14 февраля 1937 года был основан Центральный Дом актера имени Александры Яблочкиной.

С момента создания ЦДА и до своей смерти в 1985 году его директором-распорядителем был знаменитый театральный деятель той эпохи Александр Эскин.

По роковому совпадению здание Дома актера на Тверской, 16 сгорело в свой день рождения, 14 февраля 1990 года. Начался один из самых трудных периодов в жизни ЦДА. Лишь в конце 1991 года Министерство культуры СССР «приютило» коллектив в своем здании на Арбате, 35.

После распада СССР началась напряженная борьба ЦДА за право владения домом. Наконец, благодаря участию и усилиям многих театральных деятелей, здание на Арбате Указом президента Бориса Ельцина было передано Дому актера в безвозмездное пользование.

Небольшое выступление на эту тему Александра Ширвиндта и Михаила Державина на праздновании 60-летия ЦДА в Театре Вахтангова (Арбат, 26). ❤️

#ДляНастроения

Сегодня день рождения Анны Герман, и ее «Город влюбленных людей» замечательно подходит настроению Дня всех влюбленных. 😍

#ДляНастроения

Доброе утро!
#ЦитатаДня

Определение любви от Алисы Фрейндлих. ❤️

Желаю всем моим подписчикам замечательных выходных!

#ДляНастроения

15 февраля 1862 года в Орехово-Зуево родился Савва Морозов.

Савва Тимофеевич был одним из самых богатых людей Российской империи. Потомственный предприниматель и меценат все свое время посвящал семейному делу — его предприятия Товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и Ко» и Трехгорное пивоваренное товарищество считались одними из самых прибыльных компаний страны.

Морозов был меценатом, которого знала вся Россия: он строил для рабочих больницы и дома, ввел на своих фабриках декретный отпуск, финансировал большевиков и добивался сокращения рабочего дня для тех, кто трудится на производствах.

В 1898 году новым детищем Морозова стал Московский художественный театр. Труппе требовалось новое помещение и режиссеры Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко приглашали к участию богатых купцов. Морозов сразу согласился помочь. Станиславский вспоминал: «Морозов финансировал театр и взял на себя всю хозяйственную часть. Он вникал во все подробности дела и отдавал ему все свое свободное время. Будучи в душе артистом, он, естественно, чувствовал потребность принять активное участие в художественной стороне. С этой целью он просил доверить ему заведование электрическим освещением сцены».

Строительство закончили всего за несколько месяцев. После открытия театра Морозов продолжал финансирование. За помощь его имя и портрет выгравировали на значке к 10-летию МХТ вместе с изображениями Станиславского и Немировича-Данченко.

Савва Тимофеевич был приверженцем левых взглядов, — в отличие от своих родственников — патриархальных купцов-староверов, которые, как могли, ограничивали его «проявления» в семейном бизнесе. Когда в какой-то момент речь пошла об отстранении его от дел, Морозов впал в тяжелую депрессию. Усугубилась она и другими проблемами: он постепенно начал расходиться во взглядах с большевиками, которых долгое время финансово поддерживал; поссорился с Владимиром Немировичем-Данченко, из-за чего сложил полномочия директора и пайщика МХТ и покинул любимое детище.

В личной жизни Саввы Тимофеевича тоже были проблемы: отношения с женой Зинаидой Григорьевной стали напряженными, былые чувства остыли, утешение пришлось искать в объятиях любовницы, актрисы Марии Андреевой, которая вскоре предпочла Морозову Максима Горького (к слову, его близкого друга).

К весне 1905 года Морозов стал уже настолько плох, что его родственникам пришлось обратиться к ведущим врачам того времени. Собранный консилиум диагностировал у него «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее». Величайшие умы медицины рекомендовали Морозову отправиться в Европу, дабы поправить здоровье. Так Морозов оказался в Каннах.

26 мая он, будучи в приподнятом настроении, пошел с супругой на прогулку в парк, после которой решил передохнуть в номере, а Зинаида Григорьевна отправилась в банк. Когда она возвратилась, Савва Тимофеевич был уже мертв. В груди его зияла рана, неподалеку лежал браунинг. В комнате лежала записка без подписи: «В смерти моей прошу никого не винить». Все приметы указывали на самоубийство. Однако это лишь официальная версия, в правдоподобности которой до сих пор сомневаются многие криминалисты.

Купцы Морозовы уверяли, что к кончине Саввы приложили руку большевики.
Максим Горький в воспоминаниях о друге писал: «После смерти Саввы Морозова среди рабочих его фабрики возникла легенда: Савва не помер, вместо него похоронили другого, а он “отказался от богатства и тайно ходит по фабрикам, поучая рабочих уму-разуму”. Легенда эта жила долго, вплоть до революции…».

Родственники Морозова, добиваясь права похоронить его в родовой усыпальнице на старообрядческом Рогожском кладбище, заявили, что он был невменяем, и, соответственно, не понимал, что делал, когда совершал суицид. Так удалось обойти запрет, согласно которому самоубийц нельзя хоронить внутри кладбищенской ограды.

Савву Морозова похоронили 29 мая 1905 года. Попрощаться с ним пришли около 15 тысяч человек.

📸: Савва Морозов на строительстве здания МХТ. 1901 год

15 февраля 1857 года ушел из жизни Михаил Иванович Глинка.

Интересна история его знаменитого портрета кисти Ильи Репина, написанного им через тридцать лет после смерти композитора.

Репин получил заказ на исполнение портрета Глинки в 1872 году, то есть через год после того как окончил Академию художеств. Ответственность была огромная, но художник охотно взялся за работу для уважаемого им Павла Третьякова. Выбор Третьяковым портрета Глинки не был случайным. Композитор принадлежал к числу любимых музыкантов Павла Михайловича, который много раз ездил в Петербург специально слушать оперу «Руслан и Людмила».

Работа над полотном однако отложилось на несколько лет.

Помимо Третьякова, энтузиастами написания портрета были критик Владимир Стасов и сестра композитора Людмила Шестакова, посвятившая памяти брата свою жизнь. Она считала, что лучше Репина никто написать портрет композитора не сможет.

Художник собрал все возможные прижизненные изображения Глинки и воспоминания о нем. Многое о брате, его облике, характере, повадках, выразительных бытовых чертах рассказывала художнику его сестра.

Для работы Репин также использовал живописный набросок головы композитора, сделанный Карлом Брюлловым с натуры (внешний облик Глинки в репинском портрете сходен с этим этюдом).

Когда работа была наконец готова, и заказчик портрета Павел Третьяков, и Людмила Ивановна, с нетерпением ожидавшая результата, были вполне удовлетворены созданным Репиным изображением великого музыканта.

#Интересное

В день рождения Большого драматического театра делюсь фрагментом из интервью главного режиссера Георгия Товстоногова.

Георгий Александрович рассуждает о режиссерской профессии и ее первостепенной задаче — воссоздании на сцене «авторского мира», который является для него самым главным в формировании художественного замысла.

Запись 1978 года.

#Интересное

Никогда еще пишущая машинка не звучала так музыкально, как в произведении композитора, аранжировщика и дирижера Лероя Андерсона «Пьеса для пишущей машинки с оркестром». 📇 🎶

Исполняет автор.

#ДляНастроения

Доброе утро!
#ЦитатаДня

16 февраля 1831 года в селе Горохово Орловского уезда родился Николай Лесков.

Николай Семенович впервые взялся за перо в возрасте 30 лет. Писал статьи и заметки для газеты «Санкт-Петербургские ведомости», журналов «Современная медицина» и «Экономический указатель», а своей настоящей первой литературной работой называл «Очерки винокуренной промышленности», напечатанные в «Отечественных записках».

В мае 1862 года Лесков под псевдонимом Стебницкий опубликовал в газете «Северная пчела» статью о пожаре в Апраксином и Щукином дворах. Автор критиковал и поджигателей, которыми считались бунтовщики-нигилисты, и правительство, которое не может поймать нарушителей и потушить пожар. Обвинение властей и пожелание, «чтобы присылаемые команды являлись на пожары для действительной помощи, а не для стояния», рассердили Александра II. Чтобы уберечь писателя от царского гнева, редакция «Северной пчелы» отправила его в длительную командировку.

Так Лесков побывал в Праге, Кракове, Гродно, Динабурге, Вильне, Львове, а затем уехал в Париж. Вернувшись в Россию, он опубликовал серию публицистических писем и очерков, среди них — «Русское общество в Париже», «Из одного дорожного дневника» и другие.

В 1863 году Лесков написал свои первые повести — «Житие одной бабы» и «Овцебык». В то же время в журнале «Библиотека для чтения» вышел его роман «Некуда», в котором писатель в характерной для него сатирической манере рассуждал о новых нигилистических коммунах, быт которых казался писателю странным и чуждым. Произведение вызвало острую реакцию критиков, а роман на долгие годы предопределил место писателя в творческом сообществе — ему приписывали антидемократические, «реакционные» взгляды.

Позже вышли повести «Леди Макбет Мценского уезда» и «Воительница» с яркими образами главных героинь. Тогда начал складываться особый стиль писателя — разновидность сказа. Лесков использовал в произведениях традиции народного сказа и устного предания, использовал прибаутки и разговорные слова, стилизовал речь своих героев под разные диалекты и старался передать особые интонации крестьян.

В 1870 году Николай Семенович написал роман «На ножах». Новое произведение против нигилистов автор считал своей «наихудшей» книгой: чтобы издать ее, писателю пришлось несколько раз редактировать текст. Роман однако стал важным произведением в творчестве Лескова: после него основными героями своих произведений писатель «выбирал» представителей русского духовенства и поместного дворянства.

Одним из самых известных произведений Лескова стал «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе» 1881 года. Критики и писатели тех лет отметили, что «рассказчику» в произведении присущи сразу две интонации — и хвалебная, и язвительная. Лесков писал: «Еще несколько лиц поддержали, что в моих рассказах действительно трудно различать между добром и злом и что даже порою будто совсем не разберешь, кто вредит делу и кто ему помогает. Это относили к некоторому врожденному коварству моей натуры».

Осенью 1890 года Лесков завершил повесть «Полунощники» — к тому времени у писателя в корне поменялось отношение к церкви и священникам. Под его критическое перо попал проповедник Иоанн Кронштадтский. Николай Лесков писал Льву Толстому: «Повесть свою буду держать в столе. Ее, по нынешним временам, верно, никто и печатать не станет». Однако в 1891 году произведение опубликовали в журнале «Вестник Европы». Критики ругали Лескова за «невероятно причудливый, исковерканный язык», который «претит читателю».

В 1890-е годы цензура почти не выпускала остросатирические произведения Лескова. Писатель говорил: «Мои последние произведения о русском обществе весьма жестоки. “Загон”, “Зимний день”, «Дама и фефела”… Эти вещи не нравятся публике за цинизм и правоту. Да я и не хочу нравиться публике». Романы «Соколий перелет» и «Незаметный след» вышли лишь отдельными главами.

В последние годы жизни Николай Лесков готовил к изданию собрание собственных сочинений. В 1893 году их выпустил издатель Алексей Суворин. Николай Лесков умер два года спустя — в Петербурге, от приступа астмы. Похоронен на Волковском кладбище.

Николай Лесков об институте брака.

Из дневника, 12 сентября 1863 года

«Диковинное дело! В половине варшавской чугунки уже не ве­рят в социализм и не ждут счастья от брака вне брака. За Москву, к Курску в одну сторону и к Саратову в другую,
<…> из трех дам, встречающихся в любой гостиной, одна непременно увере­на, что все несчастья человеческого рода происходят от того, что существует брак, или, яснее выразиться, что женщина не может, по своему произволу, сходиться и расходиться по первому желанию, не неся за это никакого упрека от обще­ства.

Нынешним летом я ехал в дилижансе по выходящему из Москвы шоссе. Со мною ехали три незнакомые еще довольно молодые дамы. В разгово­рах мало-помалу оказалось, что все они замужем и все не живут со своими мужьями. Сверх того, каждая из них еще вспомнила по крайней мере трех своих приятельниц, которые тоже с мужьями разъехались.

Экая благодать какая! Интересно было бы собрать сведения, как это идет: из провинций ли в столицу собираются особы, не годные к сожительству в браке, или столицы служат для них рассадниками?».

#Интересное

Исторический концерт Гленна Гульда в Москве 🎹

1957 год. На московских улицах афиши — «Играет Глен Гульд (орфография сохранена. — прим. ред.). 7 мая. Большой зал консерватории».

Имя этого 24-летнего канадского пианиста в СССР было практически неизвестно, да и программа необычная — «Искусство фуги» и Партита ми минор Баха, Тридцатая соната Бетховена, Соната для фортепиано Берга. К первому выступлению зал был заполнен едва ли на треть. Но уже к началу второго случился настоящий аншлаг. Многие слушатели в антракте звонили друзьям: «Бросайте всё и немедленно в консерваторию!».

Побывавший на концерте Генрих Нейгауз писал: «Только огромнейший талант, большой мастер, высокий дух и глубокая душа могут так постигать и передавать „старину“ и „сегодняшний день“, как это делает Глен Гульд».

В считанные часы билеты на следующие два концерта — 8 и 11 мая — в Зале Чайковского были раскуплены. Дошло до того, что на сцене выставили дополнительные стулья для зрителей. Через несколько дней ситуация повторилась в Ленинграде, где Гульд после концерта спонтанно прочел лекцию на тему «Музыка на Западе». Молодые музыканты окружили его плотным кольцом, без конца задавая вопросы, ведь он был посланцем другого, незнакомого им мира.

По возвращении из СССР пианист даже подумывал принять участие в Конкурсе имени Чайковского, но, к счастью, отказался от этой затеи — едва ли его искусство могло бы «уложиться» в жесткие конкурсные рамки.

«Это была самая возбуждающая музыкальная деятельность, в которой я принимал участие», — писал Гленн Гульд другу о своей поездке. Вот так «нескучная классика» постепенно срывала железный занавес и соединяла сердца через материки и океаны.

🎶: кусочек того самого московского выступления Гленна Гульда. Звучат Гольдберг-вариации Баха. ❤️

#Интересное

Доброе утро!
#ЦитатаДня

17 февраля 1852 года императорские коллекции Эрмитажа были открыты для доступа публики.

Годом рождения Эрмитажа считается 1764 год, поскольку именно тогда императрица Екатерина Великая приобрела свои первые картины — коллекцию, собранную для прусского короля Фридриха II берлинским купцом Иоганном Эрнстом Гоцковским. Немецкий монарх отказался от приобретения из-за безденежья, и Гоцковский предложил эти 225 картин России. В их числе — «Портрет молодого человека с перчаткой в руке» Франса Халса и «Гуляки» Яна Стена. Затем императрица купила коллекцию графа Генриха фон Брюля, английского премьер-министра Роберта Уолпола, графа Бодуэна и многие другие.

Французское слово hermitage переводится как «место уединения». Ядром музея были личные покои императрицы Екатерины Великой, где она отдыхала. Уединение было полным — сюда не допускались даже слуги, а стол сервировался с помощью механического лифта. Здесь правительница разместила свои первые зарубежные покупки. Со временем коллекции разрастались, захватывая все новые и новые помещения.

Ко времени правления ее внука императора Николая I стало ясно, что это собрание искусства давно переросло «частную семейную коллекцию». Романовы приняли решение предоставить широкой публике возможность насладиться шедеврами. В предыдущие десятилетия эта привилегия была доступна лишь избранным и по особому разрешению. Например, Пушкин сумел попасть в залы только благодаря рекомендации своего друга и наставника цесаревича Жуковского.

Мечтали об открытых залах члены Академии художеств: так, Карл Брюллов старался водить во дворец своих учеников, чтобы разбирать с ними творчество Рубенса и Ван Дейка. Однако помещения Зимнего дворца, которые мы сегодня привыкли ассоциировать с Эрмитажем, остались частными покоями императорской фамилии. Для открытия музея было специально построено здание Нового Эрмитажа (рядом с Зимним дворцом), украшенное десятью гранитными атлантами скульптора Александра Теребенева.

Это было первое здание в России, специально возведенное для размещения музея. Постройка заняла 11 лет. Его архитектором был Лео фон Кленце — придворный мастер короля Людвига I Баварского, любитель классицизма, превративший Мюнхен в «Новые Афины». После его отъезда на родину надзором за стройкой занимались Василий Стасов и Николай Ефимов.

В день торжественного открытия Общедоступного Императорского музеума к семи часам вечера 481 приглашенный прибыл в Эрмитажный театр, где была представлена опера-буфф Доницетти «Дон Паскуале» и балет Пуни «Катарина, дочь разбойника». Около полуночи представление закончилось и гости отправились в Новый Эрмитаж, где их ждала экспозиция и торжественный ужин при тысяче свечей. Столы были накрыты в зале картин итальянской школы на 156 персон, в зале картин испанской школы на 200 персон, в зале Рубенса и Ван Дейка.

Сегодня Государственный Эрмитаж — огромный музей со множеством филиалов в России и за рубежом. Помимо главного музейного комплекса из нескольких зданий на Дворцовой набережной, в него входят дворец Меншикова, крыло Главного штаба, музей Фарфорового завода, реставрационный центр «Старая Деревня». Центры Эрмитажа открыты в Амстердаме, Казани и Выборге. Всего в его собрании насчитывается более трех миллионов экспонатов.

17 февраля 1962 года в Беверли-Хиллз скончался дирижер Бруно Вальтер.

Сохранилась редкая запись репетиции маэстро с Королевским оркестром «Консертгебау» (предположительно 1946 года). 🙏🏻

Звучит Симфония № 4 Густава Малера.

#Интересное

106 лет назад в Одессе от «испанки» умерла Вера Холодная.

Карьера звезды немого кино, которой на момент смерти было всего 25 лет, продлилась четыре года. По разным данным, фильмография актрисы насчитывала от 50 до 80 фильмов, но сохранилась их малая часть: «Миражи», «Молчи, грусть, молчи», «Дети века», «Жизнь за жизнь», «Последнее танго», «Анна Каренина», «Истерзанные души», «Сказка любви дорогой».

Холодная была дружна с Александром Вертинским. В своих мемуарах он вспоминал, как предсказал кончину актрисы в посвященном ей стихотворении «Ваши пальцы»:

«Я был, конечно, неравнодушен к Вере Холодной, как и все тогда. Посвящая ей свою новую, только что написанную песенку “Маленький креольчик”, я впервые придумал и написал на нотах: “Королеве экрана”. Титул утвердился за ней. С тех пор ее так называла вся Россия и так писали в афишах.

Я часто бывал у нее и был в хороших отношениях и с ней, и с ее сестрой, и с ее мужем. А с ее маленькой дочерью Женечкой я играл в детской, дарил ей куклы и был, в общем, свой человек у них.

Вера всегда помнила, что я впервые подсказал ей путь в кино. Из никому не известной молодой женщины она сделалась кинозвездой. Многие свои песни я посвящал ей. Как‑то, помню, я принес ей показать свою последнюю вещь “Ваши пальцы пахнут ладаном”. Я уже отдавал ее издателю в печать и снова посвящал Холодной. Когда я прочел ей текст песни, она замахала на меня руками:
— Что вы сделали! Не надо! Не хочу! Чтобы я лежала в гробу! Ни за что! Снимите сейчас же посвящение!
Помню, я немного даже обиделся. Вещь была довольно удачная, на мой взгляд (что и подтвердилось впоследствии). Все же я снял посвящение.

Потом, через несколько лет, когда я пел в Ростове-на-Дону, в номер гостиницы мне подали телеграмму из Одессы: “Умерла Вера Холодная”. Оказалось, она выступала на балу журналистов, много танцевала и, разгоряченная, вышла на приморскую террасу, где ее прохватило резким морским ветром. У нее началась “испанка” (как тогда называли грипп), и она сгорела как свеча в два-три дня.

Рукописи моих романсов лежали передо мной на столе. Издатель сидел напротив меня. Я вынул “Ваши пальцы” из этой пачки, перечел текст и написал: “Королеве экрана — Вере Холодной”».

На фото слева направо: Александр Вертинский, Вера Холодная, Аркадий Бойтлер

Александр Вертинский

Ваши пальцы

Королеве экрана — Вере Холодной.

Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.

И когда весенней вестницей
Вы пойдете в синий край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.

Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.

Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.

1916 год

#Поэтория