Прочитала кое-что монструозное с местным книжным клубом. Николай Эрдман, пьеса 1928 года «Самоубийца». Чернейшее анекдотическое действо, даже прямо скажем низкое слово — ситком. Только уровень цинизма превзошел даже мои ожидания. Получилось в хорошем смысле чудовищно: очень смешно & безобразно вульгарно.
В результате недопонимания при участии ливерной колбасы, жена главного героя пугается, что муж ее намерен кончить с собой. Вот такое страшное начало. Как же так вышло? Посреди ночи грезит он упомянутым кушанием и зовёт благоверную, но та, едва отойдя ото сна, в полубессознательном еще состоянии, жестоко упрекает его. Обиженный герой произносит, что она дождется его смерти, и жена принимает эти слова за чистую монету.
Но почему она так серьезно спохватывается?
На глубине лежит представление, в котором она не признается даже сама себе: мужу и положено считать себя недостойным жизни, ведь он — безработный. Должен же он ощущать за это стыд. (Нельзя так говорить, но думать — можно).
O sancta simplicitas.
Наша святая простота несётся в ночи будить соседа, чтобы изъять из сортира коммунальной квартиры уже готового стреляться супруга, пока тот остаётся в неведении относительно своего рокового намерения. На этом жизненно важном недопонимании строится вся дальнейшая интрига пьесы.
Происходит то, что я так люблю. Vice versa. Самое важное берёт — и выворачивается наизнанку.
И оказывается, что Смерть — это Жизнь! Уже вычеркнутой из списка живых мертвой душе можно всё, что по какой-то причине было нельзя при жизни.
Наш герой постепенно осознает ответственность за то, чего от него все ждут и подходит к границе нового состояния бытия. Уже наполовину не принадлежа этому миру, он звонит в Кремль, чтобы сообщить, что читал Маркса — и ему не понравилось.
Гробовщик уже вручает ему ложе под роспись.
Я вспоминаю один роман, не имеющий с пьесой Эрдмана ровно ничего общего, кроме одной детали: посмертие героя тоже содержит там больше витальной активности, чем сама жизнь. (О буквальном разложении основ героя Жана-Луи Байи в романе «В прах»).
Сочинение Эрдмана один мой друг назвал «охуевший русский авангард»; я бы сказала, что скорее это добротный трэш, гипертрофированный мутант, неизбежное порождение мифологии советской действительности, Токсичный Мститель от литературы.
В результате недопонимания при участии ливерной колбасы, жена главного героя пугается, что муж ее намерен кончить с собой. Вот такое страшное начало. Как же так вышло? Посреди ночи грезит он упомянутым кушанием и зовёт благоверную, но та, едва отойдя ото сна, в полубессознательном еще состоянии, жестоко упрекает его. Обиженный герой произносит, что она дождется его смерти, и жена принимает эти слова за чистую монету.
Но почему она так серьезно спохватывается?
На глубине лежит представление, в котором она не признается даже сама себе: мужу и положено считать себя недостойным жизни, ведь он — безработный. Должен же он ощущать за это стыд. (Нельзя так говорить, но думать — можно).
O sancta simplicitas.
Наша святая простота несётся в ночи будить соседа, чтобы изъять из сортира коммунальной квартиры уже готового стреляться супруга, пока тот остаётся в неведении относительно своего рокового намерения. На этом жизненно важном недопонимании строится вся дальнейшая интрига пьесы.
Происходит то, что я так люблю. Vice versa. Самое важное берёт — и выворачивается наизнанку.
И оказывается, что Смерть — это Жизнь! Уже вычеркнутой из списка живых мертвой душе можно всё, что по какой-то причине было нельзя при жизни.
Наш герой постепенно осознает ответственность за то, чего от него все ждут и подходит к границе нового состояния бытия. Уже наполовину не принадлежа этому миру, он звонит в Кремль, чтобы сообщить, что читал Маркса — и ему не понравилось.
Гробовщик уже вручает ему ложе под роспись.
Я вспоминаю один роман, не имеющий с пьесой Эрдмана ровно ничего общего, кроме одной детали: посмертие героя тоже содержит там больше витальной активности, чем сама жизнь. (О буквальном разложении основ героя Жана-Луи Байи в романе «В прах»).
Сочинение Эрдмана один мой друг назвал «охуевший русский авангард»; я бы сказала, что скорее это добротный трэш, гипертрофированный мутант, неизбежное порождение мифологии советской действительности, Токсичный Мститель от литературы.
tgoop.com/buymadness/412
Create:
Last Update:
Last Update:
Прочитала кое-что монструозное с местным книжным клубом. Николай Эрдман, пьеса 1928 года «Самоубийца». Чернейшее анекдотическое действо, даже прямо скажем низкое слово — ситком. Только уровень цинизма превзошел даже мои ожидания. Получилось в хорошем смысле чудовищно: очень смешно & безобразно вульгарно.
В результате недопонимания при участии ливерной колбасы, жена главного героя пугается, что муж ее намерен кончить с собой. Вот такое страшное начало. Как же так вышло? Посреди ночи грезит он упомянутым кушанием и зовёт благоверную, но та, едва отойдя ото сна, в полубессознательном еще состоянии, жестоко упрекает его. Обиженный герой произносит, что она дождется его смерти, и жена принимает эти слова за чистую монету.
Но почему она так серьезно спохватывается?
На глубине лежит представление, в котором она не признается даже сама себе: мужу и положено считать себя недостойным жизни, ведь он — безработный. Должен же он ощущать за это стыд. (Нельзя так говорить, но думать — можно).
O sancta simplicitas.
Наша святая простота несётся в ночи будить соседа, чтобы изъять из сортира коммунальной квартиры уже готового стреляться супруга, пока тот остаётся в неведении относительно своего рокового намерения. На этом жизненно важном недопонимании строится вся дальнейшая интрига пьесы.
Происходит то, что я так люблю. Vice versa. Самое важное берёт — и выворачивается наизнанку.
И оказывается, что Смерть — это Жизнь! Уже вычеркнутой из списка живых мертвой душе можно всё, что по какой-то причине было нельзя при жизни.
Наш герой постепенно осознает ответственность за то, чего от него все ждут и подходит к границе нового состояния бытия. Уже наполовину не принадлежа этому миру, он звонит в Кремль, чтобы сообщить, что читал Маркса — и ему не понравилось.
Гробовщик уже вручает ему ложе под роспись.
Я вспоминаю один роман, не имеющий с пьесой Эрдмана ровно ничего общего, кроме одной детали: посмертие героя тоже содержит там больше витальной активности, чем сама жизнь. (О буквальном разложении основ героя Жана-Луи Байи в романе «В прах»).
Сочинение Эрдмана один мой друг назвал «охуевший русский авангард»; я бы сказала, что скорее это добротный трэш, гипертрофированный мутант, неизбежное порождение мифологии советской действительности, Токсичный Мститель от литературы.
В результате недопонимания при участии ливерной колбасы, жена главного героя пугается, что муж ее намерен кончить с собой. Вот такое страшное начало. Как же так вышло? Посреди ночи грезит он упомянутым кушанием и зовёт благоверную, но та, едва отойдя ото сна, в полубессознательном еще состоянии, жестоко упрекает его. Обиженный герой произносит, что она дождется его смерти, и жена принимает эти слова за чистую монету.
Но почему она так серьезно спохватывается?
На глубине лежит представление, в котором она не признается даже сама себе: мужу и положено считать себя недостойным жизни, ведь он — безработный. Должен же он ощущать за это стыд. (Нельзя так говорить, но думать — можно).
O sancta simplicitas.
Наша святая простота несётся в ночи будить соседа, чтобы изъять из сортира коммунальной квартиры уже готового стреляться супруга, пока тот остаётся в неведении относительно своего рокового намерения. На этом жизненно важном недопонимании строится вся дальнейшая интрига пьесы.
Происходит то, что я так люблю. Vice versa. Самое важное берёт — и выворачивается наизнанку.
И оказывается, что Смерть — это Жизнь! Уже вычеркнутой из списка живых мертвой душе можно всё, что по какой-то причине было нельзя при жизни.
Наш герой постепенно осознает ответственность за то, чего от него все ждут и подходит к границе нового состояния бытия. Уже наполовину не принадлежа этому миру, он звонит в Кремль, чтобы сообщить, что читал Маркса — и ему не понравилось.
Гробовщик уже вручает ему ложе под роспись.
Я вспоминаю один роман, не имеющий с пьесой Эрдмана ровно ничего общего, кроме одной детали: посмертие героя тоже содержит там больше витальной активности, чем сама жизнь. (О буквальном разложении основ героя Жана-Луи Байи в романе «В прах»).
Сочинение Эрдмана один мой друг назвал «охуевший русский авангард»; я бы сказала, что скорее это добротный трэш, гипертрофированный мутант, неизбежное порождение мифологии советской действительности, Токсичный Мститель от литературы.
BY Продай свой ум и купи безумие
Share with your friend now:
tgoop.com/buymadness/412