Журнал "Достоевский и мировая культура" ИМЛИ РАН

Таким образом, Достоевский в анализируемом тексте в очередной раз говорит о Христе, называя Его концом и началом всего «насущного видимо-текущего» — но говорит прикровенно, следуя своему убеждению, что для того, чтобы говорить о Христе, не вызывая мгновенного отторжения или мгновенной насмешки современников, нужно недоговаривать, нужно во многих случаях называть не называя.

Эсхатон — формообразующее, крайнее и одновременно самое глубинное христианской культуры — это Христос, и именно его возвращает Достоевский в структуру восприятия мира для человека, выросшего на его произведениях, вновь придавая реальности всю мыслимую глубину, возвращая ей смысл соединением ее с «концами и началами» — «все еще фантастическими» для людей его поколения.

Итак, то, что мы мыслим как некий предел бытия и о чем говорим как о том, к чему движутся люди, чего они пугаются как надвигающегося, на самом деле не есть что-то, что еще не присутствует в бытии. Эсхатон — это то, что в бытие введено в момент пришествия Христова, то, что в нем всегда присутствует, но что периодически нуждается в напоминании о Себе — и в этом смысле — в новом приведении (в новом допуске) Себя в бытие, что и делает Достоевский своей новой структурой образа.

Именно поэтому он был так неприемлем для родителей писателей и поэтов «рубежа веков» (и оказался неприемлем для многих наших современников) — они живут в тот момент в позитивистской, очень удобной, вполне устраивающей их «насущной видимо-текущей» действительности.

И любая попытка выведения за эти пределы, в область «концов и начал», вызывает отторжение, головокружение и тошноту, понятные и естественные для человека, внезапно оказавшегося перед пропастью на том месте, где ожидал найти твердую землю. Соответственно, вплоть до поколения «рубежа веков» у Достоевского попросту нет адекватных ему читателей — у них еще не воспитан «глаз», которым можно было бы читать эти тексты.

Этот глаз формируется к поколению «рубежа веков», которое начинает читать Достоевского, видя, что он закладывает в свои образы, и переводя собственную литературную деятельность в область теургии — которая для читателя Достоевского может открыться как область со-работничества и сотрудничества человека с Богом".

Из книги: Касаткина Т.А. «Мы будем — лица…» Аналитико-синтетическое чтение произведений Достоевского / отв. ред. Т.Г. Магарил-Ильяева. — М.: ИМЛИ РАН, 2023. — 432 с.

www.tgoop.com/dostmirkult/1088

528 viewsSep 16, 2024 at 20:25

Таким образом, Достоевский в анализируемом тексте в очередной раз говорит о Христе, называя Его концом и началом всего «насущного видимо-текущего» — но говорит прикровенно, следуя своему убеждению, что для того, чтобы говорить о Христе, не вызывая мгновенного отторжения или мгновенной насмешки современников, нужно недоговаривать, нужно во многих случаях называть не называя.

Эсхатон — формообразующее, крайнее и одновременно самое глубинное христианской культуры — это Христос, и именно его возвращает Достоевский в структуру восприятия мира для человека, выросшего на его произведениях, вновь придавая реальности всю мыслимую глубину, возвращая ей смысл соединением ее с «концами и началами» — «все еще фантастическими» для людей его поколения.

Итак, то, что мы мыслим как некий предел бытия и о чем говорим как о том, к чему движутся люди, чего они пугаются как надвигающегося, на самом деле не есть что-то, что еще не присутствует в бытии. Эсхатон — это то, что в бытие введено в момент пришествия Христова, то, что в нем всегда присутствует, но что периодически нуждается в напоминании о Себе — и в этом смысле — в новом приведении (в новом допуске) Себя в бытие, что и делает Достоевский своей новой структурой образа.

Именно поэтому он был так неприемлем для родителей писателей и поэтов «рубежа веков» (и оказался неприемлем для многих наших современников) — они живут в тот момент в позитивистской, очень удобной, вполне устраивающей их «насущной видимо-текущей» действительности.

И любая попытка выведения за эти пределы, в область «концов и начал», вызывает отторжение, головокружение и тошноту, понятные и естественные для человека, внезапно оказавшегося перед пропастью на том месте, где ожидал найти твердую землю. Соответственно, вплоть до поколения «рубежа веков» у Достоевского попросту нет адекватных ему читателей — у них еще не воспитан «глаз», которым можно было бы читать эти тексты.

Этот глаз формируется к поколению «рубежа веков», которое начинает читать Достоевского, видя, что он закладывает в свои образы, и переводя собственную литературную деятельность в область теургии — которая для читателя Достоевского может открыться как область со-работничества и сотрудничества человека с Богом".

Из книги: Касаткина Т.А. «Мы будем — лица…» Аналитико-синтетическое чтение произведений Достоевского / отв. ред. Т.Г. Магарил-Ильяева. — М.: ИМЛИ РАН, 2023. — 432 с.

BY Журнал "Достоевский и мировая культура" ИМЛИ РАН