Марина Бурик

Свобода и освобождение (на полях “Лекций по истории философии”)

“Это нахождение духа у себя, этот возврат его к себе, можно признать его высшей абсолютной целью. Все то, что совершается — вечно совершается — на небе и на земле, жизнь бога и все, что происходит во времени, стремится лишь к тому, чтобы дух себя познал, сделал себя самого предметом, нашел себя, стал для самого себя, объединился с собой; он есть удвоение, отчуждение, но он есть это отчуждение лишь для того, чтобы он мог найти самого себя, лишь для того, чтобы он мог возвратиться к самому себе. Лишь посредством этого дух достигает своей свободы, ибо свободно то, что не имеет отношения к другому и не находится в зависимости от него. Лишь здесь появляется подлинная собственность, подлинное собственное убеждение; во всем другом, кроме мышления, дух не достигает этой свободы. В созерцании, например, в чувствах я нахожу себя определяемым чем-то другим; я в них не свободен, я есмь таков, хотя я и сознаю это мое ощущение. Даже в воле у нас есть определенные цели, определенный интерес. Я, правда, свободен, так как этот интерес есть мой интерес, но все же эти цели всегда содержат в себе еще нечто другое или нечто такое, что для меня есть нечто другое, как, например, влечения, склонности и т. д. Лишь в мышлении все чуждое прозрачно, исчезло; дух здесь абсолютным образом свободен”.

В “Лекциях по истории философии” Гегель прямо связывает философию со свободой. По Гегелю, философия без свободы невозможна. Она и есть нахождение духа у себя. И я ничего не имею против такой связи. Наоборот, всеобщие формы мышления, которыми занимается философия, — это всеобщие формы человеческой деятельности, или, что то же самое, формы свободной деятельности.

Но что тут понимается под свободой: “В царстве духа дело обстоит иначе; он есть сознание, он свободен, потому что в нем начало и конец совпадают”. В общем по этой логике невозможна свобода ни человека, ни человечества, хотя бы потому, что человеческие интересы всегда будут “содержать нечто другое” и будут пребывать отнюдь не только в мышлении. Наоборот, целью всякого мышления в конце концов всегда будет жизнь, а не мысль сама по себе. Человек не является бесплотным духом. Он природное существо, живущее природой.

Здесь гегелевский идеализм куда беднее, чем в “Феноменологии духа” и “Йенской реальной философии”. Такое понимание свободы крайне реакционно по сравнению с пониманием свободы как борьбы за освобождение в диалектике раба и господина. Человек там понят как самосознание. Самосознание в свою очередь — как единство воли и интеллекта. А это единство предполагает предметность, направленность на внешний предмет — труд, деятельность. Раб — признающее господина самосознание не в силу простого осознания того, что у него есть господин, а в силу того, что раб на него трудится и отнюдь не только в своем собственном сознании, а вполне реально на земле, создает своими руками вполне отличные от сознания вещи, которыми живет и он сам, и его господин. В силу этого он имеет в своих руках средства своего собственного воспроизводства, а значит и своего собственного освобождения. Он может обойтись без господина, господин без него — нет. Поэтому борющийся за свое освобождение раб куда более действителен, чем его господин.

Читать дальше

www.tgoop.com/Marina_L_Burik/149

4.8K viewsedited  Sep 16, 2024 at 15:48

Свобода и освобождение (на полях “Лекций по истории философии”)

“Это нахождение духа у себя, этот возврат его к себе, можно признать его высшей абсолютной целью. Все то, что совершается — вечно совершается — на небе и на земле, жизнь бога и все, что происходит во времени, стремится лишь к тому, чтобы дух себя познал, сделал себя самого предметом, нашел себя, стал для самого себя, объединился с собой; он есть удвоение, отчуждение, но он есть это отчуждение лишь для того, чтобы он мог найти самого себя, лишь для того, чтобы он мог возвратиться к самому себе. Лишь посредством этого дух достигает своей свободы, ибо свободно то, что не имеет отношения к другому и не находится в зависимости от него. Лишь здесь появляется подлинная собственность, подлинное собственное убеждение; во всем другом, кроме мышления, дух не достигает этой свободы. В созерцании, например, в чувствах я нахожу себя определяемым чем-то другим; я в них не свободен, я есмь таков, хотя я и сознаю это мое ощущение. Даже в воле у нас есть определенные цели, определенный интерес. Я, правда, свободен, так как этот интерес есть мой интерес, но все же эти цели всегда содержат в себе еще нечто другое или нечто такое, что для меня есть нечто другое, как, например, влечения, склонности и т. д. Лишь в мышлении все чуждое прозрачно, исчезло; дух здесь абсолютным образом свободен”.

В “Лекциях по истории философии” Гегель прямо связывает философию со свободой. По Гегелю, философия без свободы невозможна. Она и есть нахождение духа у себя. И я ничего не имею против такой связи. Наоборот, всеобщие формы мышления, которыми занимается философия, — это всеобщие формы человеческой деятельности, или, что то же самое, формы свободной деятельности.

Но что тут понимается под свободой: “В царстве духа дело обстоит иначе; он есть сознание, он свободен, потому что в нем начало и конец совпадают”. В общем по этой логике невозможна свобода ни человека, ни человечества, хотя бы потому, что человеческие интересы всегда будут “содержать нечто другое” и будут пребывать отнюдь не только в мышлении. Наоборот, целью всякого мышления в конце концов всегда будет жизнь, а не мысль сама по себе. Человек не является бесплотным духом. Он природное существо, живущее природой.

Здесь гегелевский идеализм куда беднее, чем в “Феноменологии духа” и “Йенской реальной философии”. Такое понимание свободы крайне реакционно по сравнению с пониманием свободы как борьбы за освобождение в диалектике раба и господина. Человек там понят как самосознание. Самосознание в свою очередь — как единство воли и интеллекта. А это единство предполагает предметность, направленность на внешний предмет — труд, деятельность. Раб — признающее господина самосознание не в силу простого осознания того, что у него есть господин, а в силу того, что раб на него трудится и отнюдь не только в своем собственном сознании, а вполне реально на земле, создает своими руками вполне отличные от сознания вещи, которыми живет и он сам, и его господин. В силу этого он имеет в своих руках средства своего собственного воспроизводства, а значит и своего собственного освобождения. Он может обойтись без господина, господин без него — нет. Поэтому борющийся за свое освобождение раб куда более действителен, чем его господин.

Читать дальше

BY Марина Бурик