26 сентября 1847 года на русской сцене дебютировал 29-летний танцовщик Мариус Петипа. Для своего первого появления он поставил парижскую новинку балет «Пахита», в котором исполнил главную партию, аккомпанируя танцу прима-балерины Елены Андреяновой. Петипа мухлевал с документами, уменьшил себе возраст на 4 года, объявив себя 25-летним танцовщиком, и высокомерно назвал Андреянову, благодаря которой был дан успешный старт его карьере в России, дамой «не первой молодости». Между тем, Андреяновой в ту пору было 28 лет, и она была на год младше дебютанта...

Через 25 лет, в 1872 году, Мариус Петипа торжественно отметил свое четвертьвековое служение русскому балету. В петербургском Большом театре был показан балет «Трильби» с чествованием балетмейстера. Николай Гольц увенчал голову Петипа золотым венком, а артисты кордебалета подарили хореографу еще и лавровый венок, сплетенный из живых листьев. Из полученных балетмейстером подарков журналисты особо отметили «великолепную золотую папиросницу с бриллиантовым вензелем», которую поднесла «одна из любимейших нашими балетоманами симпатичная танцовщица и красавица», чье имя так не было названо.

Вечером в ресторане «Виктория» состоялся праздничный банкет. Впервые за все время проведения юбилейных банкетов на него не были допущены балетоманы, праздник проходил в артистическом кругу, что вызвало среди балетных завсегдатаев бурное негодование. В дальнейшем Петипа балетоманов отказами не обижал, и исправно потчевал их ужинами после своих юбилейных торжеств.

На ужине присутствовали петербургские артисты балетной и драматических трупп, балет московского Большого театра прислал делегацию и адрес: «Признательные вам артисты Императорских московских театров почитают себя счастливыми, что имеют честь приветствовать вас и поздравить с совершившимся сегодня 25-летием служения вашего хореографическому искусству на сценах императорских театров. В продолжение всего этого времени вы постоянно находились во главе искусства и были всегдашним его руководителем, и тем снискали в среде нас, товарищей ваших по искусству, полное к себе уважение, душевные качества ваши, неподдельная веселость и дружеское обращение с нами, дают вам полное право на наше искреннее к вам расположение, в котором смеем вас вполне уверить…».

Балетная труппа поднесла балетмейстеру подарок – серебряную стопу на серебряном подносе. Ужин окончился веселыми танцами.

Картинка: банкет в театре Ла Скала, 1880-е (для иллюстрации), Театральный музей им. Бахрушина.

#Петипа

27 сентября (7 октября) 1812 в захваченной войсками Наполеона Москве состоялся первый из одиннадцати спектаклей в исполнении французской труппы. Открытие театра должно было решить две задачи: во-первых, отвлечь и развлечь чинов Великой армии, чей дух заметно упал из-за московских пожаров, а, во-вторых, создать впечатление о том, что Наполеон и его армия обосновались в Москве надолго.

Для спектаклей заняли дом генерал-майора А.П. Позднякова, в котором имелся свой театр. Туда расторопные французы доставили большое паникадило для освещения зала из ограбленной церкви. Артисты выступали в «царских шмотках» – французы основательно порылись в старинных гардеробах кремля. Оркестр составили из лучших полковых музыкантов императорской гвардии. В репертуар труппы входили французские драмы, комедии, дивертисменты и даже «русские пляски двух девиц Ламираль».

«Это были настоящие русские танцы, – пишет Боссе, – но не такие, которые исполняют в Парижской опере, а те, которые танцуют в России. Вся прелесть этой пантомимы заключается главным образом в игре плеч, головы и всего тела». Однако русские танцы на сцене выгоревшей Москвы восхитили не всех. 14 октября один из зрителей так отписал во Францию своей кузине: «Два дня мы были на спектаклях, достаточно дурных. ... Для нас был исполнен русский танец. Этот танец никому не понравился, это было всё равно что английский танец, по смыслу и дикости. Тем не менее, мы много смеялись, поскольку эти танцы состоят из множества небольших движений, в основе довольно глупых, над которыми было невозможно не смеяться». Помимо русских танцев, на сцене исполняли и котильон, но и он вызывал не очень приятные чувства: другой зритель нашел его «похоронным» (что вскоре обрело действительно трагическую коннотацию).

Сам Наполеон спектакли не посещал. Французские же военные приходили в театр с огромным удовольствием. Цены на билеты были чрезвычайно малы, сформированные так, чтобы только покрыть сценические расходы. По словам Кони, «гардероб Наполеоновского театра мог щегольнуть богатством и роскошью, доселе еще не виданными ни на одном театре. Здесь не было ничего поддельного и подрумяненного. Чистое золото и серебро, дорогая парча, венецианский бархат, алансонские кружева и турецкие шали пошли на домашний обиход сцены».

Эти спектакли в занятой французами столице, оставили «чувство уязвленной национальной гордости». Последовавшее вскоре оставление Москвы ознаменовалось и появлением карикатуры «Изгнание из Москвы французских актрис», на которой изобразили реальных артистов: на барабане сидит Жорж Веймер, вскидывает батманы на ходу Люи Дюпор, еще совсем недавно восхищавший москвичей виртуозным танцем, который запечатлел Толстой в «Войне и мире».

Из статей: С.К. Лащенко. Директор императорских театров А.М. Гедеонов: московские истоки санкт-петербургской театрально-административной карьеры // Искусство музыки: теория и история. 2012. № 5; В.Н. Земцов. Французский театр в Москве в 1812 году, или Как русский пес стал французской собакой // Европа. Международный альманах. Вып. 9. Тюмень: Тюменский гос. ун-т, 2010.

#Москва; #250_летие

Скончался Аркадий Иосифович Климовицкий, один из тех учёных, которые олицетворяют науку о музыке, один из авторитетнейших сотрудников нашего Института. Вечная память! #РИИИ; #Климовицкий

Сегодня пришла грустная весть о кончине Аркадия Иосифовича Климовицкого. Ученого огромного масштаба, человека удивительным образом чувствовавшего вибрацию огромного пространства мировой культуры. Последние два года Аркадий Иосифович тяжело болел и медленно угасал, но до последних дней сохранял желание работать и открывать что-то новое. Для меня Климовицкий один из идеалов в профессии, к которому хочется стремиться. Почти десять лет назад удалось сделать с мастером интервью, и это была совершенно упоительная беседа. Сегодня в своих архивах нашел запись еще одного разговора с Климовицким, где ученый рассказывает о своем непростом детстве, совпавшим с годами войны и послевоенной разрухи, о знаковых встречах, и о всечастном желании быть с музыкой и в музыке...

Завтра в Российском институте истории искусств в 11.00 начинается международная научная конференция "Век романтизма. Проблемы. Загадки. Гипотезы". Программа опубликована на сайте. Тем, кто хочет присоединиться онлайн, пишите в комментариях или в личных сообщениях, пришлю ссылку. #РИИИ; #романтизм

Мои подписчики, несомненно, знают труд Элины Гареевой о Вацлаве Нижинском. К тому же госпожа Гареева, «Остроумный и Блестящий Комментатор» (с), как она согласилась себя называть, частенько заглядывает ко мне на канал, а я на ее, и мы крайне любезно и в чрезвычайно дружеской манере обмениваемся мнениями. Вчера в очередной раз была суперпродуктивная дискуссия, правда, она состоялась в посте, опубликованном два месяца назад. Давность публикации поста чуть не лишила интересующихся подписчиков плодов научной дискуссии. Андрей Галкин прислушался к страстным восклицаниям г-жи Гареевой: «И я ещё раз вас спрашиваю, публикация <неизвестного исторического источника – О.Ф.> не является значимым событием для такого профессионала, как вы?», и дал рецензию на ее труд. Я не стала воскресным вечером давать этот пост, однако г-жа Гареева, честь ей и хвала, процитировала рецензию в своем канале. Реакция предсказуемая и ожидаемая: если книгу не хвалят, а высказывают критические замечания, значит… Значит, эту книгу не читали!

Прежде чем привести рецензию, позволю себе представить Андрея Сергеевича Галкина.

Андрей Сергеевич Галкин – кандидат искусствоведения, балетовед, балетный критик, автор множества научных публикаций по истории балета, участник и организатор научных конференций. В телеграме ведет канал «В комнате наверху».

Отзыв А.С. Галкина на книгу Э. Гареевой «Нижинский. Великий русский Гений. Книга 1», опубликованный в комментариях к моему посту от 30 июля.

Элина, я дочитал вашу книгу.

Скажу честно: зная ваш боевой запал и искренний интерес к теме, я ждал большего. Какого-то портрета эпохи (ведь насколько интересное время!), какого-то портрета Вацлава (ведь ваш герой), а нашел почти одни сетования и обвинения.

Похоже, вы всерьез убедили себя, что вы единственная, кто понял Вацлава, и обиделись за него на весь мир. Все люди, неважно, современники или потомки, у вас либо недооценивают гениальность Нижинского и не воздают ему должного, либо завидуют его гениальности и мстят. Обе эти мысли настолько управляют вами, что даже там, где Вацлав правда пострадал от других, вы не можете остановиться на реальности и досочиняете от себя невесть что. Например, Томаш ушел от жены и трех детей - вроде бы, поступок, говорящий за себя. Но вы додумываете, что он еще и завидовал Вацлаву, и считал его конкурентом (в чем?). Или: из-за жестокости и глупости одноклассников Вацлав напоролся на пюпитр - вроде бы тоже, ситуация говорит за себя. Но вы додумываете, что они видели в нем гения и потому хотели его убить. Обвинения в адрес матери, Брониславы - без комментариев. А когда вы пишете, что несколько одноклассников Вацлава умерли в молодом возрасте, потому что завидовали ему и не раскаялись - это просто за гранью. Есть здравый смысл. Человечность. В конце-концов, элементарный вкус. Можно притормозить и спросить себя: точно ли пришедшую в голову мысль стоит записывать или лучше сдержать при себе?

Но вам бы и на книгу в целом посмотреть со стороны и честно себя спросить: точно ли это квази-агиографическое повествование, выставляющее Вацлава всеобщим мальчиком для битья, рисующее его время, его среду (напомню, едва ли не самые насыщенные художественными открытиями во всей русской истории!) какой-то унылой долиной смерти, все это - та самая картина, которую вы хотите явить городу и миру?

Как можно понять и по вашим публикациям в телеграме, вы совсем не умеете работать с источниками, не знаете их типологию, методов научной критики. Это видно по мелочам: например, вы упорно не понимаете разницы между учебником (каковым монография Красовской никогда не была) и произведением, включенным в список рекомендуемой литературы (где есть и издания XIX века, и не потому, что они отвечают современному уровню знаний).

Но то же видно и по вашей книге в целом.
Вы страницами близко к тексту пересказываете воспоминания. По прямой, а иногда и по косвенной речи третьих лиц, записанной в воспоминаниях (= много лет спустя), вы "восстанавливаете" (правильнее сказать, досочиняете) чужие мысли. Даже дневник Вацлава вы неоднократно цитируете как документальное свидетельство о его мыслях в школьные годы. Вы всерьез считаете, что текст, написанный через 20 с лишним лет, уже явно нездоровым человеком, можно использовать в таком качестве?

Но, что любопытно, авторов воспоминаний вы же и упрекаете: они писали не то, не так, не о том, о чем хотелось бы прочесть вам. Иногда у вас один и тот же мемуарист выступает и в роли критикуемого, и в роли "подстрочника" для вашего авторского текста. При этом вы не признаете за мемуаристами их прямой цели - рассказать о собственной жизни. Вы не учитываете того, что мы знаем о тех или иных авторах (Асафьев, допустим, не раз писал прямо противоположное про одних и тех же людей и события). Все должны видеть в Вацлаве неземного гения (вы пишете с заглавной - Гения), а кто не видит - непременно завидует и искажает правду.

Окончание ниже:

Примерно то же самое, только еще в худшем варианте, вы проделываете с научной литературой. Обращаясь к теме, по которой много написано, принято давать обзор ранее вышедших трудов, отмечать, что авторы сделали, чего не сделали, в чем заблуждались и т.д. Наверное, работы ваших предшественников все же имели какое-то значение - если не сейчас, то хотя бы в момент выхода, если не тем, что сообщили всю истину по теме, то хотя бы тем, что ее подняли. Вы, однако, удостаиваете исследователей только бесконечными попреками, уничижительными эпитетами, обвинениями, ставите слово "искусствовед" в кавычки и т.п. Чаще всего "уликами" против служат отдельные фразы, иногда просто словосочетания, выдернутые из контекста, оторванные от общего смысла оригинала. Но ведь и почти все, что вы пишете от себя - не ново, а взято из той же литературы. Может быть, стоило чуть-чуть снизить градус и пафос обвинительных речей, не пытаться представить дело так, как будто бы вы установили истину с нуля, а все, кто был раньше - заблуждались, ошибались и клеветали?

Единственное, что отчасти вас извиняет - источники вам, по большому счету, и не нужны, никакие: ни мемуарные, ни архивные, ни научные. "Правду" про "Великого Гения Вацлава" вы придумали заранее, а все тексты используете просто чтобы проиллюстрировать придуманное, выбирая из них подходящие места.

И для финала. Элина, я вас искренне уверяю: у меня нет к вам никакой предвзятости. И я совершенно уверен, что ни у кого из коллег нет. Все обрадовались бы, если бы вышла хорошая, содержательная книга о Нижинском. Пусть не содержащая серьезных открытий, но талантливо обобщающая и популяризирующая уже имеющиеся знания - такие книги тоже важны. Но вы сделали все, чтобы зачеркнуть собственный труд. Тон, слог, общий настрой автора настолько неприемлемы, настолько нарушают всякую литературную и научную этику, что на вашу книгу неудобно будет ссылаться даже как на источник опубликованных вами документов. Увы...

Я сам был бы искренне рад сказать все прямо противоположенное сказанному...