно від вашої точки зору). У таких країнах, як Таїланд, Греція, Італія, Китай, Японія тощо показники фертильності впали нижче за 1,5 дитини на жінку, а в Південній Кореї — до мізерних 0,78."
https://mises.in.ua/article/forget-about-overpopulation-soon-there-will-be-too-few-humans/

"Кроме того, схема акционерных обществ потенциально пренебрегает реальной справедливостью. Представьте, что вы всю жизнь платите налоги, а потом получаете по почте сертификат, дающий вам бесконечно малую долю во множестве приватизированных государственных предприятий. Исправит ли это совершенные против вас проступки? Нет. Конечно, вы можете продать сертификат, но что, если никто не захочет его купить? Похоже, вам не повезло. Нет, справедливость должна идти дальше, чем простая доля в акционерном обществе.
Чтобы учесть эту проблему, необходимо объединить акционерный и синдикалистский подходы. Возьмем для примера план Милея по приватизации авиакомпании. Сначала Милей должен прекратить все государственные трансферты в Aerolíneas и ликвидировать все привилегии, предоставленные государством. Самое главное, компания не должна быть прощена за свое добровольное участие в налогообложении и экспроприации. Налогоплательщики должны иметь право предъявлять претензии к теперь уже частной авиакомпании.
Милей может передать компанию бюрократам, которые управляют ею в настоящее время, как он и намерен поступить, но частные лица должны иметь возможность предъявлять претензии к ней в гражданском суде. Они должны подкрепить эти претензии документами — квитанциями об уплате налогов, например, — и налогоплательщик может получить вознаграждение в виде платежа, облигаций или доли в компании пропорционально доле налогов, за которые отвечает компания."
https://mises.in.ua/article/how-not-desocialize-argentina-edition/

"В обычной ситуации эти выводы стали бы поводом для пересмотра общепринятых представлений о Пикетти. Проблемы с его базовой статистикой теперь хорошо задокументированы, и на смену ей пришли новые более качественные оценки. Эти оценки складываются в более слабо выраженную U-образную кривую с другими сроками и масштабами развития. Большая часть спада до впадины больше не связана с изменением налоговых ставок, а скорее с последствиями Великой депрессии. Большая часть роста после 1986 года — это бухгалтерский обман, и, вероятно, его лучше отнести к изменениям в отдаче от образования в 1970-х, 1980-х и 1990-х годах, которые с тех пор стабилизировались. В целом, причинно-следственная связь между высокими налогами и низким уровнем неравенства (или обратная ситуация) больше не прослеживается в скорректированных данных, которые показывают гораздо более тонкую эволюцию верхнего уровня доходов с течением времени. Действительно, один из основных выводов Отена и Сплинтера состоит в том, что доля верхнего 1 % за последние 60 лет стабильно держалась на уровне 8 %."
https://mises.in.ua/article/its-time-to-discard-pikettys-inequality-statistics/

"Наиболее интересна у МакКлоски критика аргументов интервенционизма, основанная на ее знаниях истории экономики. По ее словам, недостаточно просто утверждать, что на рынке есть дефекты. Необходимо доказать, что эти эффекты достаточно велики, чтобы быть важными, а это требует точных статистических исследований. Она пишет: “Умеренные левые, такие как Пол Самуэльсон, Джозеф Стиглиц и многие их последователи, утверждают (без измерений), что совершенный рынок не может существовать, и поэтому вмешательство государства желательно/необходимо/хорошо… Этому нужно положить конец… Это подменит теорему о существовании количественным суждением, подменит простые утверждения фактическим исследованием”
МакКлоски приходит к выводу, что те, кто полагается исключительно на предполагаемые теоретические дефекты рынка, опираются на «пустые коробки», чтобы доказать неприемлемость рынка:
В 1922 году Джон Клэпхэм жаловался на то, что теоретики, как и сейчас, на основании пары диаграмм предлагают правительству субсидировать якобы увеличивающие доходность отрасли. Экономисты умалчивали о том, как достичь знания о том, как это сделать, и насколько их неколичественные советы действительно помогут несовершенному правительству приблизиться к совершенному обществу, если оно начнет с довольно хорошего или довольно плохого фактического общества… В частности, он укорял А.С. Пигу. Стоит заглянуть в “Экономику благосостояния” Пигу, писал Клэпхэм, чтобы обнаружить, что на почти тысяче страниц нет даже иллюстрации того, какие отрасли находятся в каких коробк#ах [то есть в каких теоретических категориях]."
https://mises.in.ua/article/how-free-market-drove-historys-great-enrichment/

"Уиндем жил в Англии и написал “Хризалиды” в 1955 году. Он никогда не видел сегодняшнего изобилия, но чудеса человеческого сотрудничества были вокруг него. По сравнению с тем, что было всего столетием ранее, он уже жил в утопии. Людей стало больше, а вместе с тем и плодов их сотрудничества. В Англии, за десять лет до того, как Уиндем написал свой роман, Ф. А. Хайек в работе “Использование знаний в обществе” объяснил, что “система цен… [является] механизмом для передачи информации”.
Сотрудничество, которого не видел Уиндхэм, возникло не в результате достижения консенсуса и организованной координации с помощью телепатии; оно возникло в результате децентрализованного принятия решений. Для достижения координации консенсус не обязателен. Художественное видение Уиндэма расходилось с реальностью, однако его ошибочная интуиция — обычное дело. Как заметил Израэль Кирцнер:
Для человека, не обученного экономике, рыночная экономика представляет собой слишком сложный объект. Она состоит из многочисленных индивидов, каждый из которых сосредоточен на своих собственных целях, не заботясь о общественных последствиях своих стремлений. Никакое централизованное координационное агентство не контролирует и даже не отслеживает бесчисленные независимые решения о производстве и обмене, принимаемые этими бесчисленными индивидами. Неудивительно, что рыночная экономика кажется не чем иным, как джунглями сталкивающихся, несогласованных индивидуальных действий.
Люди-телепаты не могут сконцентрировать знания и прийти к консенсусу в большей степени, чем это может сделать центральный планировщик. Знания, “которыми мы должны пользоваться”, как объяснял Хайек, состоят из “разрозненных кусочков неполного и часто противоречивого знания”. В своей телепатической утопии Уиндхэм не понял очевидного: умы можно объединить, но достижение консенсуса не требуется. При децентрализованном принятии решений вы можете любить репу, а я могу предпочесть капусту, но мы оба сможем удовлетворить свои потребности без конфликта.
Уиндем и его читатели могут считать телепатию чудом, но она ничто по сравнению с системой цен как средством коммуникации и сотрудничества. Хайек использует слово “чудо”, чтобы шокировать самодовольного читателя, который воспринимает механизм цен как нечто само собой разумеющееся. Хайек добавил:
Я убежден, что если бы она [система цен] была результатом целенаправленного человеческого замысла и если бы люди, руководствующиеся изменениями цен, понимали, что их решения имеют значение далеко за пределами их непосредственной цели, этот механизм был бы признан одним из величайших триумфов человеческого разума."
https://mises.in.ua/article/the-miracles-of-human-cooperation-are-hidden-in-plain-sight/

"Первые калькуляторы были просто людьми, которых называли “компьютерами”. Они действительно “зарабатывали на жизнь, выполняя деление от руки”, вычисляя квадратные корни и так далее. Эти люди были вытеснены из бизнеса механическими, а затем электронными калькуляторами и компьютерами, которые мы сегодня воспринимаем как нечто само собой разумеющееся. Получить работу компьютера было нелегко, потому что нужно было быть умным и быстрым, а также уметь концентрировать внимание в течение длительного времени. Современная программа электронных таблиц, установленная на готовом ноутбуке за 700 долларов, может за несколько секунд выполнить работу, требующую 1000 человеко-часов и более.
Появление машинных/электронных “вычислений” имело два последствия. Во-первых, оно лишило тысячи людей работы. Но во-вторых, поскольку издержки на вычисления упали более чем на 99,9 %, произошел массовый рост экономической активности. Все стало быстрее, дешевле и удобнее в таких масштабах, которые еще в 1955 году показались бы научной фантастикой."
https://mises.in.ua/article/chatgpt-is-a-calculator-deal-with-it/

"Источник финансирования также, несомненно (по крайней мере, подсознательно), влияет на результаты исследований. Существует несколько способов, с помощью которых государство вносит предвзятость в исследования. Например, государство часто игнорирует определенные научные запросы, вынуждая исследователей принимать другие гипотезы или изучать другие вопросы, чтобы получить хоть какое-то финансирование. В отсутствие рыночных сил, направляющих исследования и разработки, цели исследований начинают в большей степени соответствовать интересам бюрократов и в меньшей — интересам пациентов.
Правительственные агентства также не хотят финансировать предложения, которые противоречат политическим идеям агентства. Если результаты исследования хоть немного угрожают власти правительства, финансирование, скорее всего, будет прекращено, часто на длительный срок. Такие результаты наиболее очевидны, когда речь идет о финансировании социальных и экономических наук, но также имеют место и исследования в области биологических наук. 34 % ученых, получающих федеральное финансирование, признали, что допускали нарушения при проведении исследований, чтобы привести их в соответствие с политическими и экономическими целями финансирующей организации. Более того, лишь 24 % из них раскрыли эти сомнительные с этической точки зрения методы исследования своим руководителям.
Такая структура стимулов также объясняет, почему существует ограниченное количество исследований, посвященных точности изысканий, финансируемых государством. Многие исследователи просто боятся финансовых и репутационных последствий, которые могут возникнуть при выявлении проблем с государственным финансированием. Если исследования, посвященные предвзятости федерального финансирования, и проводятся, то зачастую они посвящены очень специфическим и политически неоднозначным темам (например, использованию стволовых клеток). Группа исследователей из Института CATO нашла всего 44 статьи в Google Scholar за 2010-2014 годы, которые касались такого рода влияния правительства на исследования."
https://mises.in.ua/article/science-has-a-major-fraud-problem-here-s-why-government-funding-is-the-likely-culprit/

"Первое: элиты не мотивированы интеллектуальными идеями, благими намерениями или улучшением общества. Они руководствуются собственными интересами, как и все остальные. Поэтому вопрос не в том, сможем ли мы убедить элиту в том, что либертарианские идеи лучше, а в том, будет ли им лучше в более либертарианском мире. Для многих элит, связанных с государством, ответ однозначно отрицательный — и это объясняет, почему хайековское обращение часто терпит неудачу. Поэтому мы не должны быть наивными в отношении мощных стимулов для корыстных элит работать против либертарианских идей. Государство и его клиенты — центральные банкиры, научные круги, корпорации, оборонные подрядчики, федеральные служащие, политики и весь политический класс — объединены против нас. Но, как считает Ротбард, мы не можем отказаться от поиска потенциальных союзников среди этой элиты. Такие организации, как Фонд Волкера, IHS и Институт Мизеса, добились успеха в привлечении либертарианцев в академические круги, и, конечно, мы не можем просто полностью отдать высшее образование в руки прогрессистов. Мы также должны по возможности искать союза с элитными либертарианцами в мире бизнеса и инвестиций, такими как Питер Тиль и Марк Шпицнагель.
Второе: любая успешная либертарианская стратегия должна содержать здоровую дозу популизма. Экономика австрийской школы и либертарианская теория часто не поддаются адоптации до уровня упрощенных мемов. Но одними интеллектуальными аргументами дело не ограничится. Эффективные популистские мессиджи содержат скрытый ответ на вопрос “Что мне от этого будет”, который удовлетворит среднего Джо или Джейн. Берни Сандерсу легко сказать: “Я хочу сделать колледж бесплатным, чтобы у всех молодых людей были равные шансы на успех”. Не так-то просто вручить кому-то 900 страниц “Человеческой деятельности” и сказать: “Прочтите это, и вы все поймете”

Либертарианский популизм, как и любая другая форма популизма, может быть обоюдоострым мечом. Поддержка любого кандидата или идеи, которая не основана на определенной степени размышления и обдумывания, может измениться в один момент. Но обратите внимание, что многие из тех, кого популистские темы изначально привлекли к кампании доктора Пола, продолжили читать рекомендованные им книги и в результате стали более свободомыслящими. И, как отмечает Ротбард, либертарианцы не должны игнорировать популизм. Далеко не каждый левый популист читал Маркса или Говарда Зинна, точно так же мы не должны быть слишком строги к потенциальным либертарианским новообращенным. Когда речь идет о либертарианском популизме, рефлекторной антипатии к государству и инстинктивного признания его злой природы может быть достаточно.
https://mises.in.ua/article/rothbard-libertarian-populism/

Подробный текст Хоппе, сравнивающий кейнсианство и австрийскую школу. Думаю, даже для знатока тут есть несколько интересных моментов и акцентов. Чисто для затравки:

"Но как можно представить себе такую вещь, как одновременное стимулирование инвестиций и потребления с целью увеличения дохода?
На самом деле, Кейнс дает нам свои собственные формальные определения соответствующих терминов: “Доход = потребление + инвестиции; сбережения = доход — потребление; следовательно, сбережения = инвестиции” (там же: 63).25
Откуда берется доход у Кейнса?
Согласно этим определениям, одновременное увеличение потребления и инвестиций из данного дохода концептуально невозможно!
Кейнса, однако, мало беспокоят подобные “детали”. Чтобы получить желаемое, он просто меняет, совершенно незаметно для себя, значения своих терминов. Он отказывается от формальных определений, приведенных выше, поскольку они сделали бы такой результат невозможным, и принимает новое значение термина “сбережения”. Вместо непотребляемого дохода “сбережение” теперь означает “накопление”, то есть действие, при котором деньги не тратятся ни на потребительские, ни на капитальные блага (см. Hazlitt [1959] 1973: 120-33). Так можно получить нужные результаты. Ведь теперь сбережения больше не равны инвестициям; и сбережения, определяемые как акт нерасходования, автоматически приобретают негативный оттенок, в то время как инвестиции и потребление приобретают позитивный оттенок."
*****
"Кроме того, существует только что объясненная проблема, созданная самим Кейнсом: снижение процентной ставки одновременно увеличивает и уменьшает инвестиции. Чтобы выбраться из этой логической путаницы, Кейнс прибегает к теории заговора: хотя процентная ставка должна быть снижена до нуля для устранения редкости, как нам только что сказали, чем ниже процентная ставка, тем ниже вознаграждение за отказ от ликвидности. То есть чем ниже процентная ставка, тем ниже стимул для капиталистов инвестировать, поскольку их прибыли будут соответственно уменьшены. Таким образом, они будут пытаться сговориться против любой попытки вернуть Райский сад.
Движимые “животным духом” (там же: 161) и “азартными инстинктами” (там же: 157), “пристрастившиеся к страсти делать деньги” (там же: 374), они вступят в сговор, чтобы обеспечить “достаточный дефицит капитала” (там же: 217). “Острота нашей современной проблемы возникает, таким образом, — пишет Кейнс, — из возможности того, что средняя ставка процента, которая позволит обеспечить разумный средний уровень занятости [и социального дохода], настолько неприемлема для владельцев богатства, что ее нельзя легко установить, просто манипулируя количеством денег” (там же: 308-9). На самом деле, “наиболее стабильным и труднее всего изменяемым элементом нашей современной экономики до сих пор была и может оказаться в будущем минимальная ставка процента, приемлемая для всех владельцев богатства” (там же: 309).19
К счастью, нам сообщают, что из этого затруднительного положения есть выход: через “эвтаназию рантье и, следовательно, эвтаназию совокупной угнетающей власти капиталиста, эксплуатирующего ценность, порождаемую редкостью капитала” (там же: 376, 221). Конечно, они заслуживают такой участи. Ведь “миром бизнеса” правит “неконтролируемая и непокорная психология” (там же: 317), а рынки частных инвестиций находятся “под влиянием покупателей, в значительной степени не знающих, что они покупают, и спекулянтов, которые больше озабочены прогнозированием следующего изменения рыночных настроений, чем разумной оценкой будущей доходности капитальных активов” (там же: 316). В самом деле, разве мы все не знаем, что “опыт не свидетельствует о том, что социально выгодная инвестиционная политика совпадает с наиболее прибыльной” (там же: 157); более того, что решения частных инвесторов во многом зависят от “нервов и настроения и даже пищеварения и реакции на погоду” (там же: 162), а не от рационального расчета?

аким образом, заключает Кейнс, “обязанность упорядочения текущего объема инвестиций не может быть безопасно оставлена в частных руках” (там же: 320). Вместо этого, чтобы превратить нынешнее несчастье в страну с молочными реками и кисельными берегами, “единственным средством окажется достаточно всеобъемлющая социализация инвестиций” (там же: 378). “Государство, которое в состоянии рассчитать предельную эффективность капитала и товаров на основе долгосрочных перспектив и общего социального преимущества, [должно взять на себя] ответственность за непосредственную организацию инвестиций” (там же: 164)."
https://mises.in.ua/article/misesian-case-against-keynes/