Марина Бурик

На полях “Критики практического разума”

Кант рассуждает о двух мирах: о чувственном мире и о чистом умопостигаемом (сверхчувственном). Он пишет: “Сверхчувственная же природа этих существ [разумных существ] есть их существование по законам, которые не зависят ни от какого эмпирического условия, стало быть, относятся к автономии чистого разума”. Человек живет в двух этих мирах одновременно. В чистом умопостигаемом мире он соотносит свою жизнь с моральным законом чистого практического разума, и в этом его свобода. Моральный закон не зависит от эмпирических условий в чувственном гетерогенном мире, в котором человек — один из ноуменов. В мире ноуменов он должен жить, тем не менее не только считаясь с ноуменами, но и опираясь на моральный закон чистого практического разума.

Вся эта конструкция с двумя мирами держится на непознаваемости природы априорности и при этом на невозможности отрицать априорность, опираясь на разум. Дескать, познать природу этой способности (чистого разума) мы не можем, и лезть туда не надо. Но поскольку мы априорно имеем моральный закон, то мы выходим в умопостигаемый мир и связываем его через нас с миром ноуменов. Мы можем "работать" в априорности, опираться на нее.

Костыли: априорность и ее непознаваемость. Признаем априорность — вся конструкция стоит. Не признаем — все рушится сразу. Но Кант уверен, что невозможно доказать отсутствие априорности при помощи разума.

Что интересно, он критикует Локка и эмпиризм. А Локк посвятил внушительную часть своих “Опытов о человеческом разумении” доказательству того, что нет никаких врожденных идей и нет никаких врожденных моральных принципов. Но это доказательство недостаточно убедительно для Канта.

 У немецкого классика ноумен и феномен (мир за пределами сознания и мир в сознании) в конце концов “примиряются” благодаря моральному закону. Этот закон для него является причинностью через свободу, которая дополняет независимую от человека физическую причинность Если подумать, тут даже не два, а три мира получается: мир ноуменов (вещей в себе), мир феноменов (вещей для нас), и чистый умопостигаемый мир. Но Кант говорит, что в практической жизни мы воспринимаем феномены как ноумены, а потому можно от этого отталкиваться и в практической философии. Свобода, по Канту, проявляется и осуществляется в действиях в соответствии с априорным моральным законом, в любой эмпирически-данной ситуации (то есть независимо от ситуации). Этот закон определяется объективной "конструкцией" чистого практического разума. Хоть мы и определяем максимы своей воли, но критерий (схема) их определения задана нам. Эта схема определения моральных максим не может определяться нами, мы зависим от нее, а не она от нас. Сама она — божественна. 

У Локка моральные установления тоже в конце концов определяются богом и в конце концов заключается в соблюдении гражданских законов. Но там мы можем до них дойти, пользуясь своим разумом. А можем, кстати, и не дойти, если употребляем его неправильно. Тут же мы имеем априори способ, которым они устанавливаются. 

Бог "сидит" внутри нас и диктует нам нашу мораль. В конце концов моральность выступает как служение долгу. Долг же — это насилие личности над собой. Это подавление своей чувственности, своих желаний и склонностей. Если человек поступает правильно, но из любви к кому-то или потому что это действие самоценно для него, он еще не действует морально, а значит и свободно. Долг — это не то что люди делают охотно.

То, что отличает разумных существ, то есть делает человека человеком, а человеческую жизнь — именно человеческой, держится на морали, а мораль — на насилии над собой. Человек, живущий одновременно и в чувственном, и в умопостигаемом мире, по Канту, просто обязан себя насиловать как чувственное существо. Он должен подавлять свои желания и склонности. И эта бесчеловечность возводится в ранг добродетели. Он настаивает на долге и на том, что служение долгу — это принуждение, и оно не имеет ничего общего ни с чем приятным, ничего общего с нашими склонностями и с деятельностью, которая представляет ценность сама по себе.

Читать дальше

www.tgoop.com/Marina_L_Burik/175

6.0K viewsedited  Dec 20 at 06:40

На полях “Критики практического разума”

Кант рассуждает о двух мирах: о чувственном мире и о чистом умопостигаемом (сверхчувственном). Он пишет: “Сверхчувственная же природа этих существ [разумных существ] есть их существование по законам, которые не зависят ни от какого эмпирического условия, стало быть, относятся к автономии чистого разума”. Человек живет в двух этих мирах одновременно. В чистом умопостигаемом мире он соотносит свою жизнь с моральным законом чистого практического разума, и в этом его свобода. Моральный закон не зависит от эмпирических условий в чувственном гетерогенном мире, в котором человек — один из ноуменов. В мире ноуменов он должен жить, тем не менее не только считаясь с ноуменами, но и опираясь на моральный закон чистого практического разума.

Вся эта конструкция с двумя мирами держится на непознаваемости природы априорности и при этом на невозможности отрицать априорность, опираясь на разум. Дескать, познать природу этой способности (чистого разума) мы не можем, и лезть туда не надо. Но поскольку мы априорно имеем моральный закон, то мы выходим в умопостигаемый мир и связываем его через нас с миром ноуменов. Мы можем "работать" в априорности, опираться на нее.

Костыли: априорность и ее непознаваемость. Признаем априорность — вся конструкция стоит. Не признаем — все рушится сразу. Но Кант уверен, что невозможно доказать отсутствие априорности при помощи разума.

Что интересно, он критикует Локка и эмпиризм. А Локк посвятил внушительную часть своих “Опытов о человеческом разумении” доказательству того, что нет никаких врожденных идей и нет никаких врожденных моральных принципов. Но это доказательство недостаточно убедительно для Канта.

 У немецкого классика ноумен и феномен (мир за пределами сознания и мир в сознании) в конце концов “примиряются” благодаря моральному закону. Этот закон для него является причинностью через свободу, которая дополняет независимую от человека физическую причинность Если подумать, тут даже не два, а три мира получается: мир ноуменов (вещей в себе), мир феноменов (вещей для нас), и чистый умопостигаемый мир. Но Кант говорит, что в практической жизни мы воспринимаем феномены как ноумены, а потому можно от этого отталкиваться и в практической философии. Свобода, по Канту, проявляется и осуществляется в действиях в соответствии с априорным моральным законом, в любой эмпирически-данной ситуации (то есть независимо от ситуации). Этот закон определяется объективной "конструкцией" чистого практического разума. Хоть мы и определяем максимы своей воли, но критерий (схема) их определения задана нам. Эта схема определения моральных максим не может определяться нами, мы зависим от нее, а не она от нас. Сама она — божественна. 

У Локка моральные установления тоже в конце концов определяются богом и в конце концов заключается в соблюдении гражданских законов. Но там мы можем до них дойти, пользуясь своим разумом. А можем, кстати, и не дойти, если употребляем его неправильно. Тут же мы имеем априори способ, которым они устанавливаются. 

Бог "сидит" внутри нас и диктует нам нашу мораль. В конце концов моральность выступает как служение долгу. Долг же — это насилие личности над собой. Это подавление своей чувственности, своих желаний и склонностей. Если человек поступает правильно, но из любви к кому-то или потому что это действие самоценно для него, он еще не действует морально, а значит и свободно. Долг — это не то что люди делают охотно.

То, что отличает разумных существ, то есть делает человека человеком, а человеческую жизнь — именно человеческой, держится на морали, а мораль — на насилии над собой. Человек, живущий одновременно и в чувственном, и в умопостигаемом мире, по Канту, просто обязан себя насиловать как чувственное существо. Он должен подавлять свои желания и склонности. И эта бесчеловечность возводится в ранг добродетели. Он настаивает на долге и на том, что служение долгу — это принуждение, и оно не имеет ничего общего ни с чем приятным, ничего общего с нашими склонностями и с деятельностью, которая представляет ценность сама по себе.

Читать дальше

BY Марина Бурик